Танцовщица все еще теребит свою киску, из ее рта вырываются тихие хныканья, одна рука лежит на бедре моего брата, чтобы сохранить равновесие.

— Развлекайся, — рычу я ему, сузив глаза, когда его полные губы растягиваются в полуулыбке. — Я пойду подожду с Романом.

Я снова начинаю вставать, но его хватка крепнет.

И я чувствую это.

Дрожь.

Я бросаю взгляд вниз между нами, мои губы разошлись, чтобы спросить его об этом снова, но он наклоняется ближе ко мне, одной рукой обхватывая бедро танцовщицы, так что он касается нас обоих.

Его дыхание обдувает мое ухо, и я застываю, вопрос о его дрожащей руке замирает на кончике моего языка.

— Нет, блядь, не подождёшь, — говорит он мне, его слова звучат тихо. — Что? Ты ревнуешь, красавица? — шепчет он.

Я чувствую, как пылает мое лицо, когда я смотрю прямо перед собой, представляя, что он не так близко ко мне. Что его рука не шарит по моему бедру, под юбкой. Притворяюсь, что сама не дрожу.

— Нет, — удается мне сказать, но я слышу ложь в этом слове. — Но это, кажется, личное дело между…

— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к ней? — прерывает он меня, наклоняясь ближе, его плечо ударяется о мое. Я смотрю на кирпичную стену, вижу, как на ней мерцают фиолетовые, черные, синие огни клуба.

Я пытаюсь прислушаться к музыке.

Lollipop группы Framing Hanley. Намного лучше, чем оригинальная версия, но мои бедра сжимаются вместе, и я не уверена, что это лучшее, на чем я могу сейчас сосредоточиться.

— Мне все равно, что ты…

Танцовщица стонет его имя, и я знаю, что он это делает.

Он, блядь, трогает ее там.

Я снова начинаю вставать. Я собираюсь найти Романа, мать его, Торреса, с его зашитыми хрящами и всем остальным, и я собираюсь отсосать его чертов член и убедиться, что кто-то снимает это на пленку, чтобы я могла воспроизвести это для своего брата.

Но он снова прижимает меня к себе, впиваясь своими короткими ногтями в мое голое бедро, скользя выше, пока его палец не коснется моей складки.

— Тебе все равно, детка? — шепчет он. Он проводит языком по моей челюсти, останавливаясь прямо у моего рта.

Я чувствую, как его тело движется рядом со мной, слышу скрип скамейки, чувствую, как она сдвигается. Танцовщица стонет его имя снова и снова, и я думаю, насколько хорошо мой брат владеет своими пальцами.

— Ты на вкус как лгунья, — мягко говорит он мне в губы.

Я совершаю ошибку, поворачиваясь к нему лицом, наши губы соприкасаются, когда мои глаза встречаются с его глазами.

— Ты знаешь, что я делаю с лжецами, детка? — шепчет он, поднимая руку выше.

Мое тело реагирует на него, даже когда мой разум кричит о тревоге. Говорит мне не быть такой глупой. Не предавать своего мужа.

Не так.

Не так. Не так. Не так.

Но в моей голове звучит и другой голос. Говорит мне то, что я должна помнить. Он уже предал тебя.

— Джеремайя, — выдавливаю я из себя, хватая его за запястье, чтобы остановить его пальцы от погружения в мое нижнее белье. Он не убирает руку, но и не пытается подойти ближе. — Пожалуйста, просто позволь мне…

— Я вытрясу из них правду, — он отстраняется, и я моргаю от его отсутствия, его чистый запах уходит вместе с ним.

Он прислоняется к стене, упираясь руками в скамью, его глаза, прикрытые, все еще смотрят на меня.

Есть что-то странное в том, что он выглядит таким покорным. Он отдается танцовщице.

Но я вижу это.

Я вижу, как она расстегивает его ремень. Его пуговицу. Молнию. Он поднимает бедра, она спускает его брюки, боксеры.

Я вижу, как она обхватывает пальцами его член, и мой рот почти раскрывается от того, насколько он велик.

Я уже много раз чувствовала его эрекцию на себе. В моей руке, в машине. И я была так близка к тому, чтобы самой отсосать в клубе, не так давно, пока мой муж не остановил меня.

Но эту девушку никто не остановит, и я не могу отвести взгляд.

— Это твое, — мягко говорит Джеремайя, когда я прикована к месту, не в силах пошевелиться. Встать. Убежать отсюда.

Дать ему пощечину.

Ей.

Танцовщица поднимает бедра, ее стринги все еще зажаты в складке бедра, когда она раздвигает ноги шире, наклоняясь над его членом, ее пальцы все еще крепко сжимаются вокруг его основания.

Я снова перевожу взгляд на Джеремайю, вижу, как он закусывает нижнюю губу, глядя на меня. Я вижу, как подрагивают мышцы на его челюсти, как вены на шее выделяются на фоне загорелой кожи. Я смотрю, как под рубашкой напрягаются его бицепсы, и представляю его в спортзале.

Тренируясь со мной.

Помогает мне научиться защищать себя, снова и снова.

Я вижу, как пот струится по его телу, по ужасному шраму на ребрах.

Тот самый, который сделал ему мой муж, перед тем как бросить его умирать в гребаном пожаре.

Я вижу руку Джеремайи над рукой Люцифера, кровь затекает под их пальцы, липкая и мокрая от рубашки Джеремайи.

Я вижу и кое-что еще.

Мой брат в клетке. Один. Напуганный. Голодный. И мне интересно, знал ли мой муж? Видел ли он его там когда-нибудь? Пытался ли он когда-нибудь помочь ему?

— Я твой, — говорит Джеремайя, вырывая меня из моих мыслей, эти жестокие слова из его уст капают медом, когда его губы расходятся, его грудь быстро поднимается и опускается, тихие стоны танцовщицы наполняют комнату, заглушая музыку. — Я твой, Сид Рейн, все, что тебе нужно сделать…

Я смотрю на танцовщицу, вижу, как она хватается за сиську, ее смазливая киска так чертовски близко к его члену.

Так чертовски близко.

— Все, что тебе нужно сделать, это взять меня.

Мой живот скручивается в узел.

Кажется, меня сейчас стошнит.

Потому что я не хочу, чтобы он трахал ее.

Я хочу, чтобы она убрала от него руки.

Я ненавижу его, и я ненавижу то, что он делает. Я так сильно ненавижу его, но это только потому, что… я, блядь, люблю его.

Я стою, глаза танцовщицы, наконец, обращены на мои, пока она гладит моего брата, опускает руку на его плечо, чтобы удержаться на ногах.

Он смотрит на меня, его лицо — маска серьезности.

И, подняв средний палец, я выхожу.

Я направляюсь прямо к кабинке, за которой мы сидели, и вижу Романа на внешнем краю, с напитком в руке. Он едва ли сказал мне два слова за сегодняшний вечер, эти швы на его носу, вероятно, имеют к этому какое-то отношение, но мне не нужно, чтобы он говорил прямо сейчас.

Вместо этого, когда музыка звучит так громко, что я не могу даже думать, а тусклый свет клуба дает мне ложное чувство безопасности, уверенности, я втискиваюсь в кабинку, сажусь к Роману на колени, обхватываю его руками за шею.

Я слышу, как Николас душит меня сзади, как Риа зовет меня по имени, как стонет какой-то незнакомый мне парень.

Роман все еще держит свой напиток в руке и смотрит на меня, но его губы растягивает улыбка, а глаза немного стекленеют.

Отлично. Он немного пьян.

Я двигаю бедрами, моя юбка оставляет мало места для воображения, и я чувствую, как он становится твердым подо мной, когда я прижимаюсь к нему.

— С-сид, — задыхается Роман, — я не думаю, что ты должна… — но я наклоняюсь к нему, двигая тазом над его членом, и он стонет, его рука проникает под мою юбку, к моей попке.

— Не думай, — говорю я ему, — мне просто нужно воспользоваться тобой на секунду…

Я слышу звон разбивающегося стекла, затем чувствую чьи-то пальцы вокруг моей руки, оттаскивающие меня от Романа и вытаскивающие из кабинки.

— Ты хочешь, чтобы он сдох, Сид? — рычит Джеремайя мне в ухо, когда Роман скользит дальше в кабинку, подняв руки, в одной из которых все еще находится напиток. Я не знаю, чей стакан Джеремайя бросил на пол, но я слышу, как стекло хрустит под моими сапогами. Я поворачиваюсь к нему лицом, сжимая в кулаке его рубашку.

Я чувствую на нем запах Синди, ее сильные духи, сладкие, как конфеты.

— Отвали, — говорю я ему. — Ты начал эту гребаную игру…