— Так! Какого вы тут варежки раззявили? Тёмный не при делах! Ясно вам? Устроили халявный просмотр! Бесплатный цирк вам тут что ли? Это я сейчас быстро организую! Чья дверь моим котом ещё не помечена?

Народ дружно огрызался и неохотно расползался по комнатам и кухням.

— А ну, рассосались все, я сказал! А кто остался — приготовили по пятихатке за просмотр! То-то же!

Довольный Андрюха развернулся ко мне.

— Учись, малыш! Видал, как я их?! Слышь, Тёмный, а жилец у тебя какой-то странный. Где ты его взял? Опасный тип, я тебе скажу. Всю ночь его не было, а утром пришёл, занял кухню, что-то подозрительное там приготовил и снова ушёл. Это вот что значит?

— Это, Андрюха, значит, что человек много работает, а в перерывах между работами ему требуется заправка едой, обогащённой пищевыми калориями.

— Чего-о? Ты чего умничаешь? — набычился сосед. — Я тебя тут, понимаешь ли, от разъярённых баб спасаю, а ты…

— Андрюх, расскажи лучше, от чего ты меня спасаешь. Кажется, мне тоже будет не лишним знать.

— Это да, — он поскрёб щетинистую щёку. — Ток ведь тут без пол-литра никак не расскажешь, очень уж… оно э-э… душещипательно.

Я молча вытащил из кармана деньги и протянул одну купюру Андрюхе.

— На все? — тот вытаращил алчные глаза и выхватил деньги из рук.

— Как знаешь, — я пожал плечами, — мне всё равно ещё за руль, так что я не буду.

— А тебе бы не мешало, — нравоучительно произнёс Андрюха и, как был в комнатных тапках и драных трико, так и стартанул в направлении лестницы.

В моей комнате тихо и свежо. Кругом чистота и по-прежнему никаких следов пребывания Пилы, если бы не громоздкая раскладушка и заботливо оставленный на столе завтрак. Омлет с ветчиной и зеленью уже остыл, но выглядит симпатично… Но вместо аппетита к горлу подкатила тошнота, и я снова накрыл завтрак тарелкой.

Вынудил себя подойти к зеркалу… Ну и рожа! По левой щеке словно граблями прошлись. Хорошо, что Лялька меня не видит. Лялька… Представил её реакцию, и губы сами поползли в улыбке. Не надо ей знать…

Снова уставился на своё отражение… Да-а, тётя Любаша явно не в себе. Как ей вообще пришло в голову обвинять меня? И в чём? Может, она уже успокоилась? И Янку надо увидеть…

В душевой я умылся с мылом и лицо защипало нещадно… Надо бы перекисью обработать… Но это потом.

Около тёть Любиной двери прислушался — ни звука. Похоже, успокоилась…

— Ромка! Стой, дурачок! — ко мне, топая, как слон, из кухни несётся Тонька. — Ты совсем одурел? Любка же тебя забьёт чем-нибудь…

Тонька добежала, схватила меня за многострадальную футболку и потащила прочь от чужой двери.

— Да за что, Тонь? — получилось громко. Не припомню за собой таких эмоциональных воплей. Вот и Тонька глазищи выпучила.

— Ромашечка, — она ласково погладила меня по руке, — так вот и я думаю, что не за что. Янка-то, она же сама дурная, вот и мелет абы что…

— Что она мелет, Тонь? — теперь мой голос понизился до шёпота.

— Та-ак, — прогремел Андрюхин голос, а Тонька вздрогнула, — ты чего это его здесь наглаживаешь?

— Да пошёл ты, придурок! — рявкнула она на мужа. — Парню вон надо лицо обработать, а то мало ли, какая инфекция…

— Да ты сама ходячая инфекция, — озвучил мои мысли Андрюха, — так что вали отсюда, без тебя всё обработаем и простелири… простерли… А-а-а! Прости, господи! Сгинь, сказал!

Тонька не впечатлилась грозным супругом и, просканировав взглядом его оттопыренный карман, нахохлилась.

— Опять бухать собрался?

— Дезинфекцию проводить, дура! — Андрюха пошарил в другом кармане и достал чупа-чупс. — На вот, пососи лучше и не говори потом, что я о тебе не помню. Всё, погнали, Тёмный.

— Андрюх, ты жрать ко мне пришёл? — я проследил за остатками омлета, которые уже через мгновение провалились в желудок соседа. — Может, скажешь уже что-нибудь?

Андрюха опрокинул очередную стопку, занюхал рукавом и выставил вперёд грязный указательный палец. Я терпеливо проследил за его подвижной мимикой, с тоской посмотрел на грязные следы на полу…

— Да чего тут говорить, Ромыч? Оттарабанили твою подругу целым стадом — и все дела.

Я примерно этого и ожидал, но от Андрюхиных слов внутренне содрогнулся, а зубы непроизвольно отбили дробь.

— Кто? — ладони сжались в кулаки.

— Ну, я полагаю, что не ты, а кто… Да кто же знает.

— А п-почему… стадом? Откуда…

— Так это… Любка за фельдшерихой бегала, ну той, что на втором этаже. Фигуристая такая, помнишь?

— Да хрен с ней! Дальше что?

— Так она это… ну… посмотрела всё… Ну, ты понимаешь. Расспросила там — что да как. Сказала, что зря Янка душ принимала, типа все следы смыла.

— А ты-то откуда всё знаешь?

— Так фельдшериха рассказала! Тоньке, Натахе вон…

— Почему рассказала? Она же врач…

— Какой, на хрен, врач? Она — баба!

Сука она! В голове вся эта дичь вообще не усваивается. И что-то постоянно ускользает… А, вот оно!

— Андрюх, а я здесь при чём?

— Так это… Янка верещала, что ты виноват…

Наверное, у меня сейчас был такой взгляд, что Андрюха тут же поспешил исправиться:

— Не-не, Ромыч, она не говорила, что это ты её… того… Но орала, что всё из-за тебя. Громко орала, все слышали. Слышь, Тёмный, мож её за какие твои долги это… типа наказали?

Я ворвался к Янке в комнату, как разъярённый бизон, но, увидев забившуюся в угол дивана девчонку, остановился и резко сдулся. Она смотрела на меня, как затравленный зверёк, и тихо скулила. Губы изранены, белки глаз в кровавую сеточку, синяки на скулах и запястьях… Я не знал, что сказать…

— Ром, не смотри на меня, — прошептала Янка. — Только не сейчас…

Влетевшая в комнату тётя Любаша выдворяла меня чём-то тяжёлым по спине и затылку и орала вслед, что мне конец… Как-то смешалось всё в голове…

Лялька звонит весь день и шлёт сообщения. Я занят. Не отвлекаюсь. У меня пациент.

И я не знаю, как с ней говорить…

Толян тоже звонит… И Владыка Бочкин… Ему-то что надо?

Пила… Пиликает уже пятый раз. Не просто так…

— Роман, ты где сейчас?

— На работе.

— Слушай, тут какой-то беспредел творится, ты бы пока в общагу не возвращался… Тут менты по твою душу пришли. Слышь, в общаге такое мелят… Роман, я не верю, но ты пока не суйся сюда.

— Я понял.

А куда мне?..

К общаге я подъехал спустя два часа и через полминуты Франкенштейна зажали два «бобика». Вот я и приехал…

Полдня я пребываю в возбуждённо-шизанутом состоянии, лелея воспоминания о прошедшей ночи. Ромка — мой мужчина! Да на фоне этого мегаважного события утренняя потасовка около кофейни и её последствия кажутся совершенно бледными и незначительными. Возможно, не будь со мной рядом грозного всемогущего папки, я бы не была столь позитивной и сейчас тряслась бы от страха перед начальством и грядущим увольнением. Но ни штрафные санкции, ни репрессии мне не грозят. Это я поняла, как только пылающий праведным гневом босс ворвался в кофейню и встретился с моим папой. Упс! Ну, извините, вот такой нежданчик! Тимур Баев — личность хоть и не медийная, но очень узнаваемая. Наверняка Вадим проклял тот день, когда взял меня на работу, но чего уж теперь-то… Теперь месть за помятых товарищей не удалась. Хотя, уволь он меня — я бы ничуть не расстроилась. Потом — да — горевала бы, наверное, но прямо сейчас…

Прямо сейчас я ощущаю покалывающую дрожь во всём теле, прокручивая в голове особенно острые моменты нашей с Ромкой близости. Ой, да что там — каждое мгновение рядом с ним для меня особенное! Папочка поглядывает на меня со смесью досады и тоски. «Я знаю, что ты делала сегодня ночью!» — кричит его взгляд. Это меня сильно смущает и веселит одновременно.

Ты ведь сам говорил, папуля, что для девушки очень важно, чтобы её первый раз случился по любви.

Так вот у меня — самый уникальный случай! Потому что любовь моя огромная и жаркая, как солнце. Я знаю, что выгляжу сейчас, как дурная мартовская кошка, но просто не состоянии маскировать своё счастье.