Лев Толстой, сам любитель поругать правительство и хорошо знавший о неблаговидной роли Липранди в деле «петрашевцев», тем не менее, одним из первых прислал ему свежеотпечатанные тома «Войны и мир» с дарственной надписью. Описывая Бородинскую битву и борьбу с Наполеоном, великий писатель опирался именно на работы отставного разведчика и провокатора.
Современник так характеризовал опередившего свою эпоху декабриста и провокатора: «Липранди одною ногою стоял на ультрамонархическом, а другою на ультрасвободном грунте…» Но ведь то же самое, к примеру, можно сказать о Достоевском. Парадокс? Закономерность? И второе столетие нет ответа.
Глава 72. «Не перестали студенты делать своевольств, буйств и дерзостей…» – студенческие волнения в истории России
«Все студенты того времени политикой вовсе не занимались, газет не читали, да их и негде было взять…» – вспоминал студенческую жизнь эпохи Николая I профессор Казанского университета Эраст Петрович Янишевский. Но к моменту появления его мемуаров, на исходе XIX в., Казанский университет, как и все прочие высшие школы Российской империи, уже вовсю «занимался политикой» – достаточно напомнить, где учился и недоучился Владимир Ленин…
Именно позапрошлое столетие породило в России студенчество – ведь до эпохи Пушкина и Александра I этого общественного явления просто не было. Едва ли 48 студентов на всю Россию – именно столько слушателей высшей школы насчитывалось в первый год царствования Екатерины II – можно считать чем-то существенным. Лишь к началу XIX в., когда по всей стране возникнет полдюжины университетов, студенты станут заметны в обществе и на улицах ряда крупных городов империи. И заметны не всегда положительно.
«Я надеялся, что Университет потщится удержать воспитанников своих в правилах благонравия, столь необходимого учебному заведению, но, к сожалению, вижу, что не перестали студенты делать своевольств, буйств и дерзостей до того, что в драке с купцами учинили даже смертоубийство…» – писал царь Александр I в адрес Дерптского университета, отменяя привилегию студенчества быть вне надзора и полномочий полиции. Но студенты эпохи Пушкина всё ещё далеки от какой-либо политики, все их «буйства» сводятся преимущественно к дуэлям и дракам. Например, тщательнейшее следствие по делу декабристов так и не выявит ни малейших конспиративных связей «тайных обществ» с учащимися Петербургского университета.
И всё же царь Николай I довольно недоверчиво и скептически относился к студенческой среде – впрочем, это было характерно для той эпохи. Хотя дворяне составляли более 80 % всех студентов, но приличной и приоритетной в их среде считалась исключительно военная карьера, а не университетские «забавы». Студенческий диплом в эпоху Пушкина котируется не высоко, по-настоящему престижным у высших сословий он станет лишь в эпоху Чехова и Льва Толстого…
Ровно 180 лет назад по всей Российской империи насчитывалось всего 2594 студента – для сравнения в вузах РФ сегодня более 4 млн. учащихся. Едва ли современники Николая I могли представить, что студенчество вскоре станет многочисленной и весьма заметной силой во внутренней политике всё ещё самодержавного царства.
«Это внушило молодежи сознание своей силы…»
Если не подходить формально, то в понятие студенчества для царской России необходимо включать и учащихся многочисленных духовных семинарий. Для уровня XIX – начала XX вв., с преобладанием в стране неграмотного населения, религиозные учебные заведения давали именно высшее гуманитарное образование. В эпоху Николая I семинаристы по численности превосходили своих сверстников из университетских аудиторий, к тому же были куда ближе к народным низам – не удивительно, что первое массовое выступление учащихся в истории России произошло именно в стенах Смоленской семинарии.
Связано оно было опять не с политикой, а с холерой – крупнейшей эпидемией, охватившей всю Россию к 1848 г. (см. главу 58-ю), когда число умерших достигло почти 700 тыс. чел. Смоленские семинаристы, боясь всеобщего мора, требовали распустить их на каникулы, начальство же боялось принять такое решение без дозволения свыше. В итоге учащиеся разгромили семинарию, но даже крайне жёсткая власть эпохи Николая I ограничилась в этом случае минимальными наказаниями, хотя за подобное студентам и учащимся по закону грозили санкции вплоть до сдачи в солдаты.
Первые замеченные обществом политические выступления студенчества пришлись на новую эпоху – годы «либеральных реформ» Александра II. Отчасти это было связано с общими переменами во внутренней политике империи, отчасти с ростом численности студентов и престижа университетского образования. При Николае I число учащихся высшей школы жёстко ограничивал закон – не более 300 студентов на каждый университет (в 1849 г. по итогам вышеупомянутой эпидемии холеры эти ограничения сняли для медицинских факультетов). В первое же десятилетие царствования Александра II численность студенчества в России выросла более чем вдвое – с 3,5 до 8,2 тыс. чел. К тому же увлечённый либеральными реформами царь в 1857 г. демонстративно встал на сторону студентов в целой серии нашумевших конфликтов.
В том году произошли открытые выступления и демонстрации учащихся университетов Киева и Москвы. На берегах Днепра поводом стал конфликт студента с полковником, а в «первопрестольной» столице – массовая драка студентов с полицией. В обоих случаях разбирался лично Александр II и наказания последовали для стороны, противной студенчеству – киевского полковника и московских полицейских понизили в чинах. В следующем 1858 г. произошла массовая драка студентов Петербургского университета с матросами Гвардейского флотского экипажа и конфликт студентов Казанского университета с местной полицией. В обоих случаях монарх вновь встал на сторону студенчества. «Это внушило молодежи сознание своей силы» – вспоминал Борис Чичерин, в то время аспирант юрфака Московского университета, в будущем городской голова Москвы и один из основоположников конституционного права в России.
«Дрезденская битва»
«Сознание своей силы» в рядах студенчества довольно быстро не понравилось высшей власти. К началу 60-х гг. XIX в. университеты страны сотрясла борьба учащихся против «старых» и консервативных профессоров. Естественно, всё это быстро докатилось до политических лозунгов и весьма неприятной царизму агитации – как выразился один из таких консервативных профессоров, руководитель кафедры «русской словесности» Петербургского университета Александр Никитенко: «Нелепое движение среди молодых людей, домогающихся участия в обсуждении политических вопросов и государственных реформ…» Любопытно, что сам профессор Никитенко, сын крепостного, в молодости при Николае I немало посидел на гауптвахте за нарушение требований цензуры.
Как бы то ни было, но именно с тех пор и до самого конца монархии студенчество России было весьма сильно «заражено» политикой. Попытки же спохватившихся властей прикрутить однажды ослабленные гайки лишь подливали масла в огонь молодёжных протестов. Хватало и странных назначений, вроде попытки передать высшее руководство Петербургским университетом в руки генерала Кавказской войны и атамана Черноморского казачьего войска Григория Филипсона. Заслуженный полевой командир и столичные студенты вступили в натуральную войну – с осени 1861 г. Петербургский университет из-за волнений учащихся не работал несколько месяцев, студенты устраивали массовые протесты на Невском проспекте. В итоге университет брал штурмом батальон солдат, разгоняя учащихся штыками, а столичный генерал-губернатор открыто грозил стрелять.
Три сотни задержанных студентов некоторое время провели в Петропавловской крепости, которую шутники надолго прозвали «Новым Петербургским университетом». Сам же главный учебный центр столицы с декабря 1861 г. и до весны был закрыт по указу царя. Показательно, что этот нашумевший конфликт завершился куда большими потерями для начальства, чем для студенчества – ушла в отставку вся цепочка университетского руководства, вплоть до министра просвещения, из массы арестованных студентов лишь пятерых выслали в «отдаленные губернии», три десятка исключили, для остальных ограничились «строгим внушением».
