Однако единодушие войск, расквартированных в Петербурге, не было полным. Наиболее преданным императрице считался Измайловский полк. Но измайловцы уступали старшинство двум первым созданным в России гвардейским полкам — Семёновскому и Преображенскому. Между ними неизбежно должно было начаться соперничество. Сама Екатерина так описывала присягу Преображенского полка. «Мы направились к Казанской церкви, где я вышла из кареты. Туда прибыл Преображенский полк... Солдаты окружили меня со словами:
— Извините, что мы прибыли последними, наши офицеры арестовали нас, но мы прихватили четверых из них с собой, чтобы доказать вам наше усердие!»6.
Этими офицерами были С. Р. Воронцов, брат Дашковой, П. И. Измайлов, П. П. Воейков и И. П. Озеров. Княгиня Екатерина Романовна обошла молчанием судьбу восемнадцатилетнего брата Семёна. Между тем его история довольно драматична. Семён служил поручиком в первой гренадерской роте и был любим Петром III за «неодолимый порыв к военному ремеслу». Накануне переворота он испросил разрешения отправиться «охотником» в армию П. А. Румянцева, уже выступившую в поход против Дании, и получил согласие государя, но не успел покинуть столицу. Воронцов уже садился в дорожную карету, когда ему сообщили, «что императрица находится в Измайловском полку, который шумно окружает её с радостными кликами, провозглашая Государыней, и что ей присягают; что целые толпы Семёновского полка бегут к тому же месту». Семён поспешил вернуться: «Я пришёл в невыразимую ярость при этом известии... Полагаясь, однако же, на верность Преображенского полка, я не думал, чтоб мятежники могли иметь перевес».
Когда Воронцов прискакал, преображенцы уже выстроились перед казармами и готовились выступать. Возле своей роты он встретил нескольких офицеров, среди которых были Бредихин, Баскаков и князь Фёдор Барятинский. «Я... высказываю им о поступке мятежников всё, что крайняя раздражительность моего характера внушает мне в эту минуту, причём выражаю уверенность, что они, и вместе с ними весь наш полк, мы подадим пример верности прочим войскам». Трое заговорщиков ничего не ответили ему, «бледные, расстроенные».
«Я принял их только за трусов... Отвернувшись от них, я поспешил обнять моего капитана, Петра Ивановича Измайлова, одного из храбрейших и вернейших слуг нашего несчастного государя... Он надеялся, так же как и я, что полк не увлечётся». Вместе они начали обходить ряды гренадер, увещевая их, «что лучше умереть честно, верным подданным воином, чем присоединиться к изменникам, которые будут побеждены». Им навстречу проскакал секунд-майор Пётр Петрович Воейков, восклицая: «Ребята, не забывайте вашу присягу!» Вместе они склонили гренадер на сторону императора, и те даже закричали: «Умрём за него!»
Воейков повёл солдат к Казанскому собору, чтобы воспротивиться приносимой там присяге. «Мы надеялись... что, по первом выстреле на нас со стороны мятежников... ударим на них в штыки всей тяжестью нашей колонны, сомнём их и уничтожим: ибо они толпились в расстройстве, без рядов и линий, как мужики, собранные случайно и большей частью в пьяном виде; мы же были в стройном порядке», — писал Воронцов.
Если бы преображенцы послушались офицеров, приверженцев Петра III, произошло бы кровопролитие. Но, на счастье заговорщиков, сзади к колонне гренадер присоединился премьер-майор князь А. А. Меншиков и крикнул им в спины: «Vivat императрица Екатерина Алексеевна, наша самодержица!» И вдруг вся колонна повторила этот призыв. «Это было электрическим ударом». Воейков бросил шпагу со словами: «Ступайте к чёрту, канальи, е. м., изменники! Я с вами не буду!» — повернул лошадь и ускакал. «Я не знаю, как и почему случилось, что нас не убили», — признавал Воронцов. Он кинулся к реке искать лодку, чтобы плыть в Ораниенбаум, предупредить императора, но был схвачен. «Я вынул шпагу из ножен, обернулся и нанёс удар, который скользнул по шляпе и по плечу моего дерзкого противника... Меня окружили и задержали». Схваченных офицеров преображенцы притащили к собору в числе других арестованных как доказательство своей преданности новой самодержице. Об этом позоре Семён Романович умолчал в мемуарах.
Затем пленных посадили на гауптвахту Зимнего дворца. «Я не упал духом и начал говорить унтер-офицеру и шести мушкетёрам как человек, уверенный в том, что их предприятие окончится дурно и что законный государь останется победителем». Но агитация не удалась, и арестанта перевели в дом дворцового ведомства «напротив старого деревянного дворца». Семён оставался под арестом 11 дней и был выпущен только 8 июля, спустя несколько суток «после кончины императора»7.
Рядовой Преображенского полка Г. Р. Державин, в заговоре не участвовавший, но разделивший с товарищами «измену» 28 июня, не помнил уговоров Воронцова. По его словам, в полку было неспокойно с ночи. В 12 часов разнёсся слух об аресте Пассека. «Собралась было рота во всём вооружении сама собою, без всякого начальничья приказания, на ротный плац; но, постояв несколько во фрунте, разошлась». Около восьми утра преображенцы увидели скакавшего мимо рейтара конной гвардии, который что есть мочи кричал, чтобы все «шли к Матушке в Зимний каменный дворец... Рота тотчас вышла на плац. В Измайловском полку был слышен барабанный бой, тревога, и в городе всё суматошилось». Державин заметил, что в роте были люди «некоторые равнодушные, будто знали о причине тревоги». Однако они молчали, и без всякого понуждения с их стороны рота, заряжая на ходу ружья, помчалась к полковому двору. Солдат попытался остановить штабс-капитан Нилов, но его не послушались. По двору в задумчивости расхаживал майор Текутьев, «его спрашивали, куда прикажет идти, но он ничего не отвечал».
Туг служивые увидели марширующую по Литейной улице гренадерскую роту своего полка — ту самую, которую подбивал на сохранение присяги Петру III Семён Воронцов. Однако к моменту встречи с державинской третьей ротой гренадеры уже сделали выбор. «Невзирая на воспрещения майора Воейкова, который, будучи верхом и вынув шпагу, бранил и рубил гренадер по ружьям и по шапкам, — вспоминал Гавриил Романович, — вдруг, рыкнув, [рота] бросилась на него с устремлёнными штыками». Воейков поскакал прочь, преследуемый собственными гренадерами, и, боясь, как бы те не захватили его на Семионовском мосту, «въехал в Фонтанку по груди лошади». Тут гренадеры от него отстали.
«Третья рота, как и прочие Преображенского полка, по другим мостам бежали одна за одной, к Зимнему дворцу. Там нашли Семёновский и Измайловский уже пришедшими...»8
Тем не менее в городе ещё оставались войска, верные Петру III. Особенное беспокойство вызывали кирасиры. «Дело дошло почти до драки между созданным императором лейб-кирасирским полком, очень ему преданным, и конной гвардией, — сообщал Шумахер. — Командующий этим полком подполковник Фермойлен и другие немецкие офицеры хотели захватить Калинкин мост, через который шла дорога на Петергоф и Ораниенбаум, но их быстро отделили и взяли в плен... На Васильевском острове располагалось два пехотных полка — Ингерманландский и Астраханский. Вторым командовал генерал-майор Мельгунов, фаворит императора, так что этим войскам не очень доверяли. На случай, если они проявят враждебность, был выделен один отряд с пушкой, которому следовало отстаивать от них мост через Неву. Но и там полковника, заявившего о своей верности государю, взяли под арест собственные же солдаты»9.
Подругой версии, кирасиры не пытались захватить мост, а просто были обмануты вестью о гибели императора. «Явился кирасирский полк, — рассказывал придворный ювелир Иеремия Позье, — состоявший из трёх тысяч самых лучших солдат, какие только имелись в войске, которому император послал приказание отправиться к нему в Ораниенбаум; но императрица послала одного из своих придворных вельмож воротить полк... Офицер, командовавший полком, по всей вероятности, не знал, в чём дело, и я сам видел, как он чуть не подрался с караулом из конногвардейцев, которые стерегли мост... Они, как бешеные, бросились с ружьями и штыками наперевес... Несколько гвардейских офицеров подошли, чтобы остановить этих сумасбродов, и что-то сказали на ухо кирасирскому офицеру, который тотчас же усмирился... Если бы этот полк остался верен императору, то он мог бы перебить всех солдат, сколько их ни было в городе»10. Но судьба распорядилась иначе. Кирасир привели к присяге без сопротивления. Хотя никакого энтузиазма они не выражали. «Один полк явился печальным, — описывал их Рюльер. — ...Офицеры отказались идти и были все арестованы, а солдаты, коих недоброхотство было очевидно, были ведены другими из разных полков»11.
