Из машины мы выходим вместе под недовольными взглядами этих двоих, у которых день без кофе не начнётся.
Так и не сказала…
Лялька же смотрит на меня так, будто это я о чём-то забыл ей сообщить.
— Удачи, детка, — напутствую я, но, кажется, моя девочка ждала каких-то других пожеланий.
— Ро-ом, — она бросает быстрый взгляд в сторону нетерпеливых посетителей и снова поворачивается ко мне. — Ромка, я так тебя люблю!
Она бросается ко мне на шею и целует быстро в губы, подбородок, в нос… Я не отвечаю на поцелуи. Просто сжимаю её в объятиях и прусь от этой сумасшедшей ласки.
Спасибо, девочка!
— Это здорово, Лялька!
— Я Ева! — звучит очень сердито.
— Я помню, — мне смешно… И очень хорошо.
Парочка кофеманов тоже помнят её имя.
— Ева, извините, нам долго ещё ждать?
— Сейчас, минуточку! — щебечет моя нежная девочка и тихо шепчет: — Достали, козлы!
— Клиент всегда прав, — шепчу ей и, чмокнув в нос, отстраняю от себя. — Беги уже.
С мученическим вздохом Лялька поворачивает к своей кофейне и застывает на месте.
— Папочка? — тихо бормочет, и глаза её делаются огромными. — Ой! Мне надо было ему раньше перезвонить…
Баев успел покинуть свой «бронетранспортёр» и теперь пёр на нас, вооружённый лишь своим статусом и свирепой рожей.
— Ром, ты не волнуйся, всё будет хорошо, — лепечет Лялька и срывается с места навстречу Баеву.
А я прямо тут весь извёлся от переживаний.
— Э! Куда? — взвыл мужик у кофейни и обратился к бородатому приятелю: — Не, ну ты видел?
— Вот овца! — скалится тот, наблюдая как Лялька прыгает в объятия Баева. — Какая уж тут работа, когда девка никак между двумя мужиками не определится.
Злость во мне закипает мгновенно.
— Клюв захлопни, дятел, а то эспрессо тебе будет доступен только через клизму.
— Да это, пацан, похоже, тебе стоит меньше клювом щёлкать, — не остаётся в долгу Борода и бесстрашно направляется ко мне. — У тебя бабу из-под носа уводят, а ты тут с чужими взрослыми дядями рамсишь.
Я опускаю голову и слежу за его ногами. Преподобный Кирилл сейчас бы сильно огорчился.
Всякое раздражение и злоречие со всякою злобой да будут удалены от вас…
— Наглядный урок тебе, малой, все бабы — шлюхи! — тон бородатого развязный и снисходительный. — И ещё один урок…
Я отступил на шаг, следя за начищенными туфлями Бороды…
Будьте друг ко другу добры и сострадательны…
…И резко ударил правой. Без замаха — точно в челюсть.
Прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас.
Я стремительно отпрыгнул в сторону, но выведенный из наступления Борода уже оседал на корточки, рыча и обнимая челюсть.
У второго просто не было шансов до меня добраться. Баев — и откуда только взялся?! — встретил его на подлёте и утрамбовал мордой в тротуарную плитку. Я даже уважительно присвистнул, потому как Бай уступал мужику и в росте, и в комплекции.
— Вы совсем обалдели? — Лялька беспомощно развела руками и выглядела сейчас очень маленькой и испуганной. — Это же друзья моего начальника… Папка, ну ты-то как… Они ведь просто хотели кофе попить…
— Ну, открывай тогда свой кофейный рай, сейчас все и попьём, — Баев выглядел слегка смущённым перед дочерью. — Иди, Лали, работай, нечего здесь разглядывать. Мы сейчас всё мирно порешаем, друзья твоего начальника — мои друзья.
Я усмехнулся и спрятал за спину дико ноющий кулак, а Лялька недоверчиво посмотрела на отца, перевела умоляющий взгляд на меня…
— Вы только ничего больше… не надо больше.
Рычащий и хрюкающий Борода медленно встал и побрёл прочь, баюкая челюсть и забыв о своём «отдыхающем» товарище. Нехорошо как-то вышло.
Баев, дождавшись, когда Лялька скрылась за дверью кофейни, обратил на меня свой фирменный убью-нахрен-взгляд.
— Обидишь мою дочь…
— Не продолжайте, и так живот прихватило.
— Послушай меня, молокосос непуганый… — тихо продолжил Баев, но его бесцеремонно перебил входящий звонок на мой мобильник.
Тётю Любашу я не мог проигнорировать, потому что ждал новостей о Янке.
— Рома, — просипела соседка странным и страшным голосом…
От нехорошего предчувствия противно заныло в солнечном сплетении.
— Что, тёть Люб? Нашлась?
— Ой, Ро-ома-а, — провыла тётя Любаша, — ой-ой, Ром-ка-а!.. Что же дела-ать?..
— Жива? — спросил я и не узнал собственный голос.
— Жива-а-а, — она заголосила так, что пришлось отстраниться от телефона, — д-д-дома она…
Франкенштейн сорвался с места и стремительно понёс меня туда, где близкие люди, слава Богу, живы, но не знали — что делать. И я пока не знал…
57
Самое главное, что жива, а остальное… Поправимо ли? Да что гадать?.. Женщины — паникёрши, и истерику у них может вызвать даже сломанный ноготь. Конечно, это не про тётю Любашу, и причина её слёз наверняка не пустяковая… Но ведь жива Янка!.. И не в больнице — дома!
У входа в общагу наблюдалось небывалое оживление, и это мне совсем не понравилось. Почему-то не возникло сомнений, что обсуждают именно Янку. Разжиться новостями в галдящей толпе — это не про меня, и я попытался обойти шумное собрание в попытке прорваться к первоисточнику.
— О, Ромочка, где же ты пропадаешь, дорогой? — послышался язвительный голос Наташки. Кто бы сомневался, что она в самом эпицентре сплетен. — А ты уже в курсе, что пока ты там маньячил по ночам, твоя мартышка изменила тебе с целым войском? Иль ты сам так расстарался? Силён, мальчик!
Раздался дружный и отвратительный смех, а у меня мгновенно пересохло во рту. Кажется, сбылись мои самые мерзкие предположения. Не-эт! Но переспрашивать я ни о чём не стал, так же, как и реагировать на пошлые комментарии, и рванул в общагу, оставив позади разочарованных моей безучастностью соседей.
Похоже, весь наш этаж тоже не остался равнодушен к чужому горю. Выполз из своей норы даже инвалид-колясочник, так редко появляющийся на людях, что я с трудом его узнал. И стоило мне войти в общий коридор, как вся эта демонстрация резко затихла и уставилась на меня. Что вообще здесь происходит? Стараясь не показать насколько мне некомфортно под их странными взглядами, я направился прямиком к нужной мне двери. Стучать в Янкину комнату было немного страшно… но я и не успел. Дверь передо мной распахнулась и навстречу выскочила растрёпанная и заплаканная тётя Любаша.
— Ты что натворил, гадёныш? — яростно сверкая глазами, она вцепилась пальцами в мою футболку, которая тут же затрещала, не выдержав варварского обращения. — Я же тебя, как сына…
— Я не понимаю, тёть Люб… Я только подъехал… Что с Янкой?
— Что? — лицо моей доброй соседки исказилось и на меня обрушились удары. — И ты, шакал, ещё спрашиваешь?
Удерживать взбесившуюся женщину я не пытался, слишком оказался дезориентирован, и только старался прикрыть голову. Лицо больно обожгло — кажется, его всё же достали женские когти.
Удары прекратились внезапно, а визг тёти Любаши только усилился.
— Пусти, алкаш позорный, убери от меня руки!
Андрюха — и не поймёшь, откуда сил набрался — лихо скрутил бьющуюся в истерике соседку и вместе с подоспевшей к нему на помощь женой Тонькой затолкал тётю Любашу обратно в комнату. Тонька осталась внутри, а Андрюха вернулся ко мне.
— Вот же бабы! Кошки драные! Всю рожу пацану исполосовать, а!.. Ты как, Тёмный?
Я потряс головой и потёр лицо руками, но сон не закончился. Это какая-то очень паршивая реальность… Это вообще что сейчас было?
— Ты это… чо, в натуре, над Янкой поработал?
— Андрюх, ты о чём? Я вообще не в теме. Тёть Любаша позвонила… плакала… Я приехал… И… вот…
— Вот бабы! Вот же суки! — Андрюха сплюнул прямо на пол. — Не, ну я же сразу сказал, что бред.
Андрюха развернулся к притихшим соседям, кучковавшимся посреди коридора, и гаркнул охрипшим голосом:
