— Что лекарство дало побочный эффект. В отгуле командир. Под присмотром кланового лекаря. Пусть принимает отряд и… Ведьминское Пекло, не маленький. Сам знает, что делать. Разведчику отбой. Не разберусь я сейчас в тонкостях заговора. Шилу, аптекаршу, пусть не трогает… Хотя, зачем время терять? Нет, Шилу в сторону. Олафом пусть займётся. Помощником Малии. Под арест. По любому поводу. Нет, без моего приказа не выйдет. Письменного.

Сокол не успевал за собственными мыслями. Метался головой по подушке, боролся со сном и проиграл. Дыхание стало ровным, поверхностным. Уснул, страдалец.

Я всё-таки записала слова командира нашей охраны. Приказы отдавать он пока был не в состоянии. Оставалось надеяться, что Несту хватит просьбы, переданной через меня. Правда, записка тоже написана моим почерком. Но вряд ли меня заподозрят в обмане.

Я постояла несколько мгновений на пороге, не решаясь оставить Сокола без присмотра. Он спал, тихонько посапывая. Как будто полностью здоров.

“Туда и обратно”, — решила я, открывая дверь в кабинет.

Старый дом в центре большой деревни. Чёрный снаружи и тёплый, обжитой внутри. Я — маленький мальчик. Запачканный сажой нос, спутанные кудри и мятый конец покрывала в руках. Дверь распахнута настежь. Снаружи темно и холодно, но я знаю, что закрыть дверь невозможно. Она зияет как провал, как рана, через неё в комнату течёт страх. Снаружи мёртвые. Я вижу их косые тени и рваные движения. Они живут там. Ходят по улице и ищут меня.

“Фредерико должен спать. Уже поздно, мой мальчик”.

Я должен спать, но мне так страшно, мама. Мёртвые придут и будут рвать меня на части. А потом утащат с собой в могилу.

“Жди, сейчас придёт кто-то другой”.

Мёртвые расступаются, пропуская густую тень. У неё четыре лапы, узкая пасть и мокрый нос.

Волк!

Страх бросает меня к стене. Я сжимаюсь в комок и прячусь под одеялом. Волчьи зубы так близко, скоро запахнет кровью. Моей кровью.

Волк входит в дом через распахнутую дверь. Ступает тенью на мягких лапах. Большой. косматый.

“Не бойся его, Фредерико. Волк хороший”.

Я тяну руки и обнимаю его за шею. Шкура пахнет снегом и дождём. Она мягкая, я тону в ней. Волк тихо урчит. Ласковый, как собака. Играет, позволяет гладить себя по спине и трепать хвост.

“Мы с тобой, Фредерико, — говорит мама, и за спиной волка появляется волчица. — Мы всегда с тобой. Пойдём, здесь скоро станет опасно. Мёртвые слышат тебя”.

Бегу за ними, бросив одеяло. Плевать, что на улице ночь и мёрзнут босые ноги. Тени ведут сквозь толпу. Мертвецы лениво оборачиваются к нам, но ближе не подходят.

Пить, мама, я хочу пить.

Рядом колодец. Ведро привязано верёвкой к валу. Я кручу ручку, чтобы достать себе воды. Пить. бездна. как же хочется пить.

Почему они такие, мама? Что им нужно от меня?

“Деревенские? Они давно умерли, Фредерико. Их бросили не в землю, а в колодец. Рыбы обглодали кости, но черви остались. Пей, мой мальчик. Пей воду.

Ведро тяжёлое, вода чёрная. Внутри копошатся те, кто наелся мёртвой плоти. Я лью воду на ладони, страшась того мига, когда посыплются черви. Волки торопят, жажда мучает, и вдруг сон исчезает.

— Не ссорься с Франко, сын, — звучит напоследок мужской голос. — Мама плачет, когда вы ругаетесь.

Сокол с резким выдохом открыл глаза. Тело насквозь промокло под толстым одеялом. На груди противно каталась влага, уже не впитываясь в ткань. Амелия укрыла, когда уходила, но на углу широкой кровати сидела не она. Цепной пёс Плиния водил ладонью в воздухе.

— Вечно мне приходится волноваться о тебе, Фредерико. На пьяного ты не похож, на больного тоже. Почему тогда лежишь здесь?

Спать ему хотелось. Мысли до сих пор текли медленно, но тумана в голове стало меньше. Сокол понимал, что он сейчас один в потайной комнате рядом с сильнейшим магом, и отбиваться от него нечем. Меч лежал на полу в ворохе одежды, магия не подчинялась.

— Я лечить тебя пришёл, а ты за оружие хватаешься, — укоризненно покачал головой Франко.

Синий камзол носил, не снимая. Будто жалования от Дартмунда не хватало, чтобы нормально одеваться.

— Кто бы говорил, — фыркнул сильнейший маг. — Воины Клана Смерти с рождения в чёрном. Всё, что вы можете выбрать из одежды — цвет исподнего. Даже не его фасон.

— Военную форму будем обсуждать? — язык у Сокола едва ворочался. — Или ты уже наконец уберёшься отсюда?

— Не дерзи старшему брату. Мало тебя пороли в детстве. Как родился, мама с тебя пылинки сдувала. Меня тошнило от твоего имени. “Фредерико сел, Фредерико пошёл, Фредерико сам поел”. А убирать за тобой, как думаешь, кого заставляли? Вот то-то же. Я утром ещё спросонок глаза не открыл, а уже тащил тебя в уборную. “Франко отведи его пописать”. Ага. Штаны сними, хозяйство крошечное достань, разлепи. А то слиплись, понимаешь ли, за ночь шарики с трубочкой. И струя потому летела не в дырку, а куда угодно. Маленький фонтанчик от Фредерико. Доброе утро, братец.

Хотелось бросить в него сгусток огня, но на ладони ни одной искорки не появилось. Кудрявый маг то злился, то смеялся в голос. И продолжал водить рукой, гоняя по телу Сокола заклинание-диагност.

— Так ты из детской ревности решил увести у меня невесту? Материнского внимания не хватило?

— Оставим пока Амелию в покое, — отмахнулся Франко. — Ты сам наломаешь дров, больше от меня помощи в вашем расставании не потребуется. Не посудомойка, так ведьма. Не ведьма, так продажная девка в твоей постели обязательно появится. Ты же не умеешь по-другому, Фредерико. Для тебя женщины — игрушки. Средство скрасить досуг.

— А ты любишь её по-настоящему, — поморщился Сокол. — Неподкупной, искренней и чистой любовью. Хватит, я устал слушать бред. Говори то, за чем пришёл и уходи.

— Что ты с собой сделал? — нахмурился старший Гвидичи. — Я ни у кого не видел такую кашу в голове. Стёртую память пытаешься вернуть? Ты идиот? Способности колдовать ты уже лишился, после второй попытки разум потеряешь. И ради чего? Ради воспоминания, как я утром водил тебя в уборную? Кстати, что-то уже вернулось? Мне можно больше не распинаться, доказывая, что мы братья?

— Сон я видел, — неожиданно для себя признался Сокол. — Отца и мать в образе волка и волчицы. Они были оборотнями?

— Нет, ты бы знал, — тряхнул кудрями Франко. — Способность трансформироваться я заблокировать не могу. Проверял на медведях Плиния и на наших, доморощенных оборотнях. Глухо там. Слишком крепко животная сущность врастает в душу. Никак не выдрать. А волки во сне… Ты вроде умён, но так глуп. Сон — сплошная метафора. Игра больного сознания. У отца плащ был зимний со шкурой волка на воротнике. Последние годы, когда мы жили вместе, в Бессалии была настолько паршивая погода, что он носил его, не снимая. Вот ты и запомнил. Хватит, Фредерико, остановись. Двадцать лет прошло, от родителей даже пепла не осталась. Что тебе даст возвращение памяти, кроме лишних страданий?

“Правду”, — крутилось на языке, но Сокол молчал.

Теперь когда Франко пришёл в потайную комнату Амелии с фальшивой заботой, он ещё больше поверил, что в прошлом скрыто нечто важное.

— Уходи, мне на службу пора. Некогда с тобой о прошлом разговаривать.

— Какая служба? — возмутился Франко. — Спи давай. А мне, и правда, пора. До встречи.

Он приложил палец ко лбу в прощальном жесте и ушёл через книжный шкаф.

Неста я нашла не сразу, пришлось спросить у дежурного, где он сейчас находится. Зато сам заместитель Сокола лишних вопросов задавать не стал. Пробежался взглядом по записке, вскинул брови и как-то понимающе усмехнулся. Как будто командир ему прямым текстом написал, что ночует у меня в спальне и просит не мешать уединению.

"Он не может знать", — успокоила я себя.

Вернуться в комнату с пустыми руками не позволила совесть. Сокол явно потерял много сил из-за побочного эффекта зелья. Вот только Бояна не сказала, можно ли его кормить.