— Ты что, спятил? — ласково спросил Майкл. — Ты пошел себя гуглить?

— Но это же бред! — растерянно воскликнул Питер. — Я не эксплуатирую стереотипный образ!.. Я… я работал над ролью, ты же видел, я не привязывался к стереотипам, я даже не думал, я… Почему они так говорят?

Майкл вздохнул, протянул руку, погладил его костяшками по щеке.

— Малыш. Не лезь в это. Даже не начинай. Начнешь — увязнешь. Это просто какое-то мнение в блоге. Таких мнений будут тысячи. Никто еще даже фильм не видел, мы его еще не закончили. Они судят по нашим промо.

— Вот именно! — горячо воскликнул Питер. — Как можно судить, если мы еще ничего не показывали?.. Что у них есть — логлайн, три промофото на IMDB и пара статей?..

— Иногда люди делают такие парадоксальные вещи, что можно ебу даться, — успокаивающе сказал Майкл. — Только не лезь туда, ладно? Пусть себе пишут. Делай свою работу. Ты делаешь ее хорошо. Вот об этом и думай.

Питер вытер глаза пяткой ладони, шмыгнул носом.

— Я просто не понимаю…

— И никогда не поймешь, — сказал Майкл. — Я тоже не понимаю. Поэтому всеми этими штуками занимается мой агент. Это просто люди, люди иногда говорят херню. А ты не слушай. Думай о том, что у тебя вот здесь, — Майкл легонько ткнул его пальцем в грудь.

— Но почему они говорят про стереотипного гея? — опять начал тот. — Терренс же не такой! Он английский джентльмен, он… он утонченный, да, он так одевается, так говорит — но это же исторические реалии, он же не современный манерный пе… пи… как они там говорят, он соответствует своему времени, своей эпохе!..

— Питер, — мягко позвал его Майкл. — Про тебя будут говорить бог знает что. Многие. Ты актер, ты на виду. Ты даешь повод говорить о себе. Не позволяй чужим разговорам ломать тебя. Если ты только начнешь подстраиваться под чужие надежны и ожидания — тебя разорвет. Будь собой. Только это имеет значение. Будь собой.

Питер прерывисто вздохнул.

— Ты слышал, что про нас говорят? — с тоской спросил он.

— Слышал, — сказал Майкл. — А чего ты ждал? Людям только дай потрепаться о том, кто, с кем, сколько раз. Ты же знаешь, что это неправда.

— Они говорят — я в тебя влюблен.

— Знаю.

— Что я скрываю свою ориентацию, что у меня выдуманные отношения.

— Знаю.

— Что я обязан найти в себе смелость признаться, что я гей! Я обязан, ты понимаешь?! Я им обязан! Они говорят — я «слишком хорошенький для натурала»!..

Он упал на белый стул с ажурной железной спинкой, поставил локти на садовый столик. На мгновение окунул лицо в ладони.

— Это просто проклятие, понимаешь? — горько сказал он и усмехнулся, поднимая голову. — Я «слишком хорошенький»!.. Будто во мне больше ничего нет! Только мордашка! Никто не видит во мне ничего серьезного, так всегда было. Это как… приговор! Ты представить не можешь, как я был счастлив, что мне дали именно эту роль, что-то большое, что в меня поверили. Я всю жизнь чувствую себя куклой. А теперь я еще и «стереотипный гей». Они… они не понимают, что это они мыслят стереотипно?! Они вешают на меня ярлык из-за лица!.. Красивый — значит, феминный!.. Я феминный, по-твоему?!

— По-моему, — сказал Майкл, — они идиоты. А ты — обыкновенный пацан.

Горькая ирония была в том, что не-натуралом из них двоих был вовсе не Питер, но Майкла пока берегла его репутация плейбоя.

— Ты знаешь правду, — сказал он. — Я знаю правду. Твоя девушка знает правду. Не думай о блоггерах. Через неделю они найдут новый повод поистерить. Не дергайся. Будешь паниковать, защищаться — они уверятся в своей правоте.

— Я не думал, что это так трудно, — сказал Питер, запястьем утерев нос. — Я не думал, что будет столько разговоров об этом.

Майкл поманил его к себе, обнял, поворошил волосы. Отпустил. Посоветовал созвониться с агентом: это была его работа — справляться с такими проблемами.

Но остановить лавину не смог даже агент. Не помогали ни романтические фотографии с девушкой Питера, которые выкидывались в сеть, ни разговоры на интервью о том, что их с Майклом связывает обыкновенная дружба, которая еще встречается между мужчинами. Лавина неслась, набирая ход. Спасти положение было уже нельзя.

В отношении Майкла все было не так однозначно, хотя, конечно, разговоры затрагивали и его. Но у Зака заранее была колода тузов в рукаве — он предвидел эти слухи еще тогда, когда фильм существовал только в виде сценария. Под его руководством в сеть утекали подробности отношений Майкла с Викторией, какие-то старые снимки с вечеринок, объятья с какими-то левыми девушками. Виктория в одном интервью говорила о том, что у них все прекрасно и они уже думают, как втиснуть свадьбу в их плотный график съемок второго «Неверлэнда» — в другом сетовала, что, да, вокруг Майкла так много женщин, так сложно сохранять отношения, видя, насколько он «общителен» и «открыт». Она поднимала волну обсуждений, изменяет ли он ей, да или нет, если да, то с кем, если нет, то почему они еще не женаты, и в этом потоке разговоры о том, что, может быть, где-то там между делом у него что-то и случилось на съемках с Питером, по большей части были снисходительными.

Говорили, что этот Лейни такой гейский, такой женственный, что Майкла можно было бы и понять, и простить.

А вот Питера его бывшие фанатки ни понимать, ни прощать не собирались.

Майкл видел почти издевку в том, что этот ушат дерьма достался совершенно ни в чем не повинному парню, который не был ни типичным, ни нетипичным геем, ни даже бисексуалом. Но безумные активисты вцепились в него намертво, требуя каминг-аута, а былые фанатки массово и демонстративно объявляли о том, что Питер разрушил их жизнь, оскорбил чувства, предал, растоптал, обманул, попрал, снова предал — и выкладывали в сосцети видео ритуального сожжения его фотографий и истерически слезные исповеди о том, что теперь они не знают, как дальше жить, как выходить на улицу и как верить мужчинам после такого чудовищного предательства. Эти два фронта схлестнулись так, что по блогам и форумам только что выдранные волосы не летали.

Майкл сочувствовал парню. Искренне. Заметив, как тот с отсутствующим стеклянным взглядом листает ленту в телефоне — подходил, отбирал телефон, обнимал и позволял Питеру уткнуться в себя лицом. Сделать тут ничего было нельзя. Только ждать, пока массовая истерика не перекинется на новую жертву. Питер не был готов к такой славе — никто не был бы готов. Он постоянно пытался оправдываться, объяснять, опровергать, но это не помогало — его просто не слышали.

А потом все стало еще хуже.

Фанатки и радикальные активисты накинулись его девушку.

Она была совершенно обычной девчонкой — не звезда, не модель. Простая студентка. Ей приходили пачки писем, полных ненависти и оскорблений. Журналисты караулили ее возле дома, пытались узнать, каково это — быть прикрытием для мальчика-гея, почему она это делает, почему она не может позволить ему быть собой. Ее спрашивали, с кем он спит, кроме Майкла, как давно она знает, ради чего они врут — ведь все готовы признать Питера-гея. Поначалу она смеялась, отшучивалась. Потом начала возмущаться. Ей не давали прохода. Какая-то особенно нервная фанатка разбила палатку возле ее дома и жила там неделю, вкопав в землю табличку «Ты все знала и ты молчала! Я ненавижу тебя!»

Майклу казалось, они все подползали к финалу на последнем издыхании. Прежняя жизнь рушилась, ничто уже не могло быть прежним. Майкл вливал в роль все, что мог, без остатка, чтобы нечем было чувствовать и считать дни. И когда однажды Шене объявил, что сцена была последней, что съемки закончены, и каст радостно, почти со слезами кинулся друг к другу — жать руки, поздравлять, обниматься, расцеловываться — Майкл остался, где был, в гриме, в бутафорской крови, оглушенный и не понимающй — что, уже все?.. Как же так? Его жизнь еще не закончена, он еще столько хотел сделать, сказать!.. Куда ему теперь, что теперь?..

К нему подбежали, подняли, поставили на ноги. Его обнимали в радостной горячке, тормошили, восхищались, едва ли не прыгали ему на плечи. Он растерянно смотрел вокруг, не понимая, что происходит. Потом — извиняясь, протискиваясь мимо, раздвигая плечом — вытек из хватки взбудораженной толпы. Посмотрел на нее со стороны. Над головами взлетали пробки от шампанского, стоял радостный крик. Майкл, пятясь, исчез за декорациями. Постоял там, в тени вечернего света, пытаясь понять, что теперь делать. История и реальность смешивались в голове. Все люди казались чужими и странными. Отец Донован?.. Мойрин?.. Мисс Барри?.. Ему казалось, он очнулся спустя двести лет, а все те, кого он знал, уже давно умерли. И он остался один на один с незнакомым миром — с автомобилями, сотовой связью и самолетами. С доставкой пиццы, платьями из синтетики и газировкой в пластике.