Но что бы она ни сказала, это будут лишь слова. И они скоро растают, как дым.

Она верила в это, но ее живот скрутило узлом. Ей придется оплакивать и Кори, и сестру. Она будет ужасно скучать по ним.

На пастбище юные Кинги и Джеймсоны толпились вокруг любопытной, невыносимой Магды. Тело Бет содрогнулось от шока, увидев, с каким жаром они сплетничают. Она не думала, что они будут такими жадными, голодными, как стая волков. Разве они не должны были стать ее друзьями?

Она заставила себя идти с высоко поднятой головой, хотя щеки ее горели. Она даже не оглянулась.

На краю поля в ее сознании всплыл образ мыши, которую она обнаружила много лет назад — костлявое маленькое существо, пойманное в ловушку за кухонной плитой. Не в силах вывернуться, она запеклась насмерть между нагретыми змеевиками и стеной.

«Какая ужасная смерть, — подумала она тогда, — беспомощная и одинокая, в аду, который она сама же и создала».

В тот день Агнес снимала белье с веревки, когда снова услышала жужжание.

Бет отвела остальных детей к Кингам, но Иезекииль остался с сестрой. Действительно, это было к лучшему. Игра в Апокалипсис всегда вызывала у него кошмары.

— Можно мне нарвать одуванчиков на холме? Можно, пожалуйста?

Агнес заколебалась. Но после тяжелого рабочего дня предупреждения Чужака казались глупыми и туманными.

В любом случае, Пророк не вымолвил ни слова об опасности, и, конечно, не могло быть ничего плохого в том, чтобы позволить ребёнку играть. Ей было жаль Дэнни и Матильду, столкнувшихся со столькими бедами в своём мире — но, чего ещё они ожидали, живя вдали от Бога?

Ветер шумел, развевая белые простыни. Её первой мыслью было, что гудение оказалось обычным порывом ветра, проносящимся сквозь сосны, но оно становилось всё громче, всё настойчивее, и у Агнес кровь застыла в жилах.

«Ты должна держать своих братьев и сестер дома, — сказал тогда Дэнни. — Иначе они могут заразиться».

Иезекииль. Где Иезекииль?!

Она прищурилась, глядя против солнца, но так и не смогла найти его.

Вместо этого она увидела одинокого пекари — дикого пустынного кабанёнка, поднимающегося вверх по холму; он был маленьким, недавно родившимся. Что он делал так далеко от матери?

Пекари задрал мордочку, принюхался и поскакал в сторону Агнес.

Все ближе и ближе. И с каждым подпрыгивающим шагом все причудливее.

Шерсть поросёнка была колючей и бурой, но отблески заката окрашивали это существо в коралловый, медный и красный цвета. Он выглядел так, словно его окунули в лак. Красный цвет проглядывал даже в его глазах.

Потрясённая, Агнес не могла пошевелиться. Даже не могла помолиться. Пекари никогда не появлялись на людях; к тому же, бег поросёнка был неестественным, машинальным, как у заводной игрушки.

«Дьявол, — подумала она. — Выглядит, как дьявол».

Животное продолжало бежать, до жути решительно. Горло Агнес сжалось, и она даже не могла закричать. Потустороннее гудение усилилось, и девушка зажала уши ладонями. Она чувствовала, как этот звук, словно жар, волна за волной прокатывается по ее телу. Когда пекари оказался всего в нескольких дюймах, гудение переросло в оглушительный визг.

Существо отшатнулось от нее, как будто ударилось о стену. Мир замер, а пекари остался таращиться, оглушенный этим звуком.

Всего за мгновение до этого он был агрессивен и полон решимости наброситься. А теперь просто таращил глаза. Агнес подумала, что дело в гудении — звуке, каким-то образом удерживающим животное. Это было похоже на призрачную броню, плащ, который вздымался и не подпускал никакое зло.

— Святой Господь наш небесный, — вздохнула она.

Как только поросёнок отступил назад на мраморных копытах, звук сменился зловещим стоном.

Если бы не Иезекииль, они бы так и остались надолго в ступоре — красно-мраморное существо и Агнес, — глядя друг на друга во взаимном ужасе.

— Агнес? — его голос эхом отозвался где-то в горах.

«Нет, — резко подумала она, пока гудение едва уловимо парило рядом с ними. — Просто смотри на меня. Продолжай смотреть на меня».

Голова пекари повернулась, по-совиному слишком сильно. Ему хватило одного взгляда на Иезекииля, чтобы позабыть о девушке.

— Иезекииль!

Пекари стремительно набирал скорость.

Её брат оцепенел, овечка беспомощно повисла в его руке. Агнес бросилась к садовой лопате, воткнутой в землю, прося Господа дать ей сил обогнать животное.

Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь двигалась так быстро, но все же, тяжелое платье замедляло ее движения, цепляясь за ноги, как сеть. Наконец, она схватила лопату с земли — Боже, она убила бы сейчас за ружье! — и дико рванула за существом и Иезекиилем. Луч солнца сверкнул по спине животного, осветив его окаменевший блеск. Странный. Красный. Неестественный.

Глаза его были как пламя огня, а ноги — как тонкая медь…

Что она делает, преследуя эту красную, нечестивую тварь? Ей следовало бы позвать кого-нибудь. Ради Бога, или отца, или мистера Кинга.

И все же она чувствовала звуковую броню вокруг себя, чувствовала, что занимает какое-то святое, защищенное пространство, поэтому не кричала. В последнем усилии Агнес скользнула по траве, оказавшись между братом и больным существом. Как и прежде, жужжание усилилось, ревя в ушах девушки.

Она пнула и услышала костлявый треск, когда ее ботинок соприкоснулся с мордой. Пекари был поражен. Девушка посмотрела в красно-мраморные глаза существа, и снова, быстро, как тень, увидела страх, промелькнувший в этих сверкающих глазах.

Он боялся ее. Почему?

Существо беспомощно смотрело на нее, но Агнес не дрогнула. Она взмахнула лопатой, как охотничьим ножом, и вонзила острие между головой зверя и позвоночником.

Тот вздрогнул и обмяк.

Гудение прекратилось.

Агнес надела пару тяжелых садовых перчаток, чтобы оттащить рыжую тварь с ужасной хрустальной кожей на опушку леса.

Теперь, присмотревшись внимательнее, она увидела, что это вовсе не мех. Вирус превратил щетину в крошечные шипы, придавая ей ужасающий блеск. Неестественная туша казалась покрытой эмалью, как нечто из Книги Откровения.

На лугу Иезекииль истерически бормотал о Вознесении.

— Демон означает, что наступил апокалипсис. Нам придется отправиться в бункер. Агнес, я боюсь темноты, я боюсь…

Выбившись из сил, она бросила тяжелую тушу, которую волокла за копыто.

— Послушай меня. Ты будешь хранить это в секрете. Как свое лекарство.

Мальчик отшатнулся.

— Но Пророк…

Агнес сжала губы.

Несмотря на свои обещания, Пророк не смог защитить их. Он утверждал, что является всеведущим глашатаем Бога. Так почему же она и Иезекииль чуть не оказались подвержены этой болезни чужаков? Почему он не предупредил их о животных, выходящих из леса? Почему же именно мальчик-Чужак предупредил ее?

Что-то здесь было не так.

Кто-то лгал.

— Довольно, Иезекииль. — Погруженная в свои мысли, она снова подняла тварь за копыто.

Болезнь, вирус, гудение.

Инсулин Иезекииля — грех.

Секреты, мелочи, гнилой запах лжи.

Пекари разорвал бы Иезекииля на куски, если бы не гул. Сама по себе Агнес не смогла бы его остановить. Теперь все ее тело вибрировало вокруг ядра раскаленного добела гнева, задаваясь вопросом, как много Пророк знал об этой угрозе — ужасной, красноглазой, которая галопом пронеслась через ее луг в середине дня.

Если Дэнни говорил правду, болезнь бушевала повсюду. Если Пророк читал газету, или разговаривал с кем-то Чужаков, или даже слышал новости от Самого Бога, то он лгал своему народу. Пророк всегда говорил, что Бог укрыл их в Ред-Крике. Но если это неправда… Боже, если это неправда…