«Лали, я не могу тебя заставить не любить и не стану этого делать… Но дай Роману возможность самому разобраться в своих чувствах. Не дави на него! Он должен сам дойти, понять, что у него к тебе. Если между вами то — настоящее, то он тебя найдёт и не отпустит».

Как же деликатно папа обозначил мою навязчивость. Обидно до слез.

«Да о чём ты, папочка?! Сейчас другой случай — Ромка в беде, ему поддержка нужна! А потом… Потом я дам ему возможность разобраться…»

Мой голос сник, потому что я даже не могла представить, что стану делать, пока Ромка будет разбираться. И когда это будет? И сколько на это потребуется времени?..

«А ты уверена, что он ждёт от тебя поддержку? Роман звонил тебе? Ведь он уже давно свободен».

Не звонил. Почему не позвонил? Знает ведь, что я жду его… Думает, что я на работе и не хочет отвлекать? Подобных глупых оправданий я могу придумать сотню. Но правду узнаю только от него. Почему-то неизвестная правда очень пугала.

«А ты-то почему не позвонил?!»

«Лали, послушай, малышка, мне нелегко говорить об этом, но ведь Роман… он никогда не простит. Он не забудет, что я лишил его матери. Но меня он не достанет и отыграется на тебе».

«Да с чего ты взял это? Ромка совсем не такой! Он даже не напомнил мне об этом!..»

«Пока не напомнил. Но это не значит, что забыл. Он ненавидит меня, Лали, и презирает мою помощь. Я могу его понять, но не стану ждать, когда под удар попадёт моя дочь. А это неизбежно. По крайней мере, до тех пор, пока его потребность в тебе не захлестнёт жажду мести и ненависть. Однажды он сорвётся и сделает тебе больно. И его не остановит страх передо мной. Хуже того, этот мальчишка специально меня провоцирует, похоже, у него напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Тебе станет легче, когда я прибью его? А так и будет, если он тебя обидит».

«Он не обидит меня, пап…»

А есть ли из этого какой-то выход? Или моё огромное счастье останется длиной в одну ночь, споткнувшись о Ромкину месть?

Прости меня, Улыбака, и позволь быть счастливой. Хотя бы сыну своему позволь!

Я малодушно прогоняю мысли о том, что Ромка может быть счастливым с другой. Против этого у меня есть воспоминания о нашей волшебной ночи. Только они… Но та ночь стоит всех ночей, в которых Ромки не будет рядом.

Ромки до сих пор нет. Я устраиваюсь на низенькой табуретке за шифоньером и настроена ждать до победы. Чьей только? Лишь бы не явился господин Баев, потрясая знаменем. Я тогда… не знаю, что сделаю!..

В попытке себя отвлечь разглядываю бедненький интерьер небольшой комнатушки. Тоска смертная! А смогла бы я здесь жить? Ну-у, если вместе с Ромкой…

От очевидного, но невесёлого вывода меня отвлекает шум в коридоре. Пронзительный женский визг и многоголосые крики. А вдруг там мой Ромка?! Мысли мечутся, расталкивая друг друга, — от навязчивого желания пойти посмотреть до уговоров — не совать свой нос в чужие разборки. Эта общага набита такими субъектами, что подобные звуки наверняка не редкость. Останавливаюсь на варианте — досчитать до ста… Нет — до пятидесяти, а потом посмотреть.

Один, два, три, че…

Дверь с грохотом распахивается, и я от неожиданности и страха вжимаюсь в стену.

— Да пошёл ты, — совсем рядом раздаётся злой голос Ромки и грохот захлопнувшейся двери. — А-а-р-р-р!

Он рычит так страшно, что на мгновение мне хочется быть подальше отсюда. Дура! Это же мой Ромка! Я осторожно выглядываю из-за шифоньера, и к горлу подкатывает тошнота. Ромка стоит посреди комнаты и рычит, сжав кулаки. На одежде кровь, а руки… Окровавленные кулаки выглядят так жутко! Ох, ему же больно!

— Ро-ом… — я встаю и медленно выхожу из укрытия.

— Что ты здесь делаешь? — он рычит на меня, такой чужой и непохожий на моего Ромку.

И взгляд такой дикий и страшный. Он словно не узнаёт меня.

— Ты не позвонил, Рома… Я боялась… — я сама с трудом слышу свой голос.

— Правильно боялась, — он перебивает мой жалкий лепет с таким злом, что я снова сомневаюсь в своём решении прийти сюда. Но лишь на мгновение.

Ромке нужна помощь и ему неприятно, что я застала его в таком виде. Отбрасываю страх и сомнения, пытаюсь быть мягкой, но настойчивой… Я очень стараюсь.

Сопротивляется, рычит, прогоняет… Не уйду! Смотрит, как зверь…

Но ты ведь мой зверь, Ромка! А я твоя самка…

— Сука…

— Но я ведь твоя сука, Рома?

Он в бешенстве, но мне уже не страшно. Я знаю, как успокоить своего зверя.

— Я люблю тебя, — тянусь к нему, глажу, царапаю… Люблю. Очень люблю!

— Зачем ты здесь? — в голосе и взгляде столько злобы…

Неужели?.. Нет, ты не станешь мстить той, кто слабее тебя. Кто искренне тебя любит.

— Чтобы тебе было хорошо, Рома, — я забираюсь ладонью под его футболку, глажу по твёрдому животу.

Его взгляд неуловимо меняется, а на губах появляется кривая улыбка.

— Тогда на колени, малышка, — произносит Ромка, не теряя улыбки, но не прикасается ко мне. — Давай, Ева, на коленочки.

Шутит? Не шутит — ждёт. И никогда не простит…

«Однажды он сорвётся и сделает тебе больно, Лали».

Мне уже больно, пап.

— Почему? Значит, папа был прав, и ты никогда не сможешь меня простить?

Почему я так ошиблась? За что он так со мной? Он же видит, что я перед ним беззащитна… На всё готова!

Говорю, говорю… Плачу… Зачем? Не слышит ведь…

Тебе ведь это не нужно, Ромка. Ты хочешь, чтобы я ползала…

Я опускаюсь на колени, ощущая совершенно иррациональное торжество.

— Этого ты хотел, Ромка? — улыбаюсь и выплёскиваю всё, что чувствую.

Нужны ли ему мои слова? Наверняка нет… Но я хочу, чтобы услышал, как люблю его, как больно мне…

И что плевать мне на его прощение, потому что я не прощу.

Едва не споткнувшись о кота, я успеваю через него перепрыгнуть и награждаю наглую животину редким в моём лексиконе непечатным словом. И ещё парочка уникальных слов рвётся с языка, когда впереди я вижу бабищу, которая клеила Ромку в моём присутствии, а потом решила испортить ему жизнь. И мне! Обида внутри дрожит невыплаканными слезами и обжигающей яростью и готова обрушиться на любого, кто пытался влезть между мной и Ромкой.

И как эта вульгарная Наташка могла когда-то показаться мне привлекательной? Мерзкая растрёпанная тётка с отвратительным лающим голосом. И в эту самую минуту она лается с батюшкой Анатолием. Его голоса почти не слышно, но вид у преподобного недобрый. Похоже, он и есть Ромкин гость и собутыльник. А ещё священник называется!

Парочка переговаривается прямо у выхода на лестницу, и первым меня замечает Анатолий. Он окидывает меня удивлённым взглядом и его губы чуть дёргаются в подобии улыбки. Вероятно, привлечённая реакцией собеседника, Наталья тоже смотрит в мою сторону, и уж она не скупится на мимику.

— О-о! А вот и наша доска — два соска! Ну, что, использовали и вышвырнули? — её губы кривятся в тошнотворной улыбке на опухшей зарёванной роже, заставляя мои ладони сжаться в кулаки.

Анатолий пытается отвлечь от меня эту дуру, но, похоже, она обнаружила во мне объект для издёвок и ей ещё есть, что рассказать. Только я не настроена на разговоры.

— А вы как с этим психом предпочитаете… — переплетя руки на груди затявкала эта лахудра, а мне так и не удалось услышать окончание фразы.

Не замедляя шаг, с широким замахом я впечатала ей внутренней стороной кулака где-то в районе уха, отчего моя рука едва не вылетела из плечевого сустава и взорвалась болью в запястье. Я стиснула зубы и даже зажмурилась на мгновение, но так и не остановившись, выскочила на лестницу.

— Что же Вы так неаккуратно, Наталья? Ну, тихо-тихо! — сокрушённо кудахчет за спиной Анатолий, заглушаемый забористыми матюками с подвываниями.

Обняв руку и еле держась, чтобы не захныкать от боли, я стремительно преодолела несколько пролётов и чуть не снесла поднимающегося навстречу Григория.