— Зачем ты это сделал? — я прервал его, откинув голову назад на кожаное сиденье и повернувшись, чтобы посмотреть на него, зажигалка все еще в одной руке, другая прислонена к моему бедру. — Почему ты позволил ей побежать к нему?

Бледно-голубые глаза Маверика смотрят на мои, и он все еще держит одну руку на руле, а другую на рычаге переключения передач. Я вижу её верхнюю часть, на ней выгравировано имя моей жены.

Большие, жирные буквы.

На боковой стороне его руки, ниже запястья, выгравировано имя его покойного брата. Малакай. А его сестра, Бруклин, над его грудью.

Имя Эллы — самое большое, на его бедре, ведущее вниз к штанам.

Я видел это на Ноктеме, прямо перед тем, как он вставил свой член мне в горло. Я видел и письмо. От Джеремайи, моему гребаному брату.

— Я думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос, — медленно говорит он.

Я улыбаюсь ему, проводя большим пальцем по нижней губе, прежде чем опустить руку обратно на бедро. Моя покрытая шрамами рука. Коагула.

Я почти смеюсь, думая об этом. О том, что только Сид Рейн могла взять что-то настолько святое и сбежать с этим, вырвав мое сердце. Иногда мне хочется отрезать эту гребаную руку, чтобы избавиться от любого ее следа.

Но у меня на бедре тоже есть ее шрам. Над татуировкой моего Несвятого. Есть и другие от Клятвы Смерти, но я знаю ее.

У нее такой же, и все же я не могу не думать, что с Джеремаей Рейном у нее может быть больше шрамов. Синяки, может быть.

Я бы не отказался, чтобы он сломал ей чертовы кости.

— Я не знаю, — говорю я Маву, не сводя с него взгляда. — Я, блядь, не знаю.

Я наблюдаю, как его татуированное горло вздрагивает, когда он сглатывает и отводит глаза к каменному собору перед нами.

— Ты мог убить ее.

У меня пересыхает во рту от этих слов, прозвучавших из его уст. Все было не так плохо. Все было не так. Я бы никогда…

— Ты обкуриваешься чаще, чем обычно, не даешь ей дышать и думаешь, что проблема в ней? — он оборачивается, чтобы посмотреть на меня, крепко сжимает руку на руле, его челюсть стиснута. Теперь он зол. Из-за нее.

Все всегда пытаются защитить ее, но когда я делаю то же самое, я — гребаный злодей.

— Вам двоим нужно было немного пространства.

— Мне не нужно пространство, — парирую я, поднимая голову с сиденья и поворачиваясь, чтобы посмотреть на него, сжимая зажигалку так сильно, что моя ладонь начинает потеть. — Я хочу вернуть ее, сейчас же. И я собираюсь, блядь, получить…

Он качает головой, изогнув бровь.

— Ты не в безопасности. Вот это дерьмо, — он ткнул большим пальцем в сторону дверной панели, где лежит моя сумка, — ты должен вырезать это дерьмо. Она убежала не потому, что любит его. Она не хочет, чтобы он…

Я хлопнул кулаком по центральной консоли, и у Маверика отвисла челюсть.

— Моя жена — гребаная лгунья, — рычу я на него, — и если ты не знал этого о ней, то ты не настолько умен, как я думал.

Не говоря больше ни слова, я бросаю зажигалку в его окно и слышу, как она бьется об него, когда я отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины, захлопывая за собой дверь.

Элайджа в святилище.

Я не ожидал этого, увидев его на скамье в первом ряду, его голова склонена, пальцы сцеплены вместе, кольцо 6 — змея, изогнутая в форме числа — сверкает на его темно-коричневом пальце.

Я замедляю шаг по красной ковровой дорожке, оглядывая просторную комнату, освещенную мерцающими на стене бра. Кейн, Эзра и Атлас сидят на противоположной скамье, Атлас откинул голову назад, глаза закрыты, кожа бледнее, чем обычно. Эзра смотрит прямо перед собой, руки в кармане толстовки, хотя на улице слишком жарко для этого, а Кейн наблюдает за мной, его угольно-черные глаза отслеживают мои движения, когда я слышу, как тяжелые двойные двери с грохотом закрываются за моей спиной после того, как Маверик проходит через них.

— Что? — спрашиваю я Кейна, обращая внимание на синяк под глазом, который он получил в последнем бою.

Он одет в серый пуговичный комбинезон, подогнанный под его бойцовскую фигуру, и держит руки в карманах брюк.

— Садись.

Мое сердце набирает скорость в груди, когда я слышу, как Маверик подходит ко мне сзади. Беспокойство пробегает по мне, и я сжимаю руки в кулаки, пока иду к входу в святилище, спиной к кафедре, поворачиваясь лицом к братьям, Элайджа игнорирует меня, его голова по-прежнему склонена.

— Что случилось? — мой голос звучит хрипло, нервно. Мне все равно. Я нервничаю. Я думаю о ней. О том, что он мог с ней сделать. С нашим ребенком.

Кейн опускает подбородок, наклоняя голову к пространству рядом с ним, между ним и Атласом, который поправляет откинутую назад кепку на голове и садится прямее, открывая глаза.

— Садись, — снова говорит Кейн.

Я бросаю взгляд на Маверика, стоящего вровень со скамьей, на которой сидит Кейн, его глаза сужены, он смотрит на него, тоже ожидая. Он, как и я, одет в приталенную черную футболку, и я вижу, как напрягаются мышцы на его покрытых татуировками руках, когда он застывает.

— Скажи мне, что, блядь, не так, — говорю я Кейну, подходя к нему ближе.

Его ноги стоят на полу, колени расставлены, занимая слишком много гребаного пространства, и он не пытается сесть прямо, когда говорит, слишком спокойно: — Сядь, блядь, и я тебе скажу.

Элайджа вздыхает, опускает руки и смотрит вверх, его темно-зеленые глаза смотрят на меня, когда я замираю на полпути к скамье.

Элайджа проводит рукой по своей бордовой рубашке на пуговицах, его мускулы напрягаются.

— Кто-нибудь скажет мне, что, блядь, происходит? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом. Кейн и его скамья могут идти на хуй. Моя кровь стучит в моей голове, а моего терпения почти не существует в эти дни.

В эти дни без нее.

Элайджа вздыхает, поднимает глаза к потолку и сжимает челюсть, как будто молится о терпении. Но мы не молимся ничему, что может быть наверху.

Наконец, его взгляд возвращается ко мне, и он прочищает горло.

— У нас проблема.

Я напрягаюсь, прикусив язык.

Моя кровь холодеет, когда я поворачиваюсь к своим братьям, которые внимательно наблюдают за мной, потому что они уже знают.

Маверик подходит ко мне ближе, но я поднимаю руку, останавливая его, и смотрю на Элайджу, гадая, где Каллум и Адам. Где Мэддокс, мать его, Астор.

— Я, блядь, не дурак. Я понял это, — мой голос дрожит, когда я опускаю руку и снова сжимаю ее в кулак. — Это она? Где она? Что случилось?

Элайджа сжимает челюсть, и я знаю, что не должен говорить с ним в таком тоне. Но мне уже наплевать, что я должен или не должен делать. Я провел всю свою жизнь, выполняя приказы отца, только для того, чтобы всадить нож в его череп. В конце концов, он оказался не таким уж бессмертным богом, каким я его считал.

Мы все из плоти и костей. Мы все можем сорваться, и если Элайджа не заговорит, я ему это докажу.

— Кто-то добрался до моего охранника.

Я хмурюсь, мысли об убийстве внезапно покидают мой мозг, когда я бросаю взгляд на Эзру. Он пожимает плечами, выглядя скучающим, и я понимаю, что он, вероятно, не был близок к охране своего отца. Мы вообще не близки с нашими гребаными семьями, охранники для нас — ничто. Но все равно, если кто-то подобрался к личному охраннику Ван Дамма, значит, кто-то подобрался слишком близко.

Я перевожу взгляд обратно на Элайджу.

— Кто?

Элайджа пожимает плечами, его рубашка натянулась на его мускулистом каркасе, когда он смотрит на меня, его глаза покраснели.

— Мы не знаем, — признается он, сжимая руку. — Стреляли из машины. Я был в особняке губернатора, а Кори был в машине. Сзади этого здания нет камер.

Так же, как нет камер здесь.

Я всегда говорил отцу, что это чертова глупость. Иногда он бил меня за это. Рычал, что я никогда не смогу занять его место, когда его не станет.

Теперь тебя нет, хуй, и ты прав. Я никогда не буду таким, как ты.