Он покраснел.

— Знаешь, есть некоторые свидетельства того, что большинство психических переживаний имеют основу в неврологии…

Она села рядом с ним, баюкая пульсирующую руку.

— Я не знаю, что означают эти слова, Дэнни. Но точно знаю, что мои переживания основаны на Боге.

По крайней мере, это заставило его рассмеяться.

— Помнишь, я говорила тебе в библиотеке, — сказала она. — Я же говорила тебе, что все время слышу Бога.

Он развел руками.

— Я просто подумал, что ты флиртуешь со мной.

Она покраснела.

— И это тоже.

Его взгляд заплясал, изучая ее.

— Почему ты не сказала мне раньше?

Она прислонилась к стволу дерева, шершавая кора которого успокаивающе касалась ее поясницы.

— Наверное, я знала, что ты мне не поверишь, а это так одиноко, когда тебе не верят. — Она изучала его профиль. — Ты действительно думаешь, что все это у меня в голове?

— Нет, — поспешно ответил он. — Конечно, не все. Волки… может быть, у тебя есть какой-то иммунитет… какой-то отталкивающий, противовирусный фактор…

— Или, может быть, — мягко сказала она, — все так, как я сказала: я разговариваю с Богом.

Звезды кружились, кожу покалывало. Он всем телом потянулся к ней… она это чувствовала. Но разве могут два человека столь разных вероисповеданий по-настоящему понять друг друга? Любить друг друга?

— Ты хотел поцеловать меня в библиотеке? — спросила она.

— Ну… — он покраснел. — Да.

— Ты все еще хочешь поцеловать меня?

— Агнес, можно взглянуть на твою руку? — Теперь они стояли нос к носу. — Моя мама не понимает, как он могла сломаться. И я тоже.

Она сглотнула и протянула руку. В тускнеющем свете костра он размотал бинты, обнажив кратер на суставе третьего пальца и синяки, паутинкой разбегающиеся от раны.

— Ох, Агнес. — Его голос сорвался. — Что бы с тобой ни происходило, это уже слишком. Слишком.

Всеми фибрами своего существа она пыталась заставить его понять.

— Это мой путь. Жаль, что ты не можешь идти по нему вместе со мной. — Она помолчала. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты чувствовал себя так же, как раньше.

— Ты не можешь знать, что я чувствую, — упрекнул он ее. — Бог не может сказать тебе этого.

— Ты прав. Я только догадываюсь.

— Не надо, — он обхватил руками колени. — Я сам по себе, а не марионетка в Божьей игре, и ты тоже. Агнес, комплекс мученика — это нехорошо. Это…

— Я никогда не говорила, что я — мученица. Пророк — это совсем другое.

Он раздраженно вздохнул.

— Дай определение «пророка». Ты можешь это сделать?

— Ты думаешь, я претендую на то, чего даже не понимаю?

— Шизофреники часто называют себя мессиями, — сказал он. — Сотни людей каждый год. Но если ты шизофреник, то это не твоя вина. Это болезнь, я все равно буду любить тебя…

Гнев вспыхнул в ее груди от его слепого упрямства.

— Ты что, забыл про волков? Ты забыл… — она внезапно замолчала, голова у нее шла кругом.

«Помочь тебе сбежать — лучшее, что я сделал за всю свою проклятую жизнь», — сказал он ей тогда в библиотеке. И если это не любовь, то что же тогда?

Она снова посмотрела на него и увидела не упрямого мальчишку, а страшно испуганного юношу, чье сердце вот-вот разорвется.

— Пророк — это не мученик и не мессия, — сказала она. — В Библии Бог назначает пророка, чтобы тот истолковывал его слово во времена перемен. Их самая важная работа — поддерживать знания о Боге на протяжении всей истории. Чтобы объяснить, как его учение применять в жизни.

Дэнни уставился на нее с явным облегчением на лице.

— И это все?

Она колебалась, пытаясь найти правду.

— Иногда у них есть и другие задачи.

Он кивнул и глубоко вздохнул.

— Помимо прочих задач, то, что ты описываешь, похоже на проповедника или профессора колледжа.

Она подавила смех, прикрыв рот здоровой рукой. Профессор колледжа? Правда?

Но кого волнует, какие определения он использовал, чтобы понять ее жизнь, пока он действительно пытался?

— Дэнни, я хотела, чтобы ты поцеловал меня в библиотеке. Но тогда я еще не была готова. — Она помолчала, думая об испытании, когда объявила о значении своего Бога для самой себя. — Теперь я готова.

Ее повязка лежала свёрнутой у его ног. Ее рука все еще неловко свисала между ними.

Дэнни склонил голову и нежно поцеловал ее локоть.

У нее перехватило дыхание.

— Это ведь не больно, правда?

— Нет. — Дрожь пробежала через нее. — Это было прекрасно.

— Истолковывать Его слово во времена перемен? — пробормотал он. — Ладно.

Он снова поцеловал ее в локоть, потом плечо, потом шею.

А потом он поцеловал ее в губы, и Агнес крепко поцеловала его в ответ, пытаясь заполнить всё своё одиночество и весь свой страх.

Она не могла обхватить его руками, как хотела, не могла положить обе руки на его широкую спину. Но по мере того, как поцелуй продолжался, боль в ее руке таинственным образом начала исчезать… феномен, которому, она не сомневалась, Дэнни мог дать какое-то медицинское объяснение. И все же, когда она начала прикасаться к нему, обнимать его, она подумала, что их поцелуи делают их более духовными и менее плотскими. Больше дыхания, и меньше равнодушного воздуха.

Помня предостережение Матильды, Агнес не стала заходить в пространство молитвы. Но она верила, что если сделает это, то услышит чудеса в жаре, возникшем между ними.

Когда они слились воедино, она боролась с желанием сказать «Аминь».

Сахар в крови Зика поднимался и падал слишком быстро, всю ночь. К утру он преодолел отметку 22 ммоль/л — шокирующе высокую отметку, — и Матильде ужасно не терпелось поднять мальчика и заставить его двигаться. Без инсулина только физические упражнения могли снизить уровень глюкозы в крови.

— Почему бы вам двоим не пройти вперед, пока мы будем собирать вещи, — с подозрительной живостью прощебетала Матильда. — Тогда ты можешь проверить его еще раз. Ладно?

— Я не ребенок. — Зик вцепился в Бенни, как будто рыжий кот был его единственным другом в этом мире. — Ты не можешь говорить обо мне так, будто меня здесь нет.

Матильда и Агнес обменялись страдальческими взглядами. С годами раздражительность стала привычным признаком высокого уровня сахара в крови. Потерять способность лечить его быстрым и простым уколом было все равно, что потерять руку.

— Выпей немного воды. — Агнес подтолкнула к нему свою флягу.

— Нет. Мне кажется, меня сейчас стошнит.

— Глубокий вдох. — Она кругами терла ему спину. — Ты почувствуешь себя лучше, как только мы начнем идти.

Если повезет, они доберутся до больницы пешком за три дня. А может быть, Бог имел в виду больницу, когда сказал ей вернуться в Сион?

Больница Милосердия и Сион были не совсем синонимами, но они были близки.

Агнес проверила рюкзак. Без инсулина ее немногочисленные запасы были более значимыми, чем когда-либо. Там был тест на кетоновые тела, запасной глюкометр Матильды и новый комплект батареек. Дополнительные тест-полоски. И дополнительные шприцы — хотя без инсулина они были бесполезны.

— Пойдем, Зик, — предложила она ему.

— Я хочу дождаться Макса.

— Прости. — Агнес с трудом скрывала свое разочарование. — Но мы не можем.

Она схватила Зика за руку и потащила за собой. Краем глаза она уловила какое-то быстрое движение: вдалеке летел ястреб.

Ее охватил страх.

Что, если он был заражен?

Несмотря на предостережение Матильды, она шагнула в пространство молитвы, позволив ему развеваться подобно одеялу над желто-оранжевой пустыней.

— У тебя теплая рука, — сказал Зик.

Он был прав, и тревога скрутила ее живот. Она торопливо оглядела пустыню, позволив своей силе блуждать, словно любопытным пальцам по поверхности луны.