Хотя по законам царской России духовные семинарии не относились к высшей школе, но по уровню образования во всё ещё малограмотной стране их логично ставить вровень с вузами. И тогда выйдет, что уже в 1899 г. кое-где дошло до стрельбы со стороны учащихся-бунтовщиков. Семинаристы (вроде бы носители официальной идеологии той эпохи – православия) вообще были едва ли не радикальнее студентов, а выстрелы прозвучали в Смоленской семинарии. Тогда обошлось без жертв – стреляли в дверь директорского кабинета, где руководство семинарии пряталось от будущих священников, впавших в раж молодёжного бунта. Если же вспомнить что из недоучившихся, исключённых семинаристов вышла масса врагов монархии – от Сталина (Тифлисская семинария) до лидера украинских сепаратистов Петлюры (Полтавская семинария) – очевидно, что царизм проигрывал молодые души не только в обычных вузах, но и в своих главных «идеологических» центрах.

Нет нужды упоминать, что студенты приняли самое активное участие во всех трёх революциях. Но стоит подчеркнуть, что крушению монархии в феврале 1917 г. предшествовали и чисто студенческие волнения. Так 25 января того года в Москве на Моховой улице полиция разогнала крупную студенческую демонстрацию. Казанский университет накануне февральских событий в столице бастовал уже вторую неделю, протестуя против ареста полицией трёх студентов (двух эсеров и одного большевика). С начала февраля забастовки и волнения охватили целый ряд крупнейших вузов по стране – Харьковский, Саратовский, Новороссийский университеты…

Студенческий след сталинизма

Уже к 1940 г. учащихся вузов в СССР насчитывалось в 6 раз больше, чем в Российской империи накануне крушения монархии, а к 1970 г. – больше в 35 раз! Высшее образование осталось престижным, но многомиллионное советское студенчество уже не было чем-то элитарным. Исчез ярко выраженный корпоративный дух, так отличавший студентов в эпоху монархии. В сочетании с жёстким и долгое время эффективным идеологическим диктатом одной партии, всё это не оставляло места для каких-либо неофициальных студенческих движений и тем более волнений.

Советская эпоха радикально сменила облик студенчества. К тому же в 20-40-х гг. минувшего века типичный студент это не вчерашний гимназист и школьник, а нередко уже успевший повоевать мужчина. Естественно, такие студенты скорее попадали не в молодёжную, а во вполне «взрослую» политику.

Однако чисто студенческий радикализм всё же отразился в истории СССР, притом в истории его первого, сталинского периода. Вспомним, что большая партийная и государственная карьера Георгия Маленкова началась на электротехническом факультете МВТУ – Московского высшего технического училища (сегодня МГТУ им. Баумана). В 1923-25 гг. в стенах училища Маленков с товарищами, среди которых тоже найдётся ряд будущих наркомов, министров и членов советского правительства, порою жёстко, до драк сталкивались с таким же студентами-«троцкистами». Поскольку именно в те годы было ещё не вполне ясно, кто же из них «оппозиция», а кто «генеральная линия партии», то мы можем смело считать всё это студенческими протестами и волнениями.

Словом, буйный студенческий след отыщется даже у сталинизма и транзита власти от Сталина к Хрущёву. При последнем, как и при Брежневе, массовых студенческих волнений не замечено, хотя отдельные яркие инциденты случались – и далеко не всегда привычного либерально-диссидентского толка. Так в марте 1967 г. один из студентов МАИ (Московского авиационного института) разбросал на Красной площади листовки, в которых, как писалось в последовавшем уголовном деле, «проповедовал отдельные идеи Мао-Цзэ-дуна». Примечательно, что это студенческое выступление у Кремля случилось за год до распиаренной западными СМИ демонстрации диссидентов в августе 1968 г.

Но в целом, ни знаменитые «хунвейбины» (во много именно студенческое движение), ни еще более знаменитые студенческие бунты в Париже того же 1968 г. не вызвали сочувствия учащейся массы советской высшей школы – при ещё бодром Брежневе для студентов СССР все громкие ужимки их зарубежных сверстников оставались «левее здравого смысла»… Советское студенчество счастливо пребывало вне политики (если не считать за таковую спор «физиков и лириков») до самой перестройки и распада СССР. Впрочем, и в те переломные годы самыми заметными и тем более ведущими политическими силами выступили отнюдь не вчерашние школьники.

Две столетия назад еще не было Дальнего Востока – был «крайний Восток» или «отдалённый Восток». Настолько отдалённый и неизвестный, что даже Сахалин официально считался полуостровом. Правду о географии Сахалина открыл человек, действовавший без приказа. Он же, вопреки прямому приказу, основал первое русское селение в устье Амура. Расскажем, каким был этот человек и почему он действовал именно так.

Спаситель царского сына

Двадцать лет назад турецкое ядро пролетело между его ног, вырвав куски мяса с внутренней поверхности обоих бёдер. Невероятный выстрел, невероятное ранение и столь же фантастическое везение – князь выжил. Теперь светлейший князь Меншиков, правнук знаменитого фаворита Петра I, возглавлял русский флот. В тот день на исходе лета 1848 года перед князем и адмиралом, высоким седым красавцем, стоял невзрачный флотский офицер – приземистый, со следами оспы на круглом лице. Некто Геннадий Невельской.

Светлейший князь, адмирал и морской министр Российской империи Меншиков Александр Сергеевич (1787–1869)

Если бы не мундир, то посетителя адмиральского кабинета можно было принять за крестьянина. Впрочем, князь Меншиков не только храбрый боевой офицер – опытный царедворец, умело лавирующий в высшем свете Петербурга, он хорошо знал, кто стоит перед ним. По слухам, капитан-лейтенант Невельской недавно спас царского сына.

Могущественный император Николай I прочил своего второго отпрыска, великого князя Константина, в будущие руководители флота. И 16-летнего царевича отправили топтать палубы военных фрегатов, учиться на практике морскому делу. Даже в мирное время служба на парусниках опасна – достаточно упустить секунду, не успеть схватить товарища за руку, за воротник, да даже за волосы, и солёная бездна поглотит ещё одну моряцкую душу. Лейтенант Невельской и царевич вместе ходили по Белому и Балтийским морям, не раз стояли одну вахту в штормовые ночи. И опытный князь Меншиков понимал, что слухи о спасении, скорее всего, верны.

Ещё лучше князь понимал, что для царя это ведь совсем не слухи – сын не мог не рассказать отцу о спасении и своём спасителе. Сам же капитан Невельской оказался либо слишком простодушен, либо, наоборот, слишком умён – лично о случившемся никому не рассказывал. Просто выполнил свой обычный долг, спас товарища, за что наград не получал и не требовал. Но благожелательное внимание с вершин царской власти это ведь лучшая награда в самодержавной империи…

Великий князь Константин Николаевич (1827–1892) на флотской службе, картина 1848 года

Потому светлейший князь и высокопоставленный аристократ был внимателен к невзрачному капитану, рядовому служаке из провинциальных дворян. А тот всеми силами рвался прочь из столицы на Дальний Восток, проявляя чудеса настойчивости, чтобы ускорить отплытие своего «транспорта», как тогда называли грузовые корабли. Князь Меншиков наверняка усмехнулся, когда подписывал проект приказа, составленного Невельским: «…те грузы, которые не будут доставлены на транспорт вовремя, отправятся на Камчатку коммерческим судном за счет чиновников того учреждения, по вине которого опоздание произошло».

Гардемарин и «остров» Сахалин

Геннадий Иванович Невельской родился ровно 205 лет назад, 5 декабря (23 ноября старого стиля) 1813 года в деревеньке под небольшим городком Солигалич Костромской губернии. До ближайшего моря отсюда почти 600 вёрст, но среди предков дворянина Невельского было немало флотских офицеров. В 15 лет мальчика отправили в столичный Петербург, поступать в Морской кадетский корпус, где когда-то учился и его отец.