Настя наконец открыла глаза. Что за дела? Спала вроде совсем недолго, а ощущение, будто проснуться не может. Вон даже не сразу поняла, где находится…

— Очнулась! — обернулся к ней леший, видимо, заметив в зеркало заднего вида, как она протирает глаза. — Ну, мы уже приехали почти. Всего-то минут десять понадобилось, чтобы ты поспала.

— Это что, уже Лукоморье? — спросила Настя и вдруг вспомнила слишком близкие глаза Кота-Ученого, свои тяжелеющие веки и взорвалась: — Ты что, меня вырубил?!

— Ну да, — проговорил аналитик, не оборачиваясь, и в голосе его не было ни малейшего раскаяния. — Нам что, по лесу до ночи мотаться, ожидая, пока ты поверишь?

— Да как ты… Да как ты… — захлебнулась Настя гневом и вдруг прервала саму себя: — Во что это я должна поверить?!

— А в Лукоморье, дочка, — начал было дядь Толя, но Кот-Ученый махнул лапкой:

— Насть, в Лукоморье можно попасть отовсюду, я же сказал. — Он наконец обернулся к ней, просунувшись между креслами. — Но только если ты в него веришь. Ехали мы что-то слишком долго, а о том, кто из нас не верил, — можно не спрашивать. Мы-то с дядь Толей не просто верим — весь наш жизненный опыт подтверждает, что Лукоморье существует. Пришлось тебя усыпить — и вуаля!

Аналитик широко повел лапой — насколько это было возможно в тесном автомобиле, — словно пытался охватить всю легендарную область.

Настя молча отвернулась к окну. С одной стороны, она обиделась, с другой — учитель, безусловно, прав. Еще на платформе в Москве она признавалась самой себе, что для нее Лукоморье как было, так и осталось сугубо сказочным местом. Ну что же, теперь она точно поверит…

Они по-прежнему ехали по лесу, но теперь лес выглядел совсем по-другому: светлый, из высоких строевых сосен, стоявших широко. Их стволы золотились даже под пасмурным небом. Или…

— Не поняла… Это что, тучи золотистые, что ли? — пробормотала она себе под нос, глянув в небо, но леший услышал:

— Не, дочка. Это листья дубовые, наверху-то. А сейчас осень, — непонятно ответил он.

«Ладно, потом разберемся… — пронеслось в голове. — Все равно очень красиво… Интересно, здесь что, дорог нет? Почему по лесу-то до сих пор едем?» Настя только собиралась спросить об этом, но дядь Толя снова прервал короткое молчание:

— Федь, а давайте я вам кое-что покажу? Путь хотя и кружной, но недолгий, а ей интересно будет! — обратился он к Коту-Ученому.

Аналитик неопределенно хмыкнул — похоже, ему не было особо важно. Дядь Толя повернул баранку, и вскоре впереди показался просвет.

Они выехали на широкий берег. На мелкой гальке намерзли тонкие льдинки, уступами спускавшиеся к прибою. Они звонко хрустели под колесами…

…А далеко впереди, в море, закрывая собой, наверное, треть горизонта, возвышалась огромная гора — гладкая, темно-серая, слегка отливавшая стальным блеском…

— Я медленно поеду, чтобы ты, дочка, полюбоваться могла. Это вот и есть плавбаза «Рыба-кит», гордость здешняя! — доносился до нее голос лешего.

Настя медленно, как завороженная, потянулась во внутренний карман, к смартфону, но Кот-Ученый будто прочитал ее мысли:

— Ты кому это показывать потом собралась, м-м-м?.. — его голос прозвучал очень вкрадчиво.

Искушение было огромным, но Настя как телевизионщица прекрасно понимала, когда снимать можно, а когда действительно нельзя и лучше не нарываться — если, конечно, нарваться не было конечной целью съемки. Последнюю точку в колебаниях поставило воспоминание о тысяче гематогенок, и она, с сожалением вздохнув, убрала руку от смартфона и принялась смотреть во все глаза.

Вокруг гора вся была облеплена большими и мелкими судами — Настя разглядела и паруса, и современные спутниковые антенны на некоторых. У самой воды виднелось несколько портовых кранов, а на склонах и где-то на самом верху она рассмотрела нефтяные вышки, ритмично кивавшие своими «головами»…

— Все здесь добывается! И рыба, и моллюски всякие в лучшие рестораны столицы — с плавников, они там как отмели, — и водоросли разные в саму Японию поставляем, и ус китовый, и амбра есть, и ворвань — буровые и качалки вон! Это вам не нефтедоллары, а настоящая валюта! — покачал головой дядь Толя.

Внезапно над горой появились клубы пара, и в небо, прямо к тяжелым, отсвечивающим золотом тучам, устремился огромный кипенно-белый фонтан! Спустя несколько секунд на берег налетел низкий глубокий гул — кит вздохнул.

— Да он же живой! — вырвалось у Насти. — Как так-то?!

— А что ему сделается? — рассмеялся дядь Толя. — Он же чудо-юдо! А вообще, мы тут экологию соблюдаем — у нас договор с ним, он же разумный почти! Вот и дает — строго в соответствии с планом госзакупок!

— Ну, скажем так: если сюда Гринпис сунется, проблем мы не оберемся. Но именно этого сведущие люди наверху, я имею в виду — на самом верху, Насть! — подчеркнул Кот-Ученый, — и стараются не допустить. Это к вопросу о вариантах мягкого захвата, кстати… Впрочем, о них как-нибудь потом… А так — договор между сторонами действительно был подписан, обе признаны в трезвом уме и здравой памяти, как говорится. И ученые с биостанции — видишь, в-о-он там, на лбу, сферическое такое здание? — уверяют, что ему не больно и мы ему не вредим.

Настя действительно разглядела теперь малюсенький жемчужно-белый шарик на покатом склоне «горы».

— С ума сойти… — только и смогла выдавить она и внезапно для самой себя спросила: — Если есть рыба-кит, то остров Буян тогда где?

— Э-э-э, дочка, Буян дальше, — махнул рукой леший неопределенно. — За плавбазой не увидишь. Только ничего там особо интересного нет. Ну да, место историческое — и только-то…

— Не скажи, дядь Толь. Если гид хороший, то там очень интересно! — неодобрительно заметил Кот-Ученый. — Надо будет съездить. Если успеем.

— Постойте! — Что-то важное беспокоило ее, но Настя никак не могла поймать мысль за хвост.

«Так, спокойно… Кот сказал, Пушкину Лукоморье открылось в Приазовье, а средневековые картографы рисовали его то у Белого моря, то на Оби… Так что же не так? А, поняла!» — Она хлопнула себя по лбу и осведомилась:

— А что же это за море тогда?

— Ты что, дочка? Окиян, конечно, — как будто это само собой разумелось, сказал леший. — Море Окиян. Ну, поедем, что ли? Еще налюбуешься! Гулять-то пойдешь — тебе до берега недалеко будет... — Он переключил передачу, и машина мягко рванула вперед, под колесами затрещала галька.

Настя все смотрела на чудо-юдо-плавбазу, не в силах оторвать взгляд от рабочей суеты вокруг нее — благо эта громадина была так далеко, что почти не меняла положение в зависимости от движения машины. Однако скоро дядь Толя свернул с берега, и под колесами зашуршал асфальт.

— Дороги здесь хорошие! — прокомментировал леший. — Вот как революция была — многие не приняли, не хотели большевиков. Те карателей послали было — ну… Второй отряд тоже… Что сказать… В общем, решили наоборот задабривать регион этот. Вот, дороги тоже…

Она даже не поняла сначала, про какую-такую революцию говорил леший, а когда до нее дошло, вдруг подумала, что большинство здесь, а может, даже сам дядь Толя, помнят те события отнюдь не по бабушкиным рассказам, как она. Причем, наверное, многие из помнящих считаются молодежью по здешним меркам… «О боги, я действительно в Лукоморье!» — мысль эта наполнила ее каким-то искрящимся восторгом, будто вот прямо сейчас ожидались чудеса.

И чудеса пришли.

Машина выехала на перекресток, они свернули, и вдруг впереди показался поселок. А за ним…

Настя рывком подалась вперед между сиденьями, возглас «ух ты!» вырвался сам собой.

Мозг отказывался воспринять масштаб открывшегося ей зрелища.

Поселок располагался у корней дуба.

Нет — Дуба.

Мирового Дуба.

Корни уютно окружили дома поселка, вздымаясь, как длинные невысокие холмы, а ввысь уходил ствол. Стволище. СТВОЛИЩЕ.

Выше всех гор и шире всех рек, он исчезал в низких тучах, и под тучами еще не было видно ни одной ветки.