Дверь Ромкиной комнаты выглядит вполне цивильно — не то что у соседей. А попав внутрь, я словно вынырнула из канализационной трубы на свежий воздух. Здесь пахнет чистотой и свежестью, да и небольшая комната выглядит чистой. Но очень бедной. Старый, продавленный диван, допотопный холодильник, полированный трёхстворчатый шкаф… А пол — деревянные крашеные доски. Какой-то позапрошлый век. Мой взгляд цепко выхватывает вещи, которые сильно диссонируют с этой нищетой — дорогая кофемашина и новенький макбук на дореволюционном письменном столе. А ещё множество моделек автомобилей на специально освобождённой для них книжной полке. Я хочу подойти ближе и делаю пару шагов от порога.

— Стоять! — звучит так неожиданно резко, что я вздрагиваю и роняю на пол ключ. Удивительно, что я ещё не вскинула руки вверх.

С удивлением поворачиваюсь к Ромке, и он поясняет:

— Не надо здесь топтаться в уличной обуви, — он поднимает ключи и кивает мне за спину. Вероятно, там следует разуться.

Я недоумённо смотрю на Ромку, но никакой альтернативы он мне не предлагает. Ну, ладно. Топаю назад и разуваюсь около двери. Пол под босыми ногами приятно прохладный и чистый. Интересно, кто ему делает уборку?

Окно у Ромки тоже идеально чистое, но со старыми деревянными рамами. Одна створка распахнута настежь и с улицы слышен детский визг. Я спешу к окну и ощущаю, что в этой комнате начинаю понемногу расслабляться. И уже собираюсь сказать Ромке, что у него очень уютно, но он опережает со своим вопросом:

— Тебе в душевую надо?

Я напряжённо всматриваюсь в серые глаза. Они не штормят — спокойные и равнодушные. И губы не ухмыляются. Ромка расслабленный и холодный. Не так должен выглядеть мужчина, решивший… Господи, да может, он и ни о чём таком не думает.

— Рома, а зачем мне душ? — я очень стараюсь говорить спокойно, но из меня плохая актриса, и волнение сквозит в голосе и наверняка отражается в моих глазах.

— В душ? — он ухмыляется и кажется искренне удивлённым. — Не-ет, душ ты примешь у себя во дворце, Евлалия. Вряд ли тебе понравятся наши удобства. Я сказал про душевую, там есть рукомойник. Правда, ещё в туалете имеется, но там тебе понравится ещё меньше. Хотел выглядеть гостеприимным и предложить тебе кофе.

Чувствую, как лицо обдаёт жаром и, к сожалению, я не в силах контролировать этот процесс. Какая же я глупая и как, наверное, смешно и жалко сейчас выгляжу в его глазах.

— А ты подумала о чём-то другом? — Ромка вскидывает брови и демонстративно разглядывает меня, начиная с босых ступней. Его взгляд ощупывает мои ноги, поднимается выше и задерживается на груди, словно пытается найти то, что могло заставить меня предположить иное. Когда наши взгляды встречаются, Ромка меня добивает: — Но если ты считаешь, что слишком запылилась, я могу выделить чистое полотенце.

Это какая-то несправедливая игра, и здесь только его правила, и заранее известен проигравший. Мне обидно, стыдно и очень горько. Ромка явно даёт мне понять, что я для него нежеланная надоедливая гостья. Но я уже здесь и не могу сдаться, даже не попытавшись отыграться.

— Я никогда не бывала в таких… м-мм… в общежитиях, поэтому не понимаю, как здесь устроен быт. Да, Ром, проводи меня в душевую, а потом я с удовольствием выпью кофе.

Он невозмутимо кивает на дверь и сам направляется к выходу.

Отвратительно снова окунуться в этот смрадный коридор. Радует, что здесь хотя бы не наблюдается ужасной полуголой Наташки. Душевая комната тоже оказалась неприятным помещением и, вымыв руки, я была счастлива его покинуть. Зато на обратном пути дверь одной из комнат распахнулась и оттуда выскочила полная женщина в замусоленном халате и с раскрасневшимся лицом.

— Отвали, алкаш чёртов! — рявкнула она непонятно кому и, скользнув по нам с Ромкой злым взглядом, неожиданно ласково пропела: — Здравствуй, Ромочка. Кушать будешь? Я только что борщ приготовила.

Ромка к своему «Спасибо, нет» так отчаянно замотал головой, словно на месяц вперёд наелся.

— Ну, тогда скажи, как проголодаешься. Ром, а утюг посмотришь? Опять, гад, сломался, а у моего, сам знаешь, в руках мухи сношаются.

Рома поспешно кивает и сжимает мою руку в тот момент, когда из глубины комнаты, откуда вышла женщина, доносится витиеватый портовый сленг, и вслед за женщиной оттуда вывалился пьяный и страшный мужик.

— Сука ты, Тонька, я же сказал, что отдам, — прокричал он вдогонку удаляющейся женщине и вдруг, увидев меня, разулыбался. — Ути-пуси, какая сладенькая конфетка! Тёмный, неужели твоя очередная жертва? Вы уж потише там развлекайтесь, а то от ваших воплей моя жена возбуждается и спать мне не даёт.

— Андрюх, исчезни по-хорошему, — тихо говорит Рома, подталкивая меня к своей комнате.

В сравнении с тем, что я ощущаю, пока Ромка держит меня за руку, встреча со здешними обитателями кажется обыденной ерундой. Что я, алкашей не видела, что ли? И даже пьяный бред про очередную жертву я стараюсь не принимать близко к сердцу. Сейчас оно заходится в тахикардии лишь от одного невинного прикосновения к моей ладони. Наверное, обними он меня, я бы дышать перестала…

— Ну что, кофе? — спрашивает Ромка и выпускает мои пальцы, когда мы возвращаемся в его комнату.

Я согласно киваю и, воодушевлённая этой короткой близостью, спешу завязать разговор:

— Весело ты здесь живёшь…

— Обхохочешься.

— А кухня здесь тоже общая? — это лишь моё предположение, и я даже примерно представляю, как это выглядит. В фильмах не раз видела коммунальные квартиры. Интересно, такие ещё бывают?

— Общая, но я там не бываю.

— А где же ты кушаешь?

В этот момент Ромка открывает маленький чудной холодильник и, глядя на пустые полки, замечает:

— Надеюсь, ты пьёшь без молока? Потому что его нет, — он достаёт ополовиненный лимон и поворачивается ко мне: — Лимон нужен?

— Нет, Ром, не надо ни молока, ни лимона. Просто кофе и можно без сахара, — я разволновалась, а вдруг у него и сахара нет. — А кто готовит тебе еду?

— Сам готовлю, у меня здесь плитка электрическая есть, но я ею редко пользуюсь.

— А убираешь тоже сам? — спрашиваю недоверчиво.

— А ты полагаешь, я содержу горничную?

— Нет, просто у тебя очень чисто.

Он смотрит на меня как-то странно, но ничего не отвечает, да это и не был вопрос. Ромка подаёт мне кофе и ставит на стол сахарницу. Я рада, что могу отвлечь себя кофе, потому что непринуждённого разговора не получается, а от волнения я не знаю что ещё спросить. Пока размешиваю сахар, мой взгляд снова цепляется за модельки автомобилей.

— По-прежнему собираешь машинки? — Это должно было прозвучать игриво, но нервы сдают и голос меня подводит.

Ромка долго и молча меня рассматривает, периодически поднося к губам чашку с кофе. Я про себя отмечаю, что он пьёт несладкий. Не знаю, пригодятся ли мне эти знания, но прямо сейчас, под его прямым немигающим взглядом, я в полной мере ощущаю свою глупость и самонадеянность. Он заговорил лишь когда напряжение во мне готово было прорваться позорными слезами.

— Я собираю машины, — его голос звучит глухо и зловеще. — Живу в общежитии, своей жизнью доволен. О тебе не помнил, пока ты не появилась. Это ответы на твои недавние вопросы. Исправлять моё мнение о тебе не стоит, достаточно просто исчезнуть из моего поля зрения и больше не попадаться на глаза и всё само исправится.

— Что исправится? — спрашиваю почти шёпотом.

— Я больше не стану думать о тебе, как о избалованной, очень назойливой девочке. И снова благополучно о тебе забуду. Я полностью удовлетворил твой интерес?

— Ты так сильно ненавидишь меня? — в глазах невыносимо печёт, и я боюсь моргнуть. Быть ещё более жалкой, чем сейчас, невозможно, но плакать нельзя. — Рома, я готова на всё ради твоего прощения. Скажи, что мне сделать? Только, пожалуйста, не проси меня исчезнуть. Или износить семь пар железных башмаков, — я пытаюсь улыбнуться и в этот момент две слезинки всё же срываются из глаз, но я смахиваю их мгновенно и улыбаюсь ещё шире: — Ты ничего не подумай, это просто от волнения… Рядом с тобой я очень нервничаю… всегда нервничала.