– Борется за свою жизнь! – прокричал в ответ Алекс. – Он может и не выкарабкаться, но борется изо всех сил.

– Это твоя ошибка, Алексей!

Самолет укатил прочь, и Крупкин понизил голос, говоря все еще громко, но уже не крича:

– Тебе следовало позвонить Сергею в посольство. Его группа была готова сопровождать вас куда угодно.

– Вообще-то мы решили, что если сделаем так, то поднимем тревогу.

– Уж лучше, перестраховавшись, поднять тревогу, чем подставляться под пули! – возразил русский. – Люди Карлоса не осмелились бы напасть на вас, будь вы под нашей защитой.

– Это был не Шакал. Не Шакал… – повторил Конклин, резко понизив голос до разговорного, заметив, что шум самолета утих вдали.

– Конечно, это был не он – он же здесь. Его «шестерки» выполняли его приказы.

– Не его «шестерки» и не его приказы.

– О чем ты?

– Поговорим об этом позже. Давай уберемся отсюда.

– Погоди, – Крупкин поднял брови. – Сначала мы поговорим. Прежде всего добро пожаловать в матушку-Россию. Во-вторых, было бы неплохо, если бы ты воздержался от обсуждения с кем бы то ни было некоторых аспектов моего стиля жизни, когда я бываю на правительственной службе на враждебном, воинственном Западе.

– Знаешь, Круппи, скоро они тебя догонят.

– Никогда. Они меня обожают, потому что я снабжаю Комитет более полезными сплетнями о высших лицах развращенного, так называемого свободного мира, чем любой другой офицер за рубежом. Кроме того, я еще и развлекаю моих руководителей в этом самом развращенном мире гораздо лучше, чем какой бы то ни было офицер где бы то ни было. А теперь, если мы выловим Шакала здесь, в Москве, меня, без сомнения, сделают членом Политбюро со статусом героя.

– Тогда ты сможешь воровать по-настоящему.

– Почему бы и нет? Они все воруют.

– Если не возражаете, – вежливо прервал их Борн, поставив оба чемодана на землю, – что-нибудь сделано? Есть какой-нибудь прогресс на площади Дзержинского?

– Это вопрос менее чем тридцати часов. Мы сузили поиск человека Карлоса до тринадцати возможных личностей, все они свободно говорят по-французски. Все они под полным наблюдением – человеческим и электронным; мы знаем, где они каждую минуту, а также с кем они встречаются, с кем говорят по телефону… Я работаю вместе с двумя комиссарами, ни один из которых ни слова не знает по-французски – они даже по-русски грамотно говорить не могут, но иногда приходится с этим мириться. Дело в том, что они оба безотказные и преданные своему делу люди и лучше послужат инструментами захвата Шакала, чем заново сразятся с нацистами. Они очень помогли в установке слежки.

– Ваша слежка – ерунда, и ты знаешь это, – сказал Алекс. – Спотыкаются об унитазы в женском туалете, когда следят за мужиком.

– На этот раз я сам выбирал людей, – возразил Крупкин. – Помимо четырех наших парней, тренированных в Новгороде, над этим работают перебежчики из Великобритании, Америки, Франции и Южной Африки – все с разведывательным прошлым, которые могут лишиться своих дач, если что-то пойдет не так. Я был бы действительно не прочь, если бы меня назначили в Президиум, а может быть, даже и в Центральный комитет. Ведь тогда меня, наверное, отправят в Вашингтон или Нью-Йорк.

– Где ты сможешь воровать по-настоящему, – повторил Конклин.

– Ты вредный, Алексей, очень, очень вредный. И все же после рюмки или шести водки напомни мне рассказать тебе о кое-какой недвижимости, приобретенной нашим charge d’affaires [109] в Виргинии два года назад. Кстати, на деньги из банка его любовницы в Ричмонде. Теперь ему предлагают продать это уже за десятикратную стоимость!.. Пойдем в машину.

– Я не верю в эти слова, – сказал Борн, подхватив чемоданы.

– Добро пожаловать в реальный мир высокотехнологичной разведки, – тихо усмехнулся Конклин. – По крайней мере в одном аспекте.

– Во всех аспектах, – продолжил Крупкин, шагая к лимузину. – Однако мы не будем продолжать этот разговор в официальной машине, не так ли, джентльмены? Кстати, в вашем распоряжении двухкомнатный номер в «Метрополе» на проспекте Маркса. Там удобно, и я лично отключил все подслушивающие устройства.

– Я понимаю зачем, но как ты это сделал?

– Лишние проблемы, как вы знаете, страшнейший враг Комитета. Я объяснил внутренней службе безопасности, что то, что может быть записано, скорее всего окажется смертельной проблемой для всех посторонних людей, которые это услышат, ибо все они, без сомнения, будут сосланы на Камчатку. – Они подошли к машине. Водитель в темно-коричневом деловом костюме, точно таком же, какой был на Сергее в Париже, открыл заднюю левую дверцу. – Материал тот же, – сказал Крупкин по-французски, заметив реакцию спутников на похожий костюм. – К сожалению, пошив хуже. Я настоял, чтобы Сергей подогнал свой в Фабурге.

Гостиница «Метрополь» – обновленное дореволюционное здание, построенное в витиеватом стиле архитектуры, которую предпочитал царь, посещавший fin-de-sicle [110] Вену и Париж. Высокие потолки, повсюду мрамор, тут и там на стенах бесценные гобелены. Не с самой лучшей стороны характеризовал правительство тот факт, что в помещение допускалось множество бедно одетых горожан. Величественные стены и сверкающие люстры, казалось, смотрели с презрением на недостойных нарушителей. Однако на Крупкина это действие не распространялось: он чувствовал себя здесь свободно, как дома.

– Товарищ! – крикнул менеджер sotto voce, когда офицер КГБ повел гостей к лифтам. – Для вас есть срочное сообщение, – продолжил он, быстро шагая к Дмитрию, и вручил ему свернутую записку. – Мне было велено передать ее вам лично.

– Вы с этим справились, спасибо вам. – Дмитрий проводил менеджера взглядом, затем развернул записку. Борн и Конклин стояли позади него. – Я должен немедленно попасть на площадь Дзержинского, – сказал он, обернувшись к ним. – Это от моего второго комиссара. Пойдем, надо спешить.

Номер, как и вестибюль, принадлежал другому времени, другой эре, даже другой стране, если не считать выцветшие материалы и далеко не лучший ремонт лепнины. Эти недостатки служили как бы напоминанием о разнице между прошлым и настоящим. Двери двух спален были напротив друг друга, а между ними – просторная гостиная с медным баром с несколькими бутылками редких для московских прилавков напитков.

– Располагайтесь, – сказал Крупкин, направляясь прямиком к телефону на античного вида письменном столе, выполненном в гибридном стиле времен королевы Анны и более позднего Людовика. – О, совсем забыл, Алексей, я закажу чаю или родниковой воды…

– Забудь об этом, – сказал Конклин, взял у Борна свой чемодан и захромал в левую спальню. – Я хочу помыться: этот самолет был таким грязным.

– Надеюсь, это компенсирует дешевизну билета, – ответил Крупкин, подняв голос и набирая номер. – Кстати, вы, неблагодарные, в тумбочках у ваших кроватей вы найдете оружие. Автоматические «граз буря» тридцать восьмого калибра… Давайте, мистер Борн, – добавил он, – вы же не трезвенник, а это была долгая поездка, и, возможно, предстоит долгий разговор. Мой комиссар весьма бесшабашный парень.

– Да, пожалуй, не откажусь, – сказал Джейсон, бросив чемодан у второй двери. Он подошел к бару и, выбрав знакомую бутылку, налил себе рюмку. Крупкин заговорил по-русски. Борн не понимал этот язык, и он подошел к высоким, словно у кафедрального собора, окнам, выходящим на широкую улицу, известную как проспект Маркса.

– Добрый день… Да, да, почему?.. Садовая тогда. Двадцать минут. – Крупкин раздраженно встряхнул головой, повесив трубку. Джейсон повернулся к русскому. – Мой второй комиссар оказался на этот раз не очень разговорчивым. Он отдает приказы.

– Что это значит?

– Мы должны ехать немедленно. – Крупкин посмотрел на дверь слева и крикнул: – Алексей, выходи! Срочно!.. Я пытался объяснить ему, что вы только приехали, – продолжил он, снова обращаясь к Джейсону, – но он и слушать не захотел. Я даже сказал, что один из вас уже залез в душ, а он только ответил: «Скажи, чтобы он выходил и одевался». – Конклин вышел из комнаты в расстегнутой рубашке, вытирая лицо полотенцем. – Прости, Алексей, нам надо ехать.