Зато в Петербурге вернувшиеся с Колымы и Чукотки путешественники провели всего полгода. Вероятно, после трёх лет заполярных странствий, они слишком отвыкли от блеска столичной жизни. Уже в 1825 году Врангель и Матюшкин возглавят новое кругосветное путешествие под парусами к берегам Камчатки и Аляски. Впечатлённый этим Александр Пушкин, ещё не самый великий, но уже известный поэт, напишет в те дни такие строфы о судьбе своего лицейского товарища:

Любопытно, что в новом кругосветном путешествии лицеист Матюшкин станет единственным, кто на Дальнем Востоке попробует поддержать восстание декабристов. Как и Пушкин, Фёдор Матюшкин был дружен и близок со многими из тех, кто в декабре 1825 года выведет солдат на Сенатскую площадь. Первые смутные слухи о мятеже в столице спустя несколько месяцев достигнут Камчатки, куда как раз приплыли на шлюпе «Кроткий» Матюшкин и Врангель. Последний в одном из частных писем позже сообщит, что Матюшкин, «вообразив, будто его сообщники в Петербурге овладели всем правлением, затеял было в Камчатке дурные дела». Педантичный немец Врангель был противником заговорщиков, но за годы колымских странствий настолько сроднился со своим заместителем Матюшкиным, что даже не мыслил доносить начальству о единственном камчатском декабристе…

В итоге, бывший лицеист по возвращении в Петербург избежал какого-либо преследования. Несостоявшийся декабрист, в третий раз вернувшийся с Дальнего Востока, почти сразу отправился на войну – в Средиземном море командовал боевыми кораблями, храбро воюя с турками.

Единственная фотография Ф.Ф. Матюшкина на склоне лет в чине адмирала Российской империи

Вообще единственному моряку из лицеистов «пушкинского набора» была суждена очень долгая жизнь – Матюшкин на 35 лет переживёт своего однокашника Пушкина. Исследователь Чукотки и друг декабристов станет в итоге адмиралом и даже сенатором Российской империи. Завершить рассказ о нём хочется стихами, уже не Пушкина, а барда XX века Александра Городницкого, уж очень ёмко наш современник-поэт отразил всю суть той насыщенной странствиями жизни:

Большую часть XIX века Российская империя вела затяжную войну с племенами Северного Кавказа на всем пространстве этого немаленького региона – от Каспия до Чёрного моря, от Черкесии до Дагестана. Но до сих пор остаётся малоизвестной еще одна сторона этого долгого конфликта – казаки и солдаты Российской империи, бежавшие в леса и горы Кавказа, чтобы с оружием в руках воевать против своих соплеменников.

Расскажем об этой малоизвестной стороне долгой Кавказской войны.

«Дезертиры доставили горцам первое сведение…»

Война с горцами разгорелась практически сразу, как только царская администрация в начале XIX века попыталась установить контроль над районами их проживания в целях обеспечения стабильной связи с новыми провинциями Закавказья, только что вошедшими в состав Империи. И почти сразу русские войска на Кавказе столкнулись с массовым дезертирством – в 1809-10 годах к горцам в заметных количествах бежали рекруты, недавно набранные из мусульман Поволжья.

Побегам казанских татар к чеченцам и дагестанцам способствовала не только религиозная близость, но и явное социальное недовольство, которое парадоксальным образом соединило Кавказскую войну с наполеоновскими войнами России. Дело в том, что в 1806–1807 годах, после поражения под Аустерлицем, правительство Александра I, ожидая вторжение Наполеона в Россию, спешно набрало по всей стране огромное «Земское войско», почти 600-тысячное временное ополчение. Когда же, после подписания Тильзитского мира с Наполеоном, ополчение было распущено, то царское правительство, вопреки прежним обещаниям, почти треть ополченцев не отправило по домам, а определило в рекруты.

Войска «Кавказской линии» считались второсортными, по сравнению с полками, которым предстояло сражаться с лучшими армиями Европы. Поэтому на Кавказ отправили не рекрутов из русских губерний, а бывших ополченцев из «инородцев»-мусульман Поволжья. Если ополченцы-славяне, неожиданно для них попавшие в вечную «солдатчину», устроили в 1807 году крупный бунт в Киеве, то отправленные в качестве солдат на Кавказ татарские ополченцы ответили массовыми побегами к горцам.

В итоге уже в 1810 году генерал-майор Христофор Комнено (кстати, дальний потомок византийского императорского рода Комниных), отвечавший за комплектование войск, предложил не распределять новобранцев-татар в полки, расквартированные на Кавказе. Однако, и несколькими десятилетиями позднее, уже в период деятельности имама Шамиля, русская военная разведка отмечали среди его «мюридов» несколько поволжских татар, еще несколько десятков бывших казанских ополченцев встречали в аулах, живущими на правах свободных общинников.

Кавказская война и в последующие годы считалась «непрестижной», по сравнению с внешними войнами Империи. Не случайно кавказские полки почти сразу стали местом ссылки провинившихся и неблагонадёжных. Одними из первых «военных ссыльных» на Кавказе оказались представители еще одного нелояльного Империи национального меньшинства – поляки. Сухая военная статистика свидетельствует: из 11400 уроженцев бывшей Речи Посполитой, воевавших в армии Наполеона и числившихся военнопленными, в мае 1814 года 8900 пополнили части русской армии на Северном Кавказе и в Закавказье. Вторая массовая волна польских штрафников – 9100 солдат и офицеров из бывшей армии Царства Польского – попала на Кавказ в 1832-34 годах, после поражения первого антирусского восстания в Польше.

В 1840 году французский консул в Тифлисе доносил в Париж что поляки составляют пятую часть русских войск на Кавказе. Не удивительно, что такое количество штрафных и нелояльных солдат породило массовое дезертирство поляков к горцам.