– Куда? Мы только что приехали сюда.

– У нас есть квартира на Садовой – это московский «Grand Boulevard», мистер Борн. Это не Champs-Elyses, но не хуже. При царе умели строить.

– А что там? – спросил Конклин.

– Комиссар номер один, – ответил Крупкин. – Мы будем использовать эту квартиру в качестве, скажем так, нашего штаба. Меньшее и гораздо более приятное дополнение к площади Дзержинского – только никто о нем не знает, кроме нас пятерых. У него что-то есть, и мы должны ехать туда немедленно.

– Я готов, – сказал Джейсон, опуская стакан на медную стойку бара.

– Можешь пока допить, – сказал Алекс, неуклюже спеша обратно в комнату. – Мне надо вымыть мыло из глаз и заново закрепить чертов протез.

Борн снова поднял стакан и перевел глаза на советского полевого офицера, который проводил Конклина грустным взглядом из-под нахмуренных бровей.

– Вы знали его до того, как он потерял ногу? – тихо спросил Джейсон.

– О да, мистер Борн. Мы знаем друг друга уже двадцать пять… двадцать шесть лет. Стамбул, Афины, Рим… Амстердам. Он был замечательным соперником. Конечно, мы тогда были молодыми, стройными и быстрыми, мы были так увлечены сами собой, желая стать теми, кем представляли себя в будущем… Это все было так давно. Мы были чертовски хороши, знаете ли. Вообще-то он был даже лучше меня, но никогда не говорите ему, что я это сказал. Он всегда видел более широкую картину, более длинную дорогу, чем я. Конечно, это действовал русский, сидящий в нем.

– Почему вы говорите «соперник»? – спросил Джейсон. – Словно это спорт, будто вы в какую-то игру играли. Разве он не был вашим врагом?

Большая голова Крупкина резко повернулась к Борну, глаза смотрели холодно.

– Конечно, он был моим врагом, мистер Борн, и, чтобы прояснить ситуацию для вас, он все еще мой враг. Не принимайте мое отношение к нему за то, чем оно не является. Слабости человека могут помешать его вере, но не могут уменьшить ее. Может быть, у меня и нет возможности исповедаться, чтобы искупить свои грехи и снова идти грешить, несмотря на веру, но я все же верю… Мои дедушки и бабушки были повешены – повешены, сэр, – за то, что воровали кур во владениях принца Романова. Очень немногим, а то и вообще ни одному из моих предков не была дарована привилегия получить даже самое примитивное обучение – не говоря уж об образовании. Великая социалистическая революция Карла Маркса и Владимира Ленина сделала возможным начало всего. Тысячи и тысячи ошибок были сделаны – многие из них непростительные, многие жестокие, – но начало было положено. Я сам являюсь одновременно и доказательством, и свидетельством этих ошибок.

– Не уверен, что понимаю это.

– Потому что вы и ваши несчастные интеллектуалы никогда не понимали то, что мы поняли с самого начала. Das Kapital, мистер Борн, описывает этапы пути к справедливому обществу, экономическому и политическому, но он не устанавливает и никогда не устанавливал, каким в конечном итоге должно быть правительство. Только то, что оно не может оставаться таким, какое уже есть.

– Я не специалист в этом.

– Это и не нужно. Лет через сто, возможно, вы будете социалистами, а мы капиталистами.

– Скажите мне кое-что, – спросил Джейсон, слыша, как и Крупкин, что Конклин выключил воду. – Вы смогли бы убить Алекса – Алексея?

– Без сомнения, как и он убил бы меня – с глубоким сожалением, – если такова будет цена информации. Мы профессионалы. Мы понимаем это, зачастую с неохотой.

– Я не понимаю ни одного из вас.

– Даже и не пытайтесь, мистер Борн, вы еще не дошли до этого – уже близко, но еще не дошли.

– Не могли бы вы это пояснить?

– Ты на острие копья, Джейсон, – можно я буду звать тебя Джейсон?

– Пожалуйста.

– Тебе около пятидесяти лет, плюс-минус год или два, верно?

– Верно. Через несколько месяцев мне будет пятьдесят один. И что?

– Нам с Алексеем идет седьмой десяток – ты представляешь, какая это разница?

– Откуда?

– Позволь объяснить тебе. Ты все еще полагаешь себя зрелым молодым человеком, который делает то, что ты всего мгновения назад делал в воображении, и во многом ты прав. Движения все еще подвластны тебе, воля тоже; ты все еще владеешь своим телом. А потом неожиданно, хоть воля и тело по-прежнему сильны, разум медленно, неумолимо начинает отвергать необходимость принятия быстрых решений – как умственных, так и физических. Проще говоря, нас меньше заботит, будем ли мы прокляты или воспеты за то, что выжили.

– Кажется, ты только что сказал, что сможешь убить Алекса.

– Не стоит полагаться на это, Джейсон Борн – или Дэвид Вебб, кто бы ты ни был.

Конклин вышел из комнаты, заметно хромая и морщась от боли.

– Пойдем, – сказал он.

– Что, опять плохо закрепил? – спросил Джейсон. – Хочешь, я его…

– Забудь об этом, – раздраженно оборвал его Алекс. – Нужно быть акробатом, чтобы каждый раз крепить его правильно.

Борн понял; он уже забыл о своей попытке закрепить этот протез. Крупкин снова взглянул на Алекса с той странной смесью грусти и любопытства в глазах, а потом быстро заговорил:

– Машина припаркована вверху по улице, в Свердловском. Там она менее заметна, но я велю стюарду подогнать ее.

– Спасибо, – сказал Конклин с благодарностью во взгляде.

Богатая квартира на улице Садовой была одной из многих в старинном каменном здании, которое, как и «Метрополь», отражало величественные архитектурные излишества старой Российской империи. Квартиры в основном использовались для поселения – и прослушивания – высоких должностных лиц, а горничные, швейцары и консьержи частенько допрашивались КГБ, если не были прямо сотрудниками Комитета. Стены обиты красным велюром; крепкая мебель сильно напоминала о прошлой эпохе. Однако справа от богато декорированного камина в гостиной комнате резко выделялся среди общей обстановки, как кошмар дизайнера, большой черный телевизор, укомплектованный несколькими деками для разных форматов видеокассет.

Вторым нарушением обстановки, и уж точно оскорблением памяти элегантных Романовых, был грубо сложенный мужчина в мятой военной форме с расстегнутым воротником и жирными пятнами от пищи. Полное лицо лоснилось от жира, седеющие волосы подстрижены почти до самого черепа, а отсутствующий зуб в окружении пожелтевших соседей свидетельствовал о пренебрежении услугами дантиста. У него было лицо крестьянина, узкие косящие глаза свидетельствовали о по-крестьянски хитром уме. Это был комиссар номер один Крупкина.

– Мой английский хромает, – заявил человек в форме, кивнув прибывшим, – но сам я понимаю. Кроме того, для вас у меня нет ни имени, ни официального положения. Зовите меня полковником, хорошо? Это ниже моего звания, но американцы обычно думают, что все русские в Комитете – «полковники», да? О’кей?

– Я знаю русский, – ответил Алекс. – Если вам так будет легче, говорите по-русски, а я переведу моему коллеге.

– Ха! – хохотнул полковник. – Значит, Крупкин не может одурачить вас, да?

– Да, не может.

– Это хорошо. Он слишком быстро говорит, да? Даже по-русски его слова звучат, как пулеметная очередь.

– И по-французски тоже, полковник.

– Кстати, о французском, – вступил Дмитрий, – не пора ли нам, товарищ, перейти к делу? Наш коллега на Дзержинского сказал, что нам следует прибыть как можно скорее.

– Да! Как можно скорее.

Офицер КГБ подошел к большому телевизору, взял пульт дистанционного управления и повернулся к остальным.

– Я буду говорить по-английски – для меня будет хорошая практика… Смотрите. Все на кассете. Весь материал снят людьми, которых Крупкин специально отобрал для слежки за нашими служащими, говорящими по-французски.

– Служащими, которые не могли быть скомпрометированы Шакалом, – пояснил Крупкин.

– Смотрите внимательно! – с настойчивостью подчеркнул крестьянин-полковник, нажав на кнопку пульта.

Экран ожил. Первые кадры оказались грубыми и размытыми. Большая часть была снята ручными видеокамерами из автомобильных окон. Одна за другой записи показывали конкретных людей, идущих по улицам Москвы, садящихся в официальные автомобили за руль или рядом с водителем, в городе и за городом. В каждом случае наблюдаемые объекты встречались с другими мужчинами и женщинами, чьи лица увеличивались на экране. Ряд сюжетов был отснят внутри зданий – в этих случаях сцены были неразборчивыми и темными в результате недостаточного освещения и необходимости держать камеру скрытно.