Париж померк! И никогда не будет прежним.

— Бонжур… — пробормотала я упавшим голосом, проглотив «мсье». Да какой из него мсье?!

— Тео, познакомься, это моя дочь Ева, — мама придвинулась к нему и собственнически положила свою ладошку на его… ну пусть будет плечо. — Милая, а это мой Теодор, и ему не терпится с тобой познакомиться.

— Бонжур, — повторила я, как дура, потому что напрочь забыла, как по-французски «очень приятно».

Да глядя на Тео, из головы непроизвольно выветриваются все приятные слова. И хиленькое предположение типа «А может, он человек хороший» — тоже не приживается. Не может! Это очень явственно написано на его жабьей физиономии. Маленькие заплывшие глазки смотрят на меня оценивающе, а на бесформенных губах застыло брезгливое выражение.

И вот это чмо с задницей вместо морды осмелилось выгнать мою мамочку? Мы с ним точно не поладим!

И моя мамочка смела критиковать папину внешность? Её пугали шрамы на его лице? Мне никогда её не понять!

— Ева, значит, — наконец, подал голос Тео. — Хорошо.

К моему удивлению, у него оказался вполне приятный мужской голос, а не мерзкое кваканье. Вот только пренебрежительный тон мне не понравился.

— И надолго ты к нам? — поинтересовался Тео и постучал короткими квадратными пальчиками по столу.

— К Вам? — изумилась я и, глядя на мамину мимику, прикусила язык. Но проницательный уродец меня отлично понял.

— Конечно, к нам, Ева. Ведь твоя мама живёт у меня, — Тео нехорошо улыбнулся.

— М-м! Мамочке с Вами повезло, Теодор, она рассказывала, какой Вы щедрый, — бодро выпалила я. — Отличная квартирка, кстати! Вдвоём мы в ней неплохо помещались.

— Мишель, и это твоя дочь? — Тео перевёл взгляд на маму, а она ответила виноватой улыбкой. — Где она учила французский?

— Медвежонок, ну перестань, девочка очень волнуется, — проворковала мама и активно задёргала глазом, подавая мне предостерегающие знаки.

Да она сейчас оскорбила всех медведей на планете! И да — я очень волнуюсь, потому что меня разрывает от невозможности высказаться! И что не так с моим французским?

— Послушай, Ева, — снова обратился ко мне медвежаб. — Квартира у меня действительно отличная и очень большая. И если ты собираешься в ней пожить, то придётся следовать установленным правилам. Но прежде, чем я их озвучу, я хочу знать, сколько дней ты ещё надеешься здесь гостить и планирует ли твой отец профинансировать хотя бы твой обратный перелёт?

А вот сейчас не поняла. Что ещё мама наговорила на моего папочку? Кем она его выставила перед этим убожеством?

Мама очень активно двигала челюстями, глазами и едва ли не ушами, но я даже не хотела смотреть в её сторону.

— Послушайте, как Вас там, медвежуть? Я буду жить в Париже столько, сколько захочу! И я не собираюсь следовать каким-то дурацким правилам, и плевать мне на Вашу квартиру. Вы только маму берегите. Природа настолько щедро Вас обделила, что вряд ли Вам ещё повезёт встретить такую женщину. И как её только угораздило вляпаться?

— Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь, девчонка? — грозно прошипел Тео. — Моё имя весь Париж знает!

— А фамилию? — подоспела я.

— Что? — Тео непонимающе взглянул на очень бледную мамочку. — Мишель, ты кого мне подсунуть решила?

— Тео, — проблеяла мама, но ЭТО уже выбиралось из-за стола, бормоча что-то неразборчивое. В их матюках я пока не очень сильна.

— Мам, прости, но…

— Ева, не сейчас. Завтра поговорим, — бросила расстроенная мама, даже не глядя в мою сторону, и рванула догонять своё угрёбище.

Ну, вот, опять я всё испортила! Я залпом опрокинула в себя остатки вина и снова наполнила фужер под изумлённым взглядом подоспевшего официанта. Поймала неодобрительный взгляд какой-то дамочки за соседним столиком и еле удержала взметнувшийся было средний палец. Ох, Евлалия, не комильфо! Я с грустью оглядела стол, сервированный на троих и только сейчас до меня дошли слова мамочки — «Завтра поговорим».

Завтра? А сегодня мне куда?

А сегодня… Сегодня я, как вольный ветер! Куда хочу — туда и дую! Погода отличная, день в самом разгаре, и я могу побыть свободной и беззаботной парижанкой. Ну как свободной…

Я покосилась на мрачного мсье за столиком у самого выхода. Его напарника не видно, но я знаю, что он тоже где-то поблизости. Мужчины ко мне не приближаются и при желании я легко смогу абстрагироваться от их неусыпного наблюдения. Так что да — свободна! Этот вообще не смотрит в мою сторону. Бедняга — кажется, за сегодняшний день кофе он напился на полжизни вперёд. Но кто виноват? Такая у парней работа. И, надо сказать, хлеб свой они едят не зря…

Ещё полчаса назад я упивалась жалостью к себе и едва не роняла слёзы на фуа-гра. Неужели какой-то мерзкий жаб для мамочки значит больше, чем родная дочь? Я неустанно выдумывала для неё оправдания, которые тут же разбивались о мою обиду. Но звонить и жаловаться папе я даже не думала. Он же с ума сойдёт от беспокойства, да и маму ни за что не простит. А ведь она опомнится и пожалеет о своей выходке. Когда-нибудь.

Зато у меня появился повод поговорить с бабулей. Конечно, она не примчится за сотни миль спасать внучку, но немного сочувствия от родного человека мне не помешает. А возможно, она даже захочет образумить свою дочь.

Бабушка заделалась француженкой ещё до моего рождения, поэтому виделись мы с ней от силы раз пять за всю мою жизнь. Но каждый год она поздравляла меня с Рождеством и иногда присылала подарки. Про мой день рождения она вспоминала нечасто, но я не обижалась — всё же родная бабушка была слишком далёкой от меня.

— Алло, бабуль! — позвала я по-русски, услышав из динамика её голос.

— Евангелина? — обрадовалась она, как обычно перепутав моё имя. — Умница, что позвонила! Как ты там, моё солнышко, замуж ещё не вышла?

Этим бабуля всегда интересовалась в первую очередь с тех пор, как мне исполнилось лет пятнадцать, поэтому не удивила.

— Нет, бабуль, мне пока рано, — смеюсь, а в груди разливается тепло от её ласкового голоса.

— Главное, солнышко, чтобы не оказалось поздно! Тебе ведь уже двадцать?

— Мне в апреле только девятнадцать исполнилось, — еле слышно вздыхаю.

— Тем более! — припечатала бабушка своей несокрушимой логикой. — У тебя сейчас самый возраст для активного поиска!

— Хорошо, я поищу, — понимаю, что спорить бесполезно. — Бабуль, я сейчас в Париже…

— Да ты что?! Какая молодец! Давно пора, Евангелина! Кого ты там найдёшь, в своей Москве?

На второй линии прорывался чей-то звонок, но я ещё не сказала бабушке самого главного.

— Бабуль, я поговорить с тобой хотела…

— Конечно, поговорим, солнышко! Обязательно поговорим обо всём! Ты позвони мне завтра… Ой, нет… Давай послезавтра часиков в одиннадцать утра. Хорошо?

— Хорошо, — отозвалась я эхом, пропуская мимо ушей досвидашки, обнимашки и поцелуйчики.

И в очередной раз меня придавило осознанием собственной глупой наивности. Кажется, я безнадёжна.

От самоистязания меня спас очередной звонок. Диана — какой ожидаемый сюрприз! Я поискала глазами своих преследователей и хмыкнула — не удивлюсь, если Ди уже в курсе происходящего.

Обменявшись со мной взаимными приветствиями, обладательница бархатного голоса поинтересовалась:

— Ева, надеюсь, у тебя всё в порядке?

Однако странная постановка вопроса… А она сама разве не знает?

Да у меня тут… караул!

— У меня всё просто замечательно! — отвечаю язвительно, ожидая, когда, наконец, прозвучит план моего спасения.

Но не тут-то было — Диана словно и не слышит ядовитых ноток.

— Я так и думала. Как твоя мама, вам вместе весело?

Аж до слёз! Причём, обеим!

— Скучать нам точно некогда, я сейчас в ресторане. А мама… она как раз пошла проветриться.

— Да-а, погода у вас там изумительная! А я вернусь только через два дня, но как я уже соскучилась по Парижу! Знаешь, Ева, в юности я исследовала его вдоль и поперёк, обожала гулять одна и чувствовала себя героиней приключенческого фильма. Я тебе даже завидую, — мечтательно щебетала Ди, а мне вдруг стало стыдно за свои недавние растерянность и страх.