Ох, знал бы ты, Толик, насколько мне не всё равно… И в какой опасной близости я нахожусь от своего любимого мальчика.

Я перевожу взгляд на Ромку и отвечаю Анатолию:

— Конечно, мне не всё равно.

— Вот видишь! — обрадовался Толик. — А мне скажешь по секрету, как тебя называет твой мальчик? Или это слишком интимно?

Я не понимаю какой чёрт в меня вселился в этот момент… Или это змей…

Продолжая смотреть в серые глаза, я произношу внезапно осипшим голосом:

— Он называл меня Лялькой… Мой любимый мужчина.

Рыжий что-то отвечает, но я уже не могу сосредоточиться на словах… И не хочу. Я смотрю, как серую радужку заполняет чернота, как напрягаются скулы на любимом лице, как дёргается кадык…

И вдруг осознаю, что призналась Ромке в любви… Но не отвожу взгляд. Тудух-тудух-тудух!..

Он первым разрывает зрительный контакт. Отталкивает от себя пустую чашку, и она скользит по гладкой поверхности столешницы. На барную стойку ложится крупная купюра…

— Надеюсь, Толян, ты отсюда найдёшь дорогу к дому, — Ромка спрыгивает с барного стула и хлопает рыжего друга по плечу. — Погнал я.

Почти не дыша, я наблюдаю за прощанием друзей, смотрю в удаляющуюся спину Ромки… Он оборачивается уже у самой двери, чтобы сказать:

— Всего доброго, Евлалия.

«Всего доброго, Евлалия», — ответ на моё смелое признание.

«…Евлалия…» — звучит в моей голове, заглушая музыку в автомобиле. Царапает сердце… Щиплет в глазах…

А Ляльки больше нет. Она осталась там, в другой жизни, где мы могли быть счастливыми… Только я сама уничтожила этот мир. А Ромка… Он сжёг мосты, чтобы никогда не возвращаться туда, где так невыносимо больно… Где на пепелище осталась его Лялька…

— Эй, алло! Ева, приехали! — Ян ласково треплет меня за руку и улыбается. — Опять размечталась, принцесса?

— Ага, — цепляю на лицо ответную улыбку и быстро покидаю салон авто.

А сделав несколько шагов, обо что-то спотыкаюсь… Об кого-то!.. Это крошечная девочка, которая после столкновения с огромной мной не удержалась на ножках и плюхнулась на попу. Я боюсь, что она заплачет и протягиваю к ней руки, но тут же получаю по руке звонкий шлепок ладошкой. Ничего себе!

Воинственный карапузик в жёлтом платьице поднимает голову, а я замираю в восхищении. Большущие ярко-голубые глаза на смуглом прехорошеньком и сердитом личике — ангелочек!. Бывают же такие красивые дети! Малышка ещё сильнее запрокинула голову, чтобы рассмотреть меня получше. Две смешные пальмочки из чёрных волос вздрогнули, и моя рука потянулась за телефоном. Это чудо надо срочно сфотографировать. Вообще-то странное желание для меня.

— Ты кто? — спрашиваю тихо и ласково, боясь испугать ребёнка.

— Мадемуазель! Почему Вы сидите на плитке? Быстрее поднимайтесь! — кудахчет по-французски какая-то тётка и спешит к нам.

Моя первая реакция на французскую речь — мамочка прилетела… Но ребёнок-то откуда? Чей? Или я чего-то не знаю?..

Не думала, что появление французской делегации, в состав которой и входила эта юная… хм… мадемуазель, способно настолько встряхнуть наше лесное царство. Я, придавленная Ромкиным равнодушием, мечтала только об одном — уединиться в лесу и лелеять своё горе. Поплакать тоже было в плане. Обнять берёзку и оросить белую кору горючими слезами. Очень хотелось себя пожалеть и казалось нечестным идти с этим к папе.

Я знаю, что очень деловой и всегда занятый Тимур Баев готов ради любимой Лали бросить все дела и посвятить своё драгоценное время трогательно страдающей малышке. Мой папочка всегда будет моей надёжной гаванью, но я не могу укрываться в ней всякий раз, когда больно. Мне необходимо быть сильной ради нас обоих, показать, что я способна справляться самостоятельно. И когда он мне поверит, то, возможно, и сам попытается стать счастливым… Мой папа достоин этого, как никто другой. Но существует ли женщина, способная стать надёжной гаванью для моего папочки?..

Не верю, что роскошная Ангелина Львовна — та самая, с которой и в горе и в радости, в болезни и здравии… И уж точно не в бедности. Она быстро здесь адаптировалась, вжилась в роль хозяйки и даже неплохо справляется. И я готова закрыть глаза и уши на недавнее высказывание одного из папиных гостей — «Появление этой ослепительно прекрасной женщины украсило твой дом, Тимур».

Украсила… Алый маникюр с камушками на моих безымянных пальчиках очень украшает кисти рук, но надоел… Завтра я изменю дизайн — он будет менее ослепительный и не такой яркий, но мне станет комфортнее. Красота не способна согреть душу. После невзрачной Улыбаки папина душа замёрзла, и я рада, что красавица Ангелина способна согреть хотя бы постель хозяина этого дома. Она очень хитрая, напористая и уверена в собственной неотразимости. Была уверена до сегодняшнего дня.

Пребывая этим вечером в грустном одиночестве, я меньше всего рассчитывала найти развлечение. И уж совсем не ожидала, что меня так затянет. И нет — это не цирк к нам пожаловал…

До сегодняшнего дня я никогда не встречалась с Дианой, несмотря на папины многократные попытки нас познакомить. Я болезненно воспринимала появление любой женщины в его жизни, и эта великолепная француженка не стала исключением. Хотя подобное определение — слишком мелко для такой мадам. Только сейчас мне стал понятен смысл словосочетания «роковая женщина». Диана была именно такой.

Оглушительная!.. Сногсшибательная метиска! Создавая эту диву, природа наверняка впала в творческий экстаз. И сама Диана прекрасно об этом знает и, кажется, старается не слишком шокировать неподготовленную публику, демонстрируя неброский лук. Вот только в её случае поможет лишь паранджа.

И сейчас мой папочка с блаженной улыбкой на лице выгуливает свою драгоценную гостью, нежно обнимая её за плечи, и что-то тихо рассказывает, отчего Диана заливисто хохочет. Её голос и смех — это тоже нечто уникальное, и я не понимаю, как с подобной нагрузкой может справиться одна женщина…

При первом же взгляде на неё я вмиг осознала всё своё несовершенство, но против всякой логики развеселилась. Я просто очень живо представила, как Львовна изгрызла свой маникюр и разбила «свет мой, зеркальце»!

— Здравствуйте, Евлалия, — Диана улыбается, а от тембра её голоса моя кожа покрывается мурашками. — Я и есть та самая Диана Шеро, всегда так не вовремя посягавшая на внимание и помощь Вашего папы. Очень надеюсь не попасть к Вам в вечную немилость и готова искупить свою вину. Тем более, я не могу обещать, что больше никогда не попытаюсь украсть драгоценное время Тимура.

Она протягивает мне ладонь для приветствия, а я ощущаю смущение и восторг… Неуклюже пожимаю ей руку и бормочу, как первоклассница у доски:

— Очень приятно, Диана. Но обращайтесь ко мне на «ты», и можно коротко — Ева.

Мне почему-то сразу стало стыдно за то, что я злилась, когда папа спешил ей на помощь, а однажды даже задержался из-за неё и прилетел ко мне в Чикаго на два дня позднее, чем обещал. Да разве ей возможно отказать?..

Наверное, все эмоции написаны сейчас на моём лице, и Диана тут же спешит мне на помощь. Она так непринуждённо вовлекает меня в девчоночий диалог, что я даже не заметила, куда подевался мой папа и как рядом с нами появилась Василиса. Похоже, Вася уже давно попала под сокрушительное обаяние смуглой француженки.

Время до ужина протекает быстро и весело. Теперь я знакома с маленькой дочкой Дианы — голубоглазой мадемуазель Эйлен и её бессменной пожилой компаньонкой мадам Жаме. У обеих, надо сказать, характер преотвратительный!

Тётка оказалась вежливой, но слишком чопорной. А когда я попыталась ответить ей на французском, её губы превратились в тонкую ниточку, а из раздувшихся ноздрей едва дым не повалил. Что не так-то?

Причину уже позднее мне объяснила Диана. Оказывается, это обычная реакция мадам Жаме на отвратительное произношение. К слову, идеальным в окружении мадам может похвастаться только один её воспитанник — сын Дианы. Его она лично натаскивала с пелёнок. А остальные, включая коренных французов и саму Диану, — деревенщина неотесанная. При таком раскладе было уже не обидно выглядеть неотёсанной. Интересно, а что бы эта мадам сказала о французском произношении моей мамули?