— Вы ведь знаете, что я не человек. — Элениель никогда не умела заходить издалека, и даже когда хотела — просто не могла придумать нормальное лирическое отступление, поэтому решила сразу все прояснить, чтобы не ходить вокруг да около. Она опустилась на борт ванны, женщина же отошла к умывальнику, и по ее лицу невозможно было понять, о чем она думает.

— Знаю.

— И та, вторая женщина, тоже. И Вы не побоялись остаться с нами одна. Почему?

— А мне есть, чего опасаться?

— Пожалуйста, не уходите от ответа.

Женщина неторопливо развесила полотенце на сушилке, разровняла все складочки. Ожидание раздражало, но Лени понимала, что торопить ее с ответом нельзя.

— Мой сын почти не отходил от тебя, девушка-эллар, — проговорила она наконец, и повернулась. От Лени не ускользнуло, как женщина перешла на "ты". — Он сидел на стуле в углу комнаты, и хмуро смотрел на тебя, пока ты спала, отходил лишь по нужде, и лишь в эти моменты я могла коротко поговорить с ним. Даррен не сказал, где был все это время, и не сказал, кем вы друг другу приходитесь… — Она замолчала, и выжидающе посмотрела на Элениель. Прямо, без стеснения. Лени ответила ей тем же.

— Мы не любовники, — сказала она, — и вряд ли когда-нибудь ими станем. — Вот оно — едва заметное облегчение, промелькнувшее на лице женщины. Лени догадывалась, что этому не обрадовались бы, но почему тогда она почувствовала укол обиды в сердце? Это же Даррен… так какая разница? — Он — последний человек, которому я стала бы вредить. Я не скажу, где мы были, и чем занимались: тут разбирайтесь с ним сами, захочет — расскажет. Но за этим мужчиной я без раздумий спущусь в само пекло, и убью каждого, кто захочет навредить ему. То, что вы рассказали, лишь означает, что его привязанность ко мне столь же сильна, как и моя к нему. А сейчас, если можно, я хочу увидеть ту, другую женщину.

Что такого услышала в ее словах мать Даррена — Лени не знала, но взгляд ее стал более осмысленным, и вести она себя стала свободнее.

— Идем, она, как я уже говорила, в летней кухне.

И, отвечая на твой вопрос: я не боюсь эллар. Для меня твой народ сродни красивой сказке, а ты — диковина, дорогая моему сыну. Если твои слова правдивы, ты всегда будешь желанным гостем в этом доме.

Пока они шли, Лени думала о своей матери, и сравнивала то, что помнила о ней, с тем, что смогла понять о матери Даррена.

Мама скрыла ее в другом мире не от хорошей жизни, раз посчитала, что привезти ее к постороннему человеку лучше, чем оставить в королевском дворце среди членов семьи; мать Даррена, взрослого тридцатилетнего мужчины, тоже все еще волнуется о нем… Интересно, а ее мама, где бы она ни была, думает она сейчас о ее судьбе?..

За размышлениями девушка не заметила, как они вышли через боковую дверь, и подошли к небольшой постройке.

— Должна предупредить: эта дама явно не в духе, — произнесла хозяйка дома, и открыла дверь. — Я туда не пойду, нечего мне там делать. Но постарайся объяснить ей, что не она здесь хозяйка, ладно, милая?

Лени напряглась. Что же там чудит эта особа? Она кивнула в ответ и, прежде чем войти, спросила:

— Как мне, если что, звать Вас на помощь?

— Меня зовут Лейла, — тепло улыбнувшись, сказала женщина, и бросив нервный взгляд на дверь, пошла обратно в дом.

Элениель вняла всем своим инстинктам, которые буквально трубили, чтобы она освободила сущность эллара, и, почувствовав, как расцвели менехьиры, решительно игнорируя жжение на животе, вошла внутрь.

Помещение было небольшим, но очень светлым. Из маленького коридорчика вели две двери: что было за той, что слева, она проверять не стала, так как услышала возню за приоткрытой. Толкнув ее, она не спеша вошла в квадратную комнату, со светлыми, как и в доме, стенами, легкими занавесками на двух небольших окнах, и каменной печкой в углу. Наверное, здесь когда-то был порядок, но сейчас… Лени переступила через осколки разбитого кувшина, и, не сводя глаз с фигуры на небольшом диванчике, сидящей к ней спиной, проорала:

— Ты что здесь устроила?!

Анах резко вскинулась, и в доли секунды оказалась перед Элениель. Она выглядела немного лучше с тех пор, как они вытащили ее из того подвала, но безумное выражение лица и горящие неистовой злобой желто-черные глаза делали ее похожей на монстра из детской сказки.

— Ты куда меня притащила, эллар? Я живу здесь, как на привязи! Что это за странные люди, которые держат меня в этой слюнявой комнатке, и все время приносят поднос с едой?

— Кончай орать! Мы обязаны этим людям хотя бы тем, что они не закололи нас вилами, а еще и создали условия, чтобы мы немного пришли в себя! Ты хоть осознаешь, насколько это редко среди их расы? — Лени сложила руки на груди и толкнула ногой кусок разбитого горшка. — Что это за беспорядок? От безделья уже с ума сходишь?

— Не смей отчитывать меня, девчонка! Ненавижу это проклятый мир, в котором мне пришлось застрять…

— Ну так добро пожаловать в команду! Я тоже! Вот только ты скоро смоешься обратно, где бы ты не ошивалась до похищения, а мне оставаться здесь! Мало того, что из-за тебя моя жизнь полетела ко всем чертям, так ты еще заставишь меня краснеть перед родителями Даррена!

— Что-то не видно, чтобы ты была такой уж совестливой, — съязвила анах.

— Вот именно! Так какого черта я должна становиться такой из-за тебя? Давай-ка чуть больше благодарности, я, как-никак, спасла твою задницу!

— А я тебя просила? Я тебе говорила только о кинжале, идиотка!

— А действительно, надо было оставить тебя там вместе с этой железкой, а самой валить куда подальше!

— О, нет. Ты бы так не поступила, дочь Силлфаири.

Элениель похолодела, и на мгновение шок вытеснил все прочие эмоции, что роились внутри нее. Эта женщина-анах… неужели она…

— Я не читаю твои мысли, эллар, — озвучила то, о чем она только что подумала, анах. И, опережая ее следующие размышления, добавила: — Да, я вижу тебя насквозь. Как и прочих, прочих, прочих… Я знаю о тебе если не все, то многое, поэтому могу с полной уверенностью сказать, что знала о твоем тупом плане моего спасения еще тогда, когда явилась к тебе во сне. Тебе это не нравится, но чувство справедливости бурлит в твоей крови, побуждая на благородные поступки… — Губы анаха растянулись в насмешливой ухмылке. — Вот почему ты украла у своего дружка кинжал, едва узнав, насколько он опасен, хотя… Даже сейчас ты не осознаешь, что за сила у этого предмета. Правда в том, что ты знаешь, что поступила правильно, и это тебя успокаивает.

— Все это — бесполезное рассусоливание, потому что Аргасу это ничем не помогло, — рявкнула Лени, и отвернулась. Все время с момента, как она очнулась, она гнала от себя мысли об Аргасе, и о том, насколько несправедливо обошлась с ним жизнь. И с ней, и с Торвульдом…

Она чувствовала присутствие анаха внутри своей души, и это было неприятное, напрягающее ощущение. Ее бесило то, с каким чувством собственного превосходства на ее сейчас смотрит эта женщина.

— Короче, приберись-ка здесь, госпожа всезнайка, а то развела свалку!

Улыбка в одночасье сползла с лица анаха. Что произошло дальше — Лени не поняла: она ощутила сильное дуновение ветра, мгновение — и она уже стоит на пороге летней кухни!

— Психопатка! — проорала она. — И приведи себя в порядок! А то выглядишь, как бродяга!

Ответом ей послужила грохот от входной двери, которая демонстративно захлопнулась перед самым ее носом. Решив, что этот анах — чокнутая баба, Лени поплелась обратно в дом. Если Даррен все еще не вернулся, она закроется в комнате, что ей выделили, и подумает о том, как быть дальше. Но голоса за домом заставили ее на мгновение остановиться и пойти в том направлении. Притаившись за высоким, пышным кустом, Лени увидела картину, от которой ей захотелось смеяться и плакать одновременно: у калитки стояли Даррен с родителями, и они вместе над чем-то хохотали. Потом ее напарник, что-то усердно доказывая отцу и одновременно смеясь, подхватил пару внушительного размера ведер с водой и понес их в сторону, где пряталась девушка, поэтому она быстро ретировалась.