Где же ты, моя маленькая глупая Лялька?

Господи, спаси и сохрани…

В Лучезарный я приезжаю уже за полночь. Не был здесь больше четырёх лет и боялся, что меня накроет. Но страх за Ляльку, выворачивающий нутро, не позволяет грузить мозг ненужными ассоциациями. В такое время, если бы Баев потерял дочь, то я бы уже выплёвывал собственные кишки. Слабое утешение, но хоть что-то… В общаге он её быстро нашёл, и не сомневаюсь, что номер моей мобилы у Бая точно имеется, так же как и номер ИНН и всего остального. Вплоть до размера… ноги. Но телефон молчит и баевские терминаторы до сих пор не взяли меня в окружение. Значит ли это, что его Лали под отцовским крылышком?..

На обочине узкой дороги фары выхватили автомобиль, и я сбросил скорость. Если бы не эта тачка, точно бы проскочил мимо. Никаких опознавательных знаков на воротах и даже намёка на то, что здесь есть эти самые ворота. Как Бай вообще корреспонденцию получает — с почтовыми голубями? Хоть бы скворечник к забору присобачил.

Я съехал на обочину в полуметре от машины, которая при ближайшем рассмотрении оказалась такси. И это вселяло надежду. Таксиста тоже не пришлось долго разыскивать. Здоровенный мужик сидел на капоте и смотрел на меня в упор.

— Григорий, — великан протянул мне огромную ладонь для рукопожатия, как только я сделал шаг в его сторону.

— Роман. — Глядя в глаза Григорию, я отчего-то уже знал, что Лялька дома.

— Я забрал Еву из Битцевского парка. Ей было очень страшно. Роман, Ева хорошая девочка и… она совершенно беззащитна из-за любви к тебе.

«Прости меня, Господи, смягчи моё сердце и научи меня смотреть не за тем, как ко мне люди относятся, а за тем, как я к людям отношусь. И если они относятся враждебно, внуши мне, Господи, платить им любовию и добром и молиться о них!»

Франкенштейн мчит по ночной столице, приближая меня к вожделенной работе, где я смогу, наконец, забыться и заглушить чувство вины. Как ни удивительно, спокойный и укоризненный голос странного парня Григория оказался гораздо убедительнее своеобразной проповеди отца Анатолия. Парень бесил неимоверно, но на мой грубый совет оставить нравоучения для потомков даже не оскорбился и упрямо продолжил тестировать меня на наличие совести и сострадания к ближнему.

Да не нужна была мне эта навязчивая пигалица в кругу моих ближних! Не ждал я её! Не хотел!..

До появления Ляльки в моей понятной и размеренной жизни оставалось ничтожно мало места для переживаний и сомнений, и совесть меня тревожила нечасто и лишь по одной причине. Но моё неоднозначное отношение к церкви до сих пор успешно нивелировали преподобные отцы и братья.

Лялька же стала настоящим испытанием меня на прочность и стрессоустойчивость. И если встречу с этой девчонкой я ещё смог пережить относительно безболезненно, то к такому дерзкому штурму с её стороны оказался просто не готов. Невыносимая шантажистка… Всю душу вывернула наизнанку!

«Не она виновна в твоей трагедии, Роман», — спокойно увещевал Григорий.

Да это вообще не твоё дело, миротворец грёбаный!

Не виновна… Я потратил несколько лет, искренне убеждая себя в этом! Впрочем, я всегда это понимал. Смирился. Отпустил. Так зачем она мне сейчас?! Я что, наказан ею? Ради чего я должен терпеть её присутствие и продолжать себя убеждать в её невиновности? Преподобный Кирилл назвал бы это испытанием божьим. Вот поэтому он в храме, а мне там не место. Не справляюсь я с испытанием шефа!..

«Ева хорошая девочка…»

Так не теряйся, дружище!

Хорошая… Возможно, даже лучшая!.. Живая, своенравная, дерзкая и… нежная. Но не для меня! Хорошая девочка заслуживает хорошего мальчика. И пусть моей Ляльке достанется самый лучший!.. Но это точно не я.

«Ты был несправедлив, Роман…»

Восстанови справедливость, Григорий!

Несправедлив… Согласен! А ещё бесцеремонен и жесток! Да — я, как грязное вероломное животное, растоптал этот юный и чистый… Ну, надо же — Подснежник! Гриша, чтоб его… Придурок романтичный. Хотелось и зубы пересчитать… И благословить на опыление уникального цветка.

«Она совершенно беззащитна из-за любви к тебе…»

Беззащитна из-за любви… Мне просто было нечем на это ответить. Не понимаю… Толян как-то назвал меня бездушной скотиной. Я не согласен. Со мной было… Влюблялся пару раз… в школе. Помню, что переживал… Однажды даже на стихи пробило. Но это прошло. Я люблю Янку — как друга, как партнёршу, как… как человека.

Я помню, как любил Ляльку… Как малышку… Сестрёнку… Как мою преданную фанатку. Хотел оберегать, защищать… Но сам я не был беззащитен. Таким я ощущал себя лишь после маминой смерти. И беззащитным меня делала не любовь — горе…

И сегодня я почувствовал что-то похожее. Беспомощность. И любовь тут снова ни при чём. Это страх. Отвратительный, холодящий душу страх за девочку, которой сделал больно. За Ляльку, которая меня… почему-то любит. И поэтому беззащитна…

Пожимая на прощание крепкую ладонь Григория, я был благодарен ему. Это он, а не я, примчался на помощь Ляльке и смог её защитить. Чудны дела твои, Господи! Она любит меня, а защиту ищет у него. За что же эта бесшабашная девчонка меня любит? Ведь она даже сбежала от меня… В лес. Похоже, там гораздо безопаснее, чем рядом со мной. А с Григорием оказалось совсем безопасно. И надёжно. Откуда этот Илья Муромец вообще взялся? Впрочем, хорошо, что взялся. Надеюсь, парень сможет её отвлечь.

Отвлечь и развлечь… Мыслительный процесс идёт со скрипом. Или это скрипят мои зубы… А на соседнем сиденье, как молчаливый укор, лежит Лялькин красный рюкзачок. Почему-то я не отдал его Григорию. Нет — не забыл. В противовес моему нежеланию встречаться с этой девочкой, я решил отдать находку лично в руки хозяйке. Идиот!

Двухэтажное серое здание Центра судебной экспертизы не выглядит презентабельным, а в ночи — так и вовсе зловещим.

— Вообще-то, брат, я ехал в сервис, чтобы продолжить заниматься твоей болезной малышкой, но как-то получилось, что я здесь.

— Ночью, Тёмный, все дороги ведут в морг, — невозмутимо прогудел Пила.

— Звучит не слишком жизнеутверждающе.

— Поэтому соблюдай скоростной режим, — парирует непривычно разговорчивый патологоанатом.

— Слушай, а где твоя основная кормушка — здесь или в институте?

— Я усиленно работаю над тем, чтобы была здесь. Я в БСМП ещё подрабатываю… — Пила подавил зевок.

— Тоже с трупаками? — спрашиваю и невольно кривлюсь после его утвердительного кивка. — Они тебе в кошмарах не снятся?

— Живые снятся, — мрачно ответил Пила и взглянул на экран мобильника. — Я, кстати, уже закончил, так что можешь подкинуть меня, если не влом. А то меня что-то уже рубит.

— Доедем, конечно, — быстро соглашаюсь и признаюсь: — Честно говоря, хотел предложить тебе выпить, но если рубит… Сон — дело святое.

— Ты же, вроде, не пьёшь…

— Бывает и по-другому. К тому же, если не ошибаюсь, у тебя ко мне разговор был, — напоминаю Пиле и вижу, как он хмурится.

— А есть, что выпить?

В этом мире очень мало людей, которых я мог бы назвать своими. Рядом с которыми мне комфортно. Два года назад я оказался немало удивлён, поймав себя на мысли, что мне приятна компания Толяна, которого я раньше на дух не выносил. Я уже привык к его настойчивому участию в моей жизни, излишней разговорчивости и чёрному юмору. Наверное, в моём затянувшемся одиночестве именно его мне и не хватало.

О нашем недавнем жёстком междусобойчике я не слишком беспокоюсь — не впервой. Завтра мой друг протрезвеет и станет драть на себе бороду, сокрушаясь о содеянном. Зря. Обычно Толян прав, и сегодняшний случай — не исключение. Возможно, ему следовало втащить мне чуть раньше, и тогда вечер сложился бы иначе. Не факт, что лучше для меня, но Ляльке не пришлось бы бояться в лесу. Чёрт! Даже думать об этом тошно.