Если где-то рядом в пределах видимости или слышимости оказывался Джеймс, Майкл орал через всю площадку:

— Джаймс!.. Скажи мне, как автор!..

Джеймс подходил с независимым видом, клонил голову набок и с любопытством смотрел на Питера, будто это Питер звал его подойти.

— Что за вопрос?

— Перед приходом Эрика Терренс волнуется?

Джеймс выпрямлялся, поднимал глаза вверх, будто советовался со своим внутренним голосом. Майкл внимательно смотрел, как тот шевелит бровями, хмыкает, морщит губы. Питер тоже смотрел — завороженно, распахнутыми глазами, будто верил, что Джеймс сейчас разговаривает с героями где-то у себя в голове. Выждав достаточно длинную паузу, чтобы можно было решить, что в ответ сейчас будет обстоятельный монолог, Джеймс возвращался из странствия в свои авторские глубины, раскрывал рот, делал вдох.

— Нет.

— Вот! — наставительно говорил Майкл, указывая на Питера пальцем. — Из-за чего ему волноваться? Он ничего не ждет.

— Но он напуган!

— Это ты напуган.

Питер закрывал лицо руками и бессильно рычал в них. Майкл ухмылялся:

— Хватит придуриваться, надо работать.

— Терренс стоит у окна…

— На голове.

— Майкл!..

Питер смеялся и шутливо замахивался, чтобы врезать. Майкл приглашающе задирал бровь, и Питер сдавался, опускал руку.

— Терренс стоит у окна…

— Без штанов.

Питер краснел, хохотал.

— Это Эрик стоит за дверью без штанов!

— Джаймс! — говорил Майкл, обращаясь к нему, как к человеку, облеченному высшей властью. — Питер хочет, чтобы Эрик стоял у него под дверью уже без штанов! Можно это устроить?

Питер замахивался уже всерьез, стукал кулаком в плечо.

— Ничего подобного я не говорил!

— Если найдешь обоснование — я думаю, Шене согласится, — отвечал Джеймс, изображая абсолютную серьезность.

— Да я десять обоснований найду, — снисходительно говорил Майкл.

— И какое первое?.. — спрашивал Питер, одновременно возмущенный и любопытствующий.

— Мыши утащили.

— Мыши утащили?.. — негодовал Питер, понимая, что его разводят, как ребенка. — А почему не волки съели?..

— А это было второе обоснование, — говорил Майкл.

— А третье какое?..

— Лепреконы украли.

— Зачем лепреконам штаны Эрика?! Ты и для этого десять обоснований найдешь?

— Зачем десять? Достаточно одного: они каверзные сволочи, и шутки у них так себе.

Питер возмущался, смеялся, сердился. Однажды запустил в Майкла сброшенной с ноги туфлей. Майкл увернулся и вдохновился:

— Вот! Знаешь, где так надо сделать? Когда Терренс под утро возвращается в поместье после того, как Эрик бросил его в холмах! Он же еще грязный будет, промокший, весь в репьях…

— Он там перчатку кидает! — возражал Питер.

— А пусть кинет туфлю! Что он, перчатки потерять не может? Может! А кинуть чем-нибудь надо.

Питер с сомнением смотрел на Джеймса, тот разводил руками:

— А почему нет?.. Это вполне в духе Терренса, особенно после ночи блужданий в холмах по вине Эрика — представь, как он должен быть зол.

Питер возмущенно сопел, сомневался, обдумывал эту идею — потом соглашался, что можно хотя бы попробовать. Шене позволял им вольные отступления от сценария, и в их руках история развивалась, запутывалась, распутывалась, жила собственной жизнью. Выученные слова постепенно терялись в памяти, им на смену приходили другие. Каждую ночь Майкл засыпал, с нетерпением ожидая нового дня — и старался не смотреть на календарь, не считать дни, которых оставалось все меньше.

Снимать решили поздно вечером. Для Майкла время не имело значения, но Питеру так было проще, так что все подстраивались под него.

Гримеры ждали его в особняке за несколько часов до съемок. Джеймс и Шене были на месте, обсуждали детали. Сцену планировали снимать с рук: для аппаратуры в комнате, изображавшей спальню Терренса, просто не было места. Майкл заглянул к ним поздороваться, потом ушел к гримерам в соседнюю комнату — готовиться. Через раскрытую дверь было видно, как эти двое взмахами рук инструктируют оператора насчет его маневров.

Майкл разделся до пояса, сел на крутящийся табурет перед зеркалом. Марти оглядела старые шрамы, оценивая масштаб работы, цокнула языком. Почти всю эту красоту она должна была спрятать.

— Пару оставь, как договаривались, — напомнил Майкл. Та угукнула, взялась за тонкий силикон и ножницы: расставлять на Майкле заплатки.

Не прошло и получаса, как в гримерной объявился Питер.

— Ты рано, — сказал Майкл, отрываясь от разглядывания через зеркало, как Джеймс, сидя на краю массивной кровати, слушает разговор Шене и директора по свету. Часть сцены шла при свечах, в оранжевом цвете, часть собирались снимать в синем “лунном” мареве через фильтр. В окно спальни мигал софит: ему крутили туда-сюда интенсивность.

— Я все равно волнуюсь, так лучше уж тут посижу, — отозвался Питер.

С ним было меньше всего работы: парик клеить не нужно, шрамов нет. Освежи лицо — и готов. Он поглазел, как на Майкле маскируют силиконовые пластыри, закрывающие шрамы, неуверенно вздохнул.

— Моя девушка меня убьет.

— Скажи ей, что на тебе был пояс верности — не убьет, — посоветовал Майкл.

— Какой это пояс, — отозвался Питер. — Фиговый листок. Одно название. Он же тонкий, как презерватив.

— Главное — что он на тебе будет, — спокойно сказал Майкл.

Им обоим предстояло прикрыть гениталии специальным аксессуаром, похожим на откровенные трусики стриптизера: латексный мешочек телесного цвета, которые клеился прямо к коже. Хотя слишком тесный контакт друг с другом предотвратить было невозможно и это средство служило скорее для психологического комфорта, чем для создания барьера между эрогенными зонами, оно было необходимо для сохранения хотя бы иллюзорной неприкосновенности.

Питер тяжело вздохнул, потом вскинул голову и бодро улыбнулся.

— Она все равно меня убьет! — объявил он.

— Не мельтеши. Иди уже переодевайся, — велел Майкл.

Пока гримеры чуть ли не с лупой исследовали его плечи, руки и грудь, чтобы ничего не пропустить, Марти закрепила на нем парик, привела волосы в художественный беспорядок, потом подсобрала, чтобы выглядело достаточно небрежно.

— У тебя еще татушка. Вставай, — велела она.

Майкл послушно поднялся. Расстегнул джинсы, приспустил их на бедра, открывая инициалы "J. S.", черным выведенные на коже. Марти развернула его к свету, покрутила, щуря глаза.

— Джессика Симпсон, да? — улыбнулась она, выдавливая себе на руку крем для основы.

— Джулиан Сэндс, — ответил Майкл. — Вырос на его фильмах.

— А может, Джейсон Стейтем? — предположила Марти, присаживаясь перед ним на корточки, чтобы удобнее было работать.

— Джейсон Стейтем будет в следующий раз.

Майкл положил руки на пояс, посмотрел в проем двери. Там стоял Джеймс. Сложив руки на груди и привалившись плечом к косяку, он смотрел на Майкла. Взгляд был рассеянным, почти смущенным. Скользил по Майклу, убегал в сторону, возвращался назад. Майкл пожалел, что нельзя спросить, о чем он сейчас думает. Знает ведь, чьи это инициалы — должен знать, не может не помнить, что сам их вывел на этом месте десять лет назад.

А тот вдруг вскинул на него прямой, вызывающий взгляд, и Майкла обдало жаром прежде, чем тот раскрыл рот:

— Может, Джеймс Сазерленд?..

Марти подавила веселый смешок, фыркнула в тыльную сторону ладони. Майкл покраснел. Вглядывался в него, что было сил, а Джеймс отвечал, молча, сдерживая улыбку. Наглый. Зубастый. Таким он его не знал. Джеймс таким не был. Но стал. И этот, новый Джеймс, с его рискованной смелостью, заставлял вскипать кровь. Майкл всегда был падок на адреналин — с него у них все началось, с тайной связи, с хождения по краю, с жажды взламывать чужие правила и жить по своим. И этот Джеймс — сейчас — дразнил его, не скрываясь.

— Если тебе это польстит, — с вызовом сказал Майкл, — пусть будет Джеймс Сазерленд.

Тот стоял, не отводил глаз. Сбивал с рабочего настроя, потому что от этого взгляда в паху очень некстати становилось тесно.