Продолжение следует
Глава 56. Талоны царя Александра: царская борьба с «невидимой рукой» мирового хлебного рынка…
Осенью 1817 г. многие жители России впервые в её истории своими желудками и кошелками ощутили мощь мирового рынка. Его «невидимая рука» из-за необычайно выросших хлебных цен на Западе, буквально высосала запасы зерна и муки из столичного Петербурга. Накануне зимы, когда лёд блокировал систему волжско-балтийских каналов, основу грузовой логистики той эпохи, перед главным городом Российской империи встал призрак голода. Впервые этот призрак маячил не из-за недорода или войны, а исключительно по итогам небывалой конъюнктуры «вольного рынка».
«О продовольствии Санктпетербурга…»
Есть надежда, что теперь читателю понятно, отчего царя Александра I, не устрашившегося даже Наполеона, откровенно пугал полуторный рост цен на муку в Петербурге в преддверии зимней остановки волжско-балтийских каналов. И пугал отнюдь не в переносном смысле – осенью 1817 г. весь царский двор неожиданно и спешно покинул столицу Российской империи. Александр I, как искусный политик, вслух огласил правдоподобную причину – его невестка, дочь короля Пруссии и юная жена будущего царя Николая I, так записала ту официальную причину в личном дневнике: «Двор должен поселиться на зиму в Москве с целью поднять дух древней столицы, истребленной в 1812 году пожаром…»
Император и весь царский двор будут отсутствовать в Петербурге аж до лета следующего 1818 г. К чести царя Александра I, он не бросил свою имперскую столицу на произвол судьбы – наоборот, и сам монарх, и многоопытный губернатор Петербурга генерал Вязмитинов, и ещё целый ряд лучших администраторов, включая знаменитого Аракчеева, в ту осень напряженно работали. Работали над проблемой, выражаясь языком их переписки, «продовольствия Санктпетербурга» (в ту эпоху имя города на Неве официально писалось только так!) и «мерами, избираемыми к отвращению недостатка хлеба в Столице…»
Александру I и петербургским обывателям повезло, что имперская Россия была до предела милитаризированным государством. Иное государство и не победило бы Наполеона в 1812 г., а в 1817 г. именно военные запасы стали спасением от дефицита хлеба и перспектив голода в столице. Ещё со времён Петра I в стране пытались создать систему «хлебных магазинов», стратегических складов зерна на случай войны. При Екатерине II и Павле I эта сеть «магазинов» охватила всю страну, создавая запасы на случай не только войны, но и неурожая. Впрочем, даже в лучших случаях провинциальные «магазины» могли прокормить не более 5 % населения в течение нескольких месяцев.
Но Петербург и окрестности издавна были центром сосредоточения военных сил – многочисленные гвардейские и линейные полки, гарнизоны, флот и т. д. Для их снабжения в столице с XVIII в. существовали крупнейшие в стране «хлебные магазины», огромные для той эпохи каменные склады, занимавшие целые кварталы. Троицкий «запасной магазин» располагался у одноимённой площади возле Петропавловской крепости – хранившаяся там мука, предназначалась для сухопутной армии. Крюковский «провиантский магазин» хранил огромные запасы ржаной муки для флота и располагался по адресу, который сегодня обозначается как: ул. Большая Морская, 69.
В ноябре 1817 г. распоряжением царя эти внушительные запасы предстояло «выпустить из запасных магазинов» – впервые это происходило не в разгар войны или голода.
«Не обращалась бы для перепродажи…»
Российские власти ещё с XVIII в. имели опыт распределения «запасного» хлеба среди голодающего населения по итогам очередного неурожая. Но к исходу 1817 г. задача предстояла несколько иная и оттого даже более сложная – голода в Петербурге еще не было, из-за дефицита и дороговизны маячил лишь его пугающий призрак. И хлеб предстояло передать населению так, чтобы масса муки из «запасных магазинов» не оказалась в руках спекулянтов и перекупщиков.
Как писал 20 ноября 1817 г. в приказе городской полиции губернатор Вязмитинов: «Государя Императора воля есть, чтобы устраняя жителей Столицы от необходимости платить за ржаную муку, первейшую жизненную потребность, непомерно большия цены, вместе с тем строжайше наблюсти, чтоб не была оная покупаема торгующими хлебными припасами и вместо пособия жителям, из Высочайшего милосердия делаемого, не обращалась бы в руки торговцев для перепродажи…»
Нам не известно, кто конкретно в ноябре 1817 г. стал автором первой в русской истории схемы распределения продуктов «по талонам» – отечественные историки так и не озаботились изучить соответствующие архивы. Но очевидно, что всё делалось в спешке – царское письмо губернатору Вязмитинову от 12 ноября 1817 г. быстро переделали в указ, даже не исправляя стилистику, более характерную не для нормы закона, а для частной корреспонденции. «Надобно взять ту осторожность со стороны запасных магазинов, и строгое наблюдение со стороны полиции, чтобы выпускаемый из запасов хлеб употреблялся на прямое продовольствие жителей, а не поступал в руки купцов для перепродажи…» – эти слова из царского письма обернулись чередой распоряжений губернатора Вязмитинова и петербургского обер-полицмейстера Горголи.
Выполнять все хлопотные мероприятия предстояло именно подчинённым Ивана Савича Грголи – глава столичной полиции был удивительным человеком даже для своего необычайного времени. Когда-то в юности, будучи великосветским хулиганом, он сам слыл головной болью для полицейских Петербурга. Позднее, в начале наполеоновских войн стал одним из немногих, кто повоевал и против Бонапарта и под его началом. В 1808 г. гусарский полковник Горголи получил орден Святого Георгия и золотую шпагу по итогам нескольких вполне смертельных лобовых атак, опрокинувших французскую кавалерию. Но спустя всего год русский гусар греческого происхождения удостоился ордена Почётного легиона от самого императора французов – в период короткого перемирия между Петербургом и Парижем полковник Горголи поучаствовал волонтёром в боях французов с австрийцами.
По итогам бурной жизни Горголи даже окажется литературным персонажем Дюма-отца. «Один из красивейших мужчин столицы и отважнейших генералов русской армии» – назовёт его знаменитый французский литератор в романе «Учитель фехтования». Чуть ранее юный поэт Пушкин упомянет столичного обер-полицмейстера в своих язвительных стихах, рифмуя «Горголи» и «воли».
Но на исходе 1817 г. лихой гусар Горголи оказался умелым администратором. Именно ему предстояло обеспечить жителей Петербурга первыми в русской истории хлебными карточками, т. е. реализовать схему вполне привычную и понятную для поколений XX века, но совсем не очевидную в ту эпоху…
«Соблюдая вежливость и пристойность…»
В последнюю неделю 1817 г. столица Российской империи была обклеена объявлениями о продаже казённой муки по сниженным ценам. При рыночных расценках, взлетевших до 30 руб. за куль, «запасные магазины» продавали куль муки по 20 руб. Но продавали не просто так, а лишь по предъявлении особого документа – «Свидетельства для получения из запасных магазинов ржаной муки одного куля за установленную цену».
Этот документ, аналог всех будущих хлебных карточек и талонов, выдавался всем желающим по месту жительства чинами городской полицией. В столице империи уже тогда знали такие понятия как прописка и регистрация – именные хлебные карточки, оформленные по единому образцу, выдавал и подписывал «частный пристав», выражаясь современным языком, начальник районного отдела полиции. Распоряжение генерал-губернатора особо оговаривало сроки выдачи: «При выдаче свидетельств наблюдать, чтоб частные приставы, которые должны быть в совершенной известности о живущих в их частях, в случае надобности в удостоверении о лице, требующем свидетельства, употребляли на сие ни как не более одних суток…»
«Свидетельство»-карточка выдавалась «каждому, имеющему отдельное хозяйство». Для тех же, кто не являлся собственником домов и квартир, порядок был иной – как гласило распоряжение губернатора, «мастеровым же и рабочим людям, большия артели составляющим, выдаваться будут свидетельства для одного куля на каждых 10 человек».
