Впрочем, кандидатура была выбрана удачно. Уроженец Швабии и выпускник Лейпцигского университета, Штелин сам приехал в Россию в 1735 году, то есть всего за семь лет до своего ученика, и не только по происхождению, но и по всей прошлой жизни был для мальчика своим — немцем. В юности он дружил с сыновьями И. С. Баха, играл на флейте в студенческом оркестре под управлением знаменитого композитора. Увлечение музыкой также сближало наставника с принцем. Ещё на родине Штелин создавал проекты иллюминаций и фейерверков, а Пётр страстно любил последние. Кроме того, не мог пропустить ни один из пожаров — отличался родом пиромании. Таким образом, великому князю «особенно соответствовал» не столько план занятий, сколько сам педагог.
Если у Петра Фёдоровича имелись добрые задатки, то развить их мог только такой энциклопедически образованный человек, как Яков Яковлевич. Кажется, не было области культурной жизни, которой бы не касались его труды. Он писал оды, редактировал немецкое издание «Санкт-Петербургских ведомостей», сочинял статьи по философии, истории, музыке, изобразительному искусству, нумизматике, составлял каталоги художественных коллекций. Ему принадлежит издание книги «Подлинные анекдоты о Петре Великом»[4], для которой Штелин много лет собирал материалы59.
Вместе с тем профессор не был и кабинетным сухарём. Напротив, он старался составить программу так, чтобы как можно больше рассказать мальчику без нажима и тупого зазубривания, развлекая и отвлекая от скучной стороны учёбы. Возможно, тут Штелин переусердствовал, и именно эта черта занятий дала Екатерине повод сказать, что профессор больше играл, чем учил её супруга. «Он прочитывал с ним книги с картинками, — писал о себе Яков Яковлевич в третьем лице, — в особенности с изображением крепостей, осадных и инженерных орудий; делал разные математические модели, устраивал из них полные опыты. Приносил по временам старинные русские монеты и рассказывал при их объяснении древнюю русскую историю, а по медалям — Петра I»60.
Два раза в неделю педагог читал царевичу газеты и «незаметно объяснял основание истории европейских государств, при этом занимал его ландкартами этих государств и показывал их положение на глобусе... Когда принц не имел охоты сидеть, он ходил с ним по комнате взад и вперёд и занимал его полезным разговором».
Обучение строилось как бы исподволь, закрывая любопытными вещами — монетами, картами, моделями для опытов — сам предмет. Внимание мальчика фиксировалось на «мелочах», которые Пётр так ценил. Нельзя отказать профессору ни в передовом стремлении к учебным пособиям, ни в понимании психологии подопечного. Недаром он «приобрёл любовь и доверенность принца».
В «Экстракте из журнала учебных занятий его высочества...» Штелин отлично описал свои методы: «...При всяком разговоре напоминалось слышанное... На охоте, по вечерам для препровождения времени, просматривались все книги об охоте с картинками... При плафонах и карнизах объяснены мифологические метаморфозы и басни... При... кукольных машинах объяснён механизм и все уловки фокусников... При пожаре показаны все орудия и... заказаны в малом виде подобные инструменты в артиллерии... На прогулке по городу показано устройство полиции... При министерских аудиенциях объяснено церемониальное право дворов»61.
Сама Елизавета поставила перед наставником такую задачу. «Я вижу, что его высочество часто скучает, — сказала она на первой же аудиенции, — ...и потому приставляю к нему человека, который займёт его полезно и приятно».
Нужно было заполнить пустое время Петра интересными и необременительными вещами. О том, что знания далеко не всегда даются без труда, следовало пока забыть. Мальчика не приучали работать, чтобы добывать крупинки фактов. И как только мягкое, неприметное навязывание информации прекратилось, Пётр забыл, чему учился.
Профессор не скрывал, что занятия шли урывками. Елизавета сразу возложила на цесаревича представительские функции, постоянно возила его с собой и предъявляла как своего наследника — гаранта собственных прав. Штелин не понимал, зачем это делается, и восставал против «разных рассеянностей».
Напрасно полагать, будто одна Екатерина II жаловалась на оловянных солдатиков супруга. Ей они мешали в постели, а Штелину — на уроках: «У принца были и другие развлечения и игры с оловянными солдатиками, которых он расставлял и командовал ими... Едва можно было спасти от них утренние и послеобеденные часы».
Апеллируя к запискам Штелина, принято утверждать, что у Петра III были способности к точным наукам. Однако педагог писал только, что его ученику нравились геометрия и фортификация: «Учение... шло попеременно то с охотой, то без охоты, то со вниманием, то с рассеянностью. Уроки практической математики, например, фортификации, инженерных укреплений, шли ещё правильнее прочих, потому что отзывались военным делом. Иногда преподавалась история, нравственность и статистика (экономическая география. — О. Е.), его высочество был гораздо невнимательнее».
Вот и всё относительно способностей Петра Фёдоровича к точным наукам. Они «шли правильнее прочих», не более. Дисциплины, преподававшиеся Петру, входили как бы в три большие темы: история и география, математика и физика, мораль и политика. Каждый из трёх уроков бывал два раза в неделю. Итого, шесть уроков за неделю. Наследника не перегружали. Тем не менее мальчик страдал приступами слабости, которые тоже мешали продолжению занятий. Уроки могли продолжаться от получаса до часа, но иногда время указано иначе: «до обеда» и «после обеда» — что позволяет надеяться на большую продолжительность.
Оценки фиксировали не только успехи, но и отношение ученика к делу. Рисунки профилей укреплений — «неутомимо», «прекрасно». География и история — «с нуждой», «совершенно легкомысленно», «беспокойно, нагло, дерзко». Последние три замечания относились к любопытным темам. Штелин начал рассказывать Петру о Дании — старом противнике Голштинии — и едва смог заставить мальчика слушать: в такое негодование тот пришёл. Потом перешёл к Русской Смуте начала XVII века: «Продолжали историю самозванцев с показанием выгод, какие хотели себе извлечь из России соседние державы и частью извлекли»62. Пётр не воспринял рассказ всерьёз. Проблемы потерянных русских земель волновали его куда меньше, чем Шлезвиг.
Мальчик искренне любил фортификацию и основания артиллерии. Позднее внуки Петра разделят эту страсть: Николай станет военным инженером, Михаил — артиллеристом, даже в детстве один будет строить крепости из песка, другой их ломать, закидывая камнями. Пётр Фёдорович охотно изучал две толстые книги — «Сила Европы» и «Сила империи», в которых рассказывалось об укреплениях главных европейских и русских крепостей. Тогда же было положено начало «фортификационному кабинету» великого князя. В нём в двадцати четырёх ящиках находились «все роды и методы укреплений, начиная с древних римских до современных, в дюйм, с подземными ходами, минами и проч.; всё это было сделано очень красиво по назначенному масштабу... Этот кабинет, в двух сундуках по 12 ящиков в каждом, был окончен в продолжение трёх лет... куда он после того девался, я не знаю[5]»63.
Однажды великий князь должен был мелом нарисовать на полу, обитом зелёным сукном, чертёж крепости с плана, увеличив его в размере. На это ушло несколько вечеров. Когда чертёж был почти готов, внезапно вошла императрица, застав Петра с циркулем в руках, распоряжающегося двумя лакеями, которые проводили линии. Елизавета Петровна несколько минут простояла за дверью, наблюдая за занятиями племянника. Она поцеловала царевича и со слезами в голосе сказала: «Не могу выразить словами, какое чувствую удовольствие, видя, что ваше высочество так хорошо употребляет своё время, и часто вспоминаю слова моего покойного родителя, который однажды сказал со вздохом вашей матери и мне, застав нас за ученьем: “Ах, если бы меня в юности учили так, как следует, я охотно отдал бы теперь палец с руки моей”».
