Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако, едва ссыльный, потратив более года, успел добраться под конвоем до полуострова, его нагнала счастливая весть – в Петербурге вступил на престол новый император, Павел I, амнистировавший польского мятежника. Одним словом, Юзеф Капец за казённый счёт совершил двухгодичное путешествие через всю Сибирь на Камчатку и обратно. По итогам этой одиссеи в Европе была издана его книга «Дневник странствия по суше через всю Азию до порта Охотск и далее». Европейский художник снабдил книгу довольно фантастическими рисунками гор и аборигенов Камчатки, впрочем, передающими пугающую красоту этого края.

Тем временем на Камчатке всё ещё оставался один давний ссыльный, так же прославившийся в Европе, благодаря французским и английским путешественникам. Свыше полувека у подножия Авачинского вулкана под фамилией «Квашнин» прожил «секретный ссылошный» Пётр Ивашкин, крестник Петра I и офицер гвардейского Преображенского полка, сосланный на край Дальнего Востока за участие в заговоре против царицы Елизаветы.

Ивашкин не смог, подобно его подельнику Турчанинову, бежать вместе с группой Бенёвского, так как жил далеко от Большерецкого острога, почти на другой стороне полуострова, в Нижнекамчатском остроге. Человек образованный, когда-то учившийся в Париже, Лондоне и Амстердаме, именно он стал переводчиком, когда в конце XVIII века Камчатку посещали экспедиции знаменитых европейских мореплавателей-исследователей Джеймса Кука и Жана Лаперуза.

16 сентября 1779 года врач кругосветной экспедиции Кука записал в своем дневнике: «Сегодня прибыл переводчик, которого мы ожидали… Он был русским дворянином и сослали его сюда лет тридцать назад. Звали этого человека Петром Матвеевичем Ивашкиным… Преступление его оказалось такого характера, что последующие государи России не считали нужным отослать его из ссылки, хотя о его деле неоднократно докладывали двору многие правители Камчатки. Перед ссылкой он был бит кнутом и у него разрезаны ноздри, и знак этого наказания остался у него навсегда. Он рассказал нам, что, находясь здесь, испытал великие лишения, и 30 лет не пробовал хлеба, и питался одной лишь рыбой… Это был высокий и крепкий человек и, видимо, в молодости он был красив. Он хорошо играл на скрипке и был отлично воспитан, понимал французский и немецкий языки, в юности ездил в Париж, Амстердам и, видимо, тяжко переживал свою злую судьбу…»

Когда в 1754 году ссыльный Ивашкин прибыл на Камчатку, местное начальство ещё воспринимало его как большого человека из самого Петербурга. Но за долгие десятилетия столичный ореол лица, близкого к трону, померк, и ссыльному пришлось вести жизнь простого человека. После того как император Павел I амнистировал всех камчатских ссыльных, лишь в отношении этого «секретного ссылошного» было дано заключение: «Преступление Ивашкина столь велико и столь важно, что он не токмо помилования, но даже и никакого облегчения во участи своей не заслуживает…»

Только в начале XIX века царь Александр I помиловал ссыльного, вернул ему дворянское звание и даже назначил пенсию. В 1805 году 82-летнему Ивашкину предложили наконец вернуться в Петербург, но старик отказался покидать свою ссылку, с которой сроднился за долгие десятилетия. Через несколько месяцев он умер, проведя в ссылке на Камчатке долгих 52 года.

Глава 36. «Академический градус…» – первые шаги и скандалы отечественной высшей школы

«А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники? И этак все ходят в академии?» – наверное, все узнают первые строки гоголевского «Тараса Бульбы». Но не все знают, что сыновья казацкого полковника приехали к отцу из учебного заведения, которое иногда считают первым вузом в истории России.

Упомянутая Бульбой «академия» – учебное заведение, основанное в 1632 г. киевским митрополитом Петром Могилой (он же молдавский боярин Петру Мувилэ) на основе объединения православных «братских школ» и в подражание западноевропейским вузам. Спустя два десятилетия после основания академии, получившей прозвище «Могилянской», Киев вошел в состав Московской Руси – но ни в Москве, ни в иных городах Великороссии подобных учебных заведений ещё не было, что и даёт повод посчитать киевскую академию первым отечественным вузом.

Впрочем, повод достаточно спорен – конечно в Киево-Могилянской академии, подражая «латинским», т. е. западноевропейским университетам, преподавали всем желающим риторику, пиитику, и прочую грамматику с арифметикой, но всё же заведение имело сугубо религиозное предназначение, готовило кадры для церкви. Так что «поповские подрясники» учащихся в речи Бульбы совсем не случайны.

Традиция малороссийской казачьей верхушки обучать в «могилянской» академии своих сыновей возникла именно на пике противостояния православных Украины с польскими католиками. Один из первых русских воевод Киева, присланный из Москвы боярин Шереметев, демонстративно отдал в академию своего старшего сына Бориса. В скором будущем именно Борис Шереметев станет ближайшим сподвижником Петра I – именно он отбил у шведов Ниеншанц, будущий Петербург, именно он официально командовал русской армией в битве под Полтавой.

Так что у Киево-Могилянской академии яркий след в прошлом нашего Отечества, не зря русские историки XIX в. с почтением именовали её «Старой Киевской Школой» (именно так, все три слова с большой буквы). Однако ряд моментов мешает нам посчитать эту заслуженную «Школу» первым университетом России.

«Ради благоискусных дидаскалов…»

Гоголь, хорошо знавший историю своей малой родины, не зря подчеркивает специфический характер обучения сыновей Бульбы: «Они были отданы в Киевскую академию, потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его… Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, реторические и логические тонкости решительно не прикасались ко времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни. Учившиеся им ни к чему не могли привязать своих познаний, хотя бы даже менее схоластических. Самые тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта…»

Конечно, Николай Васильевич слишком строг и литературно перегибает, но подчеркнуто «несветский» характер Киевской академии бесспорен. При этом в царской России – как по традиции, так и в нормах законодательства – религиозные и военные учебные заведения всегда очень чётко и строго отделялись от общегражданских. Поэтому и Киево-Могилянскую академию, и возникшую чуть позже в Москве по её образцу Славяно-греко-латинскую академию, при всём уважении, следует считать именно религиозными учебными заведениями. Обучение «светских» слушателей в их стенах было сугубо побочным, во всех смыслах «факультативным». Не случайно обе «Школы» стали прямыми предшественниками двух и ныне существующих духовных академии, соответственно Киевской и Московской.

При этом в строгом смысле первый классический Университет в России собирался создать даже не Пётр I, а его старший брат, позабытый широкой публикой царь Фёдор Алексеевич. На троне он пробыл всего 6 лет, умер на 20-м году жизни и ничем заметным в истории отметиться не успел. Однако именно в годы его царствования был подготовлен проект указа: «В богоспасаемом граде Москве ради благоискусных дидаскалов и изощрения разумов храмы чином Академии устроити…»

«Дидаскалами» в античной Греции и Византии именовались педагоги высших школ. Проект царского указа планировал именно классический университет, дающий не только богословское образование, но и «учение правосудию и прочим всем свободным наукам». Предполагалось, что после создания такой «Академии» на все «государские чины», кроме воинских, смогут претендовать только её выпускники.

Однако дальше проекта царского указа дело не пошло. Более того, не пошло оно даже у бесспорно великого царя-реформатора Петра I. Учреждая в 1724 г. Академию наук (точнее «Академию наук и курьёзных художеств») первый русский император задумал при ней и первый русский Университет. Приглашенные из Европы профессора должны были читать лекции русским студентам.

69
{"b":"717745","o":1}