В начале мая Фридрих счёл долгом лично объясниться с Петром. «Ваше императорское величество спросите меня, во что я вмешиваюсь, и будете правы, — писал он. — ...Признаюсь, что мне было бы весьма желательно, чтобы вы были уже коронованы, так как эта торжественная церемония внушает сильное почтение народу, привыкшему видеть своих государей коронованными. Скажу откровенно Вашему величеству: я не доверяю русским. Всякая другая нация благословляла бы небо, имея государя, обладающего столь дивными качествами... но сознают ли русские это счастье?» Далее король давал весьма здравые советы, как избежать заговора: «Следует взять в свою свиту всех ненадёжных личностей, могущих злоумышлять против вас... Следует обязать всех иностранных министров сопровождать Ваше величество [в поход]; этим путём можно отвлечь из России все семена возмущения и интриг»62.
Пётр ответил 15 мая, что короноваться он не может, поскольку спешит на войну63. Впрочем, с легкомыслием император всегда сочетал подозрительность. Поэтому при встрече сказал Шувалову: «Прусский король мне пишет, что ни один из подозрительных мне людей не должен оставаться в Петербурге в моё отсутствие». Вслед за чем прислал к Ивану Ивановичу приказ следовать за ним в армию волонтёром64.
«Да здравствует царко Пётр Фёдорович!»
В самом начале 1762 года герцог Шуазель из Парижа советовал французскому послу вести себя с Петром III «как с больным ребёнком, стараясь ничем не раздражать его». Судя по письмам, именно так держался по отношению к корреспонденту Фридрих II. Только потакая императору, можно было чего-то добиться. Заверения в самой чистосердечной дружбе соединялись с потоками лести.
«В то время как меня преследует вся Европа, в вас нахожу я друга, — писал он 20 марта, — нахожу в вас государя, у которого сердце истинно немецкое, который не хочет способствовать тому, чтобы Германия была отдана в рабство Австрийскому дому и который протягивает мне руку помощи, когда я нахожусь почти без средств»65.
Первые шаги были очень осторожными. Фридрих нащупывал почву. 6 февраля он писал: «Никто, как я, не хочет установить между двумя государствами старинное доброе согласие, нарушенное усилиями моих врагов, что выгодно только для посторонних»66. Многозначительные слова. Они как бы вводили Петра III в круг «своих», немецких государей, оставив за бортом общих врагов — Австрию и Францию. 15 февраля Пётр ответил, что жаждет установить «союз дружбы, давно уже соединивший нас двоих и долженствующий вскоре соединить наши народы»67.
Король тут же поймал брошенный волан и сообщил 3 марта, что желал бы преподнести молодому монарху прусский орден Чёрного Орла, которым некогда владела императрица Елизавета. То была тайная мечта Петра, а угадывать желания будущего союзника на полгода стало главным занятием короля. «Ещё раньше воцарения Вашего императорского величества я был многим обязан вам... Кто совершает поступки столь благородные и столь редкие... должен ожидать выражения удивления... Да будет ваше правление продолжительно и счастливо!»68
Прочитав подобные слова, Пётр смутился. Со всем тщеславием и бахвальством он был простым малым. «Ваше величество желаете насмехаться надо мной, расхваливая так моё царствование», — отвечал он 15 марта и заверил, что считает корреспондента «одним из величайших в свете героев»69.
Но Фридрих знал: лести не бывает много. «Вы подаёте пример добродетели всем властителям, что должно привязать к вам сердца всех честных людей, — настаивал он 23 марта. — ...Я потерял за эту войну 120 генералов, 14 генералов в плену у австрийцев; в результате наше положение ужасно. Я мог бы прийти в полное отчаяние от него, но я нахожу верного друга в лице великого, одного из самых великих государей Европы, который чувства чести предпочитает всяким соображениям политики. Ах, не считайте странным, Ваше величество, что все мои упования на вас»70.
Другой чувствительной ноткой, на которую откликалось сердце Петра, были прямота и искренность. «Я чрезвычайно счастлив, что Гольц удостоился вашего одобрения, — рассуждал Фридрих 4 апреля, — я ручаюсь за него как за честного человека... Я горько упрекал бы себя, если бы послал к вашему двору кого-нибудь, чтобы двоедушничать... Перед отъездом Гольца я сказал ему: “Не пускайте в ход ни хитростей, ни каверз; обращайтесь прямо к императору, пусть искренность и правдивость единственно руководят вами. Государь этот — тот же я; такой счастливый союз не должен быть осквернён двоедушием и тайными происками”»71.
Существует мнение, будто прусский король рекомендовал Петру III сблизиться с женой и прислушиваться к её словам. В 1773 году французский посол Дюран де Дистроф привёл цитату из якобы виденного им письма Фридриха II: «Советуйтесь с императрицей, она даст вам только добрые советы, и я призываю вас следовать им»72. Это дипломатическая легенда, не раз повторенная историками. В письмах прусского короля 1762 года Екатерина не упомянута ни разу. Смеем утверждать: и не могла быть упомянута, исходя из всего строя отношений корреспондентов. Фридрих старался ничем не вызвать неудовольствия Петра. Слишком многое для него было поставлено на карту.
Другое распространённое мнение касается войны с Данией. Принято считать, что Фридрих отговаривал русского императора начинать её. Однако письма рисуют совсем иную картину. Ещё в апреле король рассуждал о предполагаемом противнике: «Это слабое правительство боится действовать и равным образом боится разоружиться. Ваше величество сможет делать с этими людьми всё, что вам будет угодно»73. Через 20 дней он развил свою мысль: «Ваше императорское величество имеете неоспоримые права на владения, отнятые у вашего дома во время смут. Вы имеете право требовать их обратно; война дарует вам право победы... Я горю желанием содействовать всем вашим предприятиям... Пусть Ваше величество укажет количество войск, которое ему угодно, чтобы я присоединил к его войскам... Как бы стар и дряхл я ни был, я сам пошёл бы против врагов Вашего величества»74. О себе король не забывал и тут же попросил у союзника 14 тысяч регулярного войска и тысячу казаков, чтобы справиться с австрийцами.
Пётр был потрясён благородством своего друга. «Ваше величество... предлагаете корпус из своего удивительного войска, — писал он 27 апреля, — и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь не стеснялся и действовал в его стране как бы в своей собственной. Но каково же было моё приятное изумление, когда я прочёл ваше предложение самому идти против моих врагов»75.
Тем временем в Берлине шёл мирный конгресс, и Пётр чрезвычайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих не сумел помочь или не захотел настаивать. Стокгольм находился под полным контролем Парижа и ни при каких условиях не стал бы в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление русскому.
Ситуация с кораблями и иностранной помощью прекрасно иллюстрирует, как мало замыслы Петра Ш соприкасались с реальностью. Ему воображалось, что можно рассчитывать на английский флот, коль скоро Россия вошла в союзнические отношения с Пруссией. Канцлеру пришлось буквально разжёвывать государю несостоятельность его требований. «Что же касается до данного мне вчера повеления говорить английскому министру Кейту о присылке нынешним летом в диспозицию вашу английского флота, я при первом свидании с Кейтом говорить буду, — писал Воронцов 12 апреля, — токмо Ваше величество с английским двором союзного трактата не имеете, и что Англия, будучи ныне в двойной войне против Франции и Гишпании, не в состоянии, да и без взаимных себе авантажей не похочет прислать некоторое число кораблей... сие требование может подвержено быть неприятному отказу»76.
