Новая политика Шамиля в отношении дезертиров весьма обеспокоила русское командование. В январе 1842 года начальник левого фланга кавказской линии генерал-лейтенант Ольшевский писал в докладе начальству: «Известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены исполнять самые трудные работы… Ныне Шамиль изменил этот народный обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже до 80 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных отобрал. Шамиль оставил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Дарго для поселения… Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов, но если теперь они узнают, что Шамиль дает свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся. Я помню, что в экспедиции за Кубанью в 1834 г. чрезвычайно много бежало поляков, но побеги уменьшились, когда поляки узнали, что шапсуги дурно с ними обращаются и изнуряют тяжкими работами…»

Интересно, что сам генерал Милентий Ольшевский был поляком из Гродно, а свой доклад о чеченцах, поляках и русских он адресовал остзейскому немцу, генералу Граббе. Империя Романовых была многонациональной и наднациональной – разноплеменной Кавказ покоряли русские, немцы, грузины, поляки, кубанские казаки, являвшиеся в большинстве выходцами с Украины, и другие нации империи.

Опасения верного русской монархии генерала-поляка оказались не напрасными. На пике успехов армия Шамиля насчитывала несколько десятков пушек. И по свидетельствам очевидцев, артиллерийской обслугой были в основном дезертиры из русской армии. Около аула Ведено образовалось целое селение дезертиров, которыми командовали два беглых офицера. Их главным занятием был ремонт артиллерийских орудий и попытки организовать производство пороха.

В 1847 году, как рассказывают мемуары русских офицеров, случился трагикомический случай – к Шамилю бежал поручик артиллерии, большой любитель выпить. В состоянии запоя он недосчитался запасов пороха во вверенном ему арсенале, впав в алкогольный психоз, испугался, что его обвинят в продаже пороха врагу, и бежал к горцам. Однако последующая ревизия не выявила никакой недостачи пороха – пьяный поручик ошибся…

Так же небольшая слобода дезертиров существовала и вблизи резиденции Шамиля у аула Дарго. Здесь главным занятием перебежчиков была охрана имама. Шамилю приходилось тратить большую часть своих сил на попытки подчинить дагестанских феодалов и раздробленные горские роды, которые не горели желанием войти в его теократическое «государство». Поэтому не охваченные родоплеменными отношениями русские дезертиры были более надёжной опорой власти имама, чем связанные авторитетом родов и старейшин горцы. Несколько «мюридов» из дезертиров входили в личную охрану имама.

Исламский вождь даже разрешил жившим в Даргинской «слободе» дезертирам курить и употреблять алкоголь, при условии, что они не будут этого делать на людях. По сведениям русской разведки, проживавшие в Дарго русские дезертиры «через каждые два – три дня являлись на учения под началом некоего солдата Идриса – Андрея».

Из дезертиров был сформирован и военный оркестр армии Шамиля, исполнявший русские звуковые сигналы и военные марши. Один из офицеров, участвовавший в 1845 году в походе графа Воронцова к аулу Дарго, вспоминал: «В один день имам вывел на смотр своих солдат с барабаном и трубами, на которых они играли и забавлялись. "Повестка" и "Заря", пробитая нашими беглыми барабанщиками и горнистами, была весьма порядочна».

«Не захотят оставаться в нищете среди иноверцев…»

На пике численности количество русских дезертиров в «государстве» Шамиля насчитывалось до четырёх сотен. Повторим – речь идёт именно о перебежчиках и пленных, согласившихся воевать на стороне противника. Те же, кто был пленён в бою и не шел на сотрудничество с горцами, оставались на положении рабов и живого товара для выкупа и обмена.

Естественно перебежчиков старались повязать кровью. Когда Шамиль весной 1845 года приказал расстрелять картечью в Дарго 37 пленных офицеров и солдат, у орудий стояли русские дезертиры.

Воздействовать на дезертиров кнутом и пряником пыталось и русское командование. Кавказский наместник граф Воронцов в 1845 году, во время похода на резиденцию Шамиля, выпустил специальную прокламацию, в которой обещал полное прощение тем дезертирам, кто добровольно вернется в строй: «По высочайшему Государя Императора повелению объявляется всем русским солдатам, бежавшим из разных полков и команд в горы, что те из них, которые добровольно явятся из бегов, Всемилостивейше прощаются и поступят по прежнему без всякого наказания или какого-либо взыскания на службу… Главнокомандующий надеется, что беглые солдаты поспешат воспользоваться монаршим прощением и милостью и не захотят оставаться дольше в нищете среди иноверцев».

Любопытно, что аналогичные прокламации с призывом к солдатам распространялись и со стороны горцев. В 1843 году бежавший в племя адыгов казачий сотник Атарщиков (кстати, родственник первого русского коменданта города Армавир), после принятия ислама ставший Хаджерет Магометом, обратился к бывшим сослуживцам с воззванием, в котором призывал нижние чины бежать к нему в горы, поскольку он «стал у абадзехов первостепенным узденем» (дворянином). Беглый сотник обещал также помощь в том случае, если дезертир пожелает выехать в Турцию или куда ему вздумается. Военное начальство, обеспокоенное настроениями солдат, предписало строго следить за тем, чтобы «подобного рода письма не имели никакой гласности между нижними чинами».

Несколько русских дезертиров особенно отличились в армии Шамиля, наряду с «мюридами» из горских народов. Так прапорщик Тифлисского егерского полка Залетов и солдат Беглов помогли чеченцам взять укрепления Цатаных, Ахалчи и Гоцатль.

Осенью 1850 года к Шамилю бежал драгун Нижегородского полка Родимцев. Приняв ислам, он поселился в ауле Дылым, женился на горянке и за участие в боях в личной охране Шамиля был награжден серебряным орденом. Имам, создавая своё государство по русскому примеру учредил несколько орденов и медалей – это были многоугольные серебряные звезды с изображением полумесяца и надписями из Корана, носившиеся на кожаной нашивке у левого плеча.

Таким же орденами, но пятью годами ранее, были награждены перебежавшие к чеченцам терские казаки Зот Черин и Филат Алёшечкин, отличившиеся в походе войск Шамиля на аул Чеберлой в нынешнем Шалинском районе Чечни – имаму, стремившемуся создать теократическое государство, приходилось воевать со своими соплеменниками не меньше чем с русской армией.

Шамилевский «орденоносец» Зот Черин в апреле 1845 года попал в плен к своим же казакам, причём попал совершенно в духе истории Тараса Бульбы – уходя от погони после очередного чеченского набега на казачьи станицы, Черин потерял кинжал и был схвачен казаками, пока искал пропажу. Любопытно, что в этом набеге вместе с чеченцами и казаками-дезертирами участвовал и некий беглый солдат-поляк. По приговору военного суда Зот Черин был публично расстрелян в станице Червленной в присутствии представителей Гребенского полка Терского казачьего войска, к которому дезертир относился до своего побега. В том же году был расстрелян и Филат Алёшичкин – не смотря на обращение в ислам беглый казак периодически наведывался в станицы за домашним вином-«чихирём», пока не был пойман казачьим караулом.

Примечательно, что все современники и очевидцы отмечали довольно условное обращение в ислам русских дезертиров. Как писал один из казаков: «Отрекаясь от веры отцов, беглецы очевидно смотрели на это, как на практическую необходимость, притом совершенно временнаго характера». В 1856 году агенты русской разведки доносили о сходке русских дезертиров в Чечне, на территории нынешнего Гудермесского района: «Много солдат, донских и линейных казаков, до ста человек, сошлись на Пасху в ауле Нурки, где пили водку и брагу и имели разговоры…»