— Теперь мне стало ещё страшнее, — призналась я, разглядывая наряд жениха. — Когда я просила тебя носить светлую одежду почаще, то имела в виду совсем не саван для погребения.

— Этан старается не отходить от описания ритуала, — он подошёл и взял моё лицо в холодные ладони. — Я должен умереть как можно правдоподобнее. Поучаствуешь в процессе подготовки? Покойников принято целовать на прощание.

Аромат благовоний мешал сконцентрироваться на эмоциях. Я впервые порадовалась, что в клане так любят поджигать эти палочки для проведения ритуалов.

— Отвратительный предлог для поцелуя, Ричи, — я тихо рассмеялась. — Тебе повезло, что я влюблена и готова целоваться с тобой каждую секунду.

Я прижалась к нему и мягко коснулась губ. Хотелось обнять любимого и отговорить его от опасной затеи, прекратить подготовку обряда. Но я не могла. Зато могла стоять рядом, впитывать тепло Ричи и слушать, как громко и гулко бьётся его сердце под моей ладошкой.

Нет, сообщать о возможном бесплодии перед путешествием, которое может закончиться смертью, — глупо и опасно. Я собью Сокола с настроя, помешаю сконцентрироваться на том, что действительно важно.

“Мы обязательно всё обсудим после”, — пообещала себе я и потёрлась носом о шею любимого мужчины.

Жасмина среди благовоний не было. И ванили тоже. Ох, я всё ещё привыкала ловить тонкие отголоски эмоций Ричи.

“Хорошо, что не страх, — радовалась я. — И до паники далеко”.

Дверь хлопнула, будто от сквозняка. Этан пришёл в полном ритуальном облачении. Даже маску из чёрных нитей на лицо опустил.

— Все готовы?

— Да, — Сокол крепко сжал мою руку.

В букет эмоций на мягких лапах прокрался аромат перезрелой сливы и граната. Конечно, ему больно. Цена за возвращение воспоминаний может быть слишком велика.

— Амелия, встань здесь, пожалуйста, — скомандовал клановый маг, показывая на плоский камень справа от жертвенника. — Я войду в глубокий транс и не смогу контролировать, как наш курос себя чувствует. Постарайся использовать возможности дара. Не знаю как, не спрашивай. Будем уповать на то, что духи предков явятся к нам и подскажут.

— Надеюсь, они на меня не в обиде, — мрачно сказал Ричи. — Я был плохим мальчиком почти всю свою жизнь.

— Не хуже и не лучше многих из нас, — возразил Этан, снимая бубен с крючка на стене. — Ты — часть Клана Смерти. Безгрешных праведников тут отродясь не водилось. Если прилетит парочка демонов с благословением, я ни разу не удивлюсь.

Я надеялась, что клановый маг шутит, но на всякий случай морально готовилась ко встрече с демонами. Страшно было, но интересно. Сомневаюсь, что жители Бездны на самом деле краснокожие и рогатые. Какое у них может быть отражение в нашем мире? Отличаются ли их эмоции от человеческих?

“Соберить, Амелия, — шикнула на себя я. — Сейчас не время для научных изысканий!”

Хранитель клановой магии и проводник души Сокола в Бездну ударил в бубен. Густой получился звук, низкий. Волна дрожи прокатилась по моему телу, а ведь ещё ничего не происходило. Этан помогал себе войти в транс. Седлал коня ветра, как говорили древние. Свечи будто стали гореть ярче, дым от благовоний вытянулся в струю. Такую неправдоподобно прямую и тонкую, что я ахнула.

— Не поминай лихом, — попросил Фредерико, откупорил склянку с зельем Бояны. — Всё, что я сделал в последний месяц, я делал, потому что люблю тебя. Плевать на предсказание Эльвиры. Если ведьмы-путеводы никогда не ошибались, то сейчас самое время. Я не отдам тебя Франко. Ты родишь дитя, способное открыть двери новому миру, только мне. Воины Клана Смерти не сдаются, Амелия. Ты прекрасно это знаешь…

Он замолчал на середине вдоха и прижал горлышко склянки к губам. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк задул свечи. Комнату поглотила тьма.

В царстве мёртвых нет запахов и звуков. Там даже ветра нет, и гладь реки забвения похожа на зеркало. Сокол упал в неё и качался на волнах, не чувствуя, что тонет. Вообще ничего не чувствуя. Сон? Нет, не похоже на сон. Реальность вокруг объёмнее, явственнее. Ну и что, что немного странная.

“Живым здесь не место”, — предупреждал клановый маг.

— Но меня здесь ждут, — подумал Сокол.

Бубен звучал тихо и где-то очень далеко. Повертев головой, свежеиспечённый курос берег не нашёл. Бескрайняя водная гладь и ничего больше. Где же перевозчик на ту сторону? Старик в лодке. Молчаливый, длиннобородый и одетый, как нищий.

— Хоть бы один демон прилетел, — завозмущался лучший убийца. — Почему так тихо?

Из воды вынырнула крошечная свеча. Огарок. Такие ставят в бумажные кораблики и пускают по реке. Но Соколу почему-то не захотелось трогать её. Страх впервые сковал по рукам и ногам. Свеча плыла. Качалась на волнах без ветра и становилась всё ближе. От ужаса хотелось зажмуриться. Живот свело судорогой, зубы застучали.

— Дыши, — приказал он себе. — Иначе ты никуда не пройдёшь.

— Верно, мой мальчик, — прозвучал голос матери. — Страх здесь — высокий забор. Непреодолимый для живых. Но ты пришёл забрать своё. Спроси — отдадут ли.

Он дёрнулся в вязкой воде реки забвения. Мама в такой же, как у него, погребальной рубашке парила в сером небе. Её улыбка успокаивала, блеск камней в широком ожерелье на груди завораживал. Сокол протянул руку, но из-под локтя вынырнула свеча. “Моргнула”, как во сне, и стала отрубленной головой.

Новая волна страха ударила наотмашь.

“Шутишь? — удивился Соколёнок. — Когда я боялся казнённых?”

— Спроси, что он хочет рассказать, — подсказала мама, — и важно ли это.

Проделки демонов. Попытка деморализовать противника в лучших традициях боевых действий. Хотелось гордо заявить “не на того нарвались”, но уловка действовала. Многоопытного убийцу мутило и вот-вот должно было вырвать.

“Неужели он не готов?”

От перспективы развернуться и уйти ни с чем со дна души поднималась неконтролируемая ярость. Сокола словно ударили и погнали вперёд.

“Курос, — вспомнились слова Этана, — юноша с огнём в сердце”.

Это и есть ключ? Тот самый огонь?

Страх отступил, тошнота прошла. Убийца попытался развернуть к себе отрубленную голову, но она сама ожила. Легла на другую щёку и уставилась на него мутными глазами.

— Что ты хочешь сказать мне?

Но мёртвые оставались мёртвыми даже здесь. Голова показала.

Сокола потянуло внутрь неё, как в тёмный водоворот. Перед глазами встало другое серое небо. Неприветливое, затянутое грозовыми тучами. Капли дождя падали на лицо, и вдруг блеснуло лезвие топора.

Ничего.

Ни тени страха.

Просто чужая смерть.

— Спроси, — торопила мама, — спроси его.

Царство мёртвых жадно пило его силу. Неизвестно, сколько времени прошло в ритуальной комнате, пока он болтался в водах тёмной реки.

От головы мертвеца к его шее потянулась серебряная нить.

— Вы связаны, — подсказала мама. — Вот, что он хотел рассказать. Руби нить! Быстрее, сынок. Режь её, рви зубами! Не думай, кто это. Он держит в плену часть твоей души.

Нить сверкала в руках и шипела, как ядовитая змея. Почему он не догадался протащить в царство мёртвых нож? Какой толк от вышитой рубахи?

В груди снова зажглось пламя ярости. Натянутая струной нить лопнула и погасла.

— Всё, — сказала голова, не пошевелив губами. — Ныряй.

В толще вод реки забвения блестело что-то. Сокол провёл ладонью по зеркальной глади, и она открылась, превратившись в колодец. На дне лежало яйцо.

Нестерпимо яркое, белое, живое.

— Я ныряю, — предупредил он. — Мама, я ныряю…

Вместе с пламенем погасла моя уверенность в том, что всё будет хорошо. Сокол в одно мгновение побледнел, став похожим на восковую куклу. Я всматривалась в его спокойное лицо и тянула носом воздух почти беспрерывно. Радовалась даже страху, пока его запах не стал настолько густым, что я не выдержала.