Уже оказавшись в своей комнате, она прилегла на кровать, и снова и снова проматывала в голове эту картину. В животе, при этом, разливалось незнакомое чувство. Она прежде не видела Даррена таким счастливым. И, в одночасье крепкий, ленивый мужик с замашками эксгибициониста, с которым она познакомилась в гильдии, превратился в любимого сына, надежную опору для своих родителей. Ей было неприятно думать об этом, и ростки собственника в тот момент лишь мешали, но Лени осознала, что не имеет права прерывать для них всех это момент счастья. Да, они сдружились. Да, она привязалась к этому мужчине сильнее, чем осмеливалась признаться даже себе, но правда была в том, что она ни разу не видела его настолько счастливым, и это щемящее в груди чувство справедливости, о котором говорила анах, твердило, что Даррен вернулся туда, где сможет вновь обрести себя. А ее собственные эгоистические желания, конкретно в этом случае, не имели никакого значения. Здесь, в этом чудесном доме, есть место лишь для любви, а она и анах вносили слишком сильный диссонанс.

Чувства ненужности и растерянности, о которых она не вспоминала долгие годы, вновь захлестнули ее, захотелось вдоволь выплакаться, но не сейчас.

Дверь в комнату отворилась, и она по шагам узнала напарника. Точнее, уже бывшего… Так как она лежала на боку, спиной к выходу, он не мог сразу определить, что она притворяется спящей. Даррен подошел вплотную к кровати, постоял так несколько минут, после чего сделал то, от чего у нее непроизвольно полились слезы из глаз: кровать прогнулась под его весом, он присел и облокотился спиной об изголовье, после чего произнес:

— Кончай уже притворяться, подруга. За все время, что мы делили комнату, ты ни разу не спала так красиво. Иди сюда.

Лени плюнула на все, о чем думала ранее. Морщась от боли, она развернулась и легла головой на грудь Даррена, а он, в свою очередь, аккуратно приобнял ее за плечи. Девушка продолжала тихо плакать, на нее вдруг, со всей сокрушительной силой, навалилось осознание того, что произошло, и та слабость в саду, несколькими часами ранее, оказалась лишь легкой разминкой… Вот так, обильно поливая рубашку друга слезами и вдыхая аромат мыла с кисло-сладкими нотками, под его легкое поглаживание по плечу, девушка не заметила, как провалилась в дарующий покой сон. Но прежде она ощутила, как он поцеловал ее в лоб, и этот поцелуй стал ее проводником в царство сновидений.

Открыв глаза, девушка обнаружила себя все так же лежащей на груди мужчины, пока он сам, вывернувшись в неестественной позе, спал с открытым ртом. Лени попыталась аккуратно отлипнуть от его рубашки, и почувствовала, что несколько пуговиц отпечатались на ее щеке. От ее возни проснулся и Даррен, и в наказание за то, что "пришлось продрыхнуть так всю ночь, шея затекла, еще и утром разбудили" мужчина шустро вывернулся и, прижав ее спиной к матрасу, сам оказался сверху и начал щекотать ее с таким усердием, словно от этого зависела его жизнь.

Она захохотала, как ненормальная, и, под напором его пальцев, корчилась и извивалась, хотя уже первое движение отозвалось острой болью на поврежденной коже, но Лени, поддавшись неожиданной веселости момента, стоически ее терпела. Когда она в последний раз так дурачилась? Когда наслаждалась простыми человеческими радостями? Даррен смеялся вместе с ней, а потом заржал еще сильнее, когда она от смеха хрюкнула, как поросенок. Но когда она закашлялась, боль сильнее обожгла кожу живота, и из глаз брызнули слезы. Только тогда Даррен словно очнулся, в момент стал серьезным и, беззастенчиво задрав платье, в котором она вчера уснула, и осмотрев ожог, из которого уже начала сочиться сукровица, подорвался с кровати, и со словами "ну я и баран" вылетел из комнаты.

Так что весь день Элениель была предоставлена на попечение родителей Даррена, потому что он так и не объявился. Она была не то, чтобы в восторге: ожог болел все сильнее, и единственным ее желанием было закрыться в комнате, жалеть себя, несчастную, и ненавидеть весь этот несправедливый мир. Вместо этого ей пришлось поучаствовать в соревновании "кто первым съест гигантский завтрак", и так как она с позором проиграла Саймону, отцу Даррена, ей пришлось вооружиться кухонным ножом и засесть за переработку гигантского ведра слив, которые, как ей позже объяснили, потом превратятся в джем. Как это произойдет — Лени не знала, но сам процесс здорово отвлекал от проблем насущных. На несколько часов она с удовольствием забыла об Аргасе и о том робком чувстве, которое еще теплилось внутри нее, о железяке непонятного происхождения, и о психованном анахе, которая даже не пустила ее сегодня к себе, лишь рявкнув из-за двери: "я восстанавливаю силы, так что проваливай".

Лишь с наступлением сумерек блудный сын в лице Даррена вернулся и, объявив всему дому, что они с Элениель уходят, схватил ее за руку и потянул из дома.

— Где ты шлялся весь день? И куда мы идем? — Лени шутливо ткнула его локтем в бок, когда они спустились с крыльца и неторопливо зашагали в сторону калитки и, выйдя за ее пределы, свернули налево, где их ожидал некрутой спуск. Девушка обратила внимание, что чем дальше они отходили, тем меньше становилось жилых построек, и тем больше окружающее пространство утопало в зелени. Однако то, что она увидела потом, вышибло все мысли из ее головы, и заставило замереть от восторга: впереди стоял небольшой дом, а позади него раскинулось небольшое озеро, в водах которого блестели последние лучи заходящего солнца, с плакучей ивой на берегу.

— Что это за место, Даррен? — ее голос был не громче шепота.

— Мой дом, — ответил он, игнорируя ее шокированный взгляд, подошел к двери и, отомкнув замок, жестом пригласил ее внутрь.

Элениель оказалась в просторной прихожей, к которой примыкала кухня. Судя по всему, дом находился в стадии ремонта: стены еще не были обработаны, из мебели в прихожей стоял только массивный синий диван и пара стульев, а на кухне, как девушка смогла разглядеть со своего места, была небольшая печь — меньше, чем в доме его родителей, и стол со стульями. Что примечательно — везде горели масляные светильники, и, судя по всему, горели они давно…

— Ты здесь пропадал целый день?

— Помолчи. — Даррен взял ее за плечи и, подвинув ближе к дивану, сказал: — Раздевайся. Снимай это чертово платье.

— Что, вот так сразу? Даже без предварительных ласк? — Лени игриво выгнула бровь, но стушевалась под тяжелым взглядом напарника, и потянулась за подолом. — Ну, ладно…

Она не стеснялась снимать при нем одежду. Возможно, сказалось их соседство, а может то, что она никогда и не отличалась застенчивостью. В чем, чем — а в своей привлекательности она была всегда уверена. Ойкая, она вытащила руки и голову из платья, и уже собиралась аккуратно сложить, когда мужчина отобрал его и бросил в угол дивана, как кусок тряпки, после чего взял ее за руки и уложил на спину. Лени вздрогнула, ощутив прохладу дивана, и с недоумением уставилась на напарника, который, взяв что-то с кухонного стола, возвращался к ней.

— Даррен, я, если честно, немного растеряна…. У меня есть большие сомнения насчет секса по дружбе…

Даррен кинул на нее взгляд, как на идиотку, и опустился на колени.

— Совсем мозги отшибло? Лежи спокойно, сейчас будем тебя лечить, подруга, а то калека калекой, даже дышать рядом с тобой страшно…

Даррен поставил рядом с Лени глубокую глиняную миску, из которой пахло смесью трав, и ярче всех ощущался запах мяты. Между тем, мужчина окунул туда два пальца и, зачерпнув немного содержимого, начал аккуратно растирать эту кашицу по контуру ожога на ее животе.

— Я увел тебя из дома родителей, потому что эта картина могла заставить отца вспомнить молодость, а у матери вызвать немой шок, — не отвлекаясь, сказал он. — Эта мазь заживит любой ожог. Кстати, огонь же не должен приносить тебе вреда. Почему ты не исцеляешься?