— А мы никуда не торопимся, юная мисс, — отозвался Эван. — Наш самолет только вечером.

Фредди потащила Эвана к лошадям — знакомить с Джинджер. Она так влюбилась в нее, что готова была ночевать на конюшне, даже чуть-чуть всплакнула, прощаясь с кобылой. Не то чтобы она обожала разную живность — не сильнее, чем любой современный ребенок — но лошади ее покорили, и Фредди твердо решила, вернувшись, заняться конным спортом. Майкл только вздыхал, представляя, как на эту новость отреагируют родители. Мало им было того, что сын увлекался мотогонками — теперь еще и дочь решила пойти тем же путем.

Рядом с запряженной коляской стояли Питер и Джеймс, обсуждая, как все прошло. Джеймс абсолютно очаровал парня, причем Майкл не заметил, что он прикладывал для этого какие-то усилия. Они прониклись друг к другу такой симпатией, что трудно было оторвать одного от другого. То они вместе шли в паб, то вместе завтракали, то сидели, уткнувшись в сценарий, голова к голове, и переговаривались, помогая себе жестикуляцией. Майкл ловил себя на странной ревности и не понимал, почему он вообще тут кого-то к кому-то ревнует.

Фредди, решив попрощаться со всеми своими друзьями, этих двоих тоже не могла упустить и потащила к ним Эвана.

Момент был так себе. Майкл не был уверен, что Джеймс увяжет одно с другим и вспомнит, как Майкл рассказывал ему про своего пропавшего друга. Может, где-то в глубине души ему бы хотелось, чтобы тот увязал. А может, нет. Он подхватил пучок соломы из-под ног, чтобы чем-нибудь занять руки. Пошел следом, делая вид, что ему абсолютно неинтересно посмотреть, что из этого выйдет.

Фредди подлетела к Джеймсу, затараторила:

— А это дядя Эван, самый потрясный вообще во всем мире, дядя Эван, это Джеймс, он писатель, это он все написал! А это Питер, мы с ним уже подружились, он дал мне автограф для Джейн и один для меня!

Эван, рассеянно улыбаясь, стянул перчатку с руки, чтобы поздороваться. Джеймс испытующе стрельнул глазами в Майкла. Тот сделал вид, что не понимает, в чем дело, но подошел ближе, встал плечом к плечу с Эваном.

— Когда у вас самолет? — спросил он самым нейтральным тоном, который только сумел изобразить.

— Мы летим вечером, — отозвался Эван. — Фредди хотела попасть в обсерваторию в Блэкрок.

— Ясно, — Майкл кивнул, — кто-то хочет стать космическим пиратом?

Он присел на корточки, за карман подтянул к себе сестру, чтобы обнять. Расставаться с ней всегда было грустно. И хотя сейчас он точно знал, что они увидятся в скором времени, легче от этого не становилось.

— Веди себя хорошо, — сказал он, заправляя ей за ухо рыжую прядь.

— Я всегда себя хорошо веду! — отозвалась Фредди. — Я вообще прекрасный ребенок! Вот дядя Эван никогда на меня не жалуется!

— Просто дядя Эван очень вежливый, — сказал Майкл.

Он обнял ее, легонько похлопал по спине. Он ненавидел расставания, всегда почему-то чувствовал себя идиотом, провожая кого-то.

— Не слушай его, ты прекрасный ребенок, — Джеймс тоже присел рядом, и Фредди, мгновенно отцепившись от Майкла, кинулась ему на шею. Майкл встал, ревниво насупился. За локоть развернул к себе Эвана, снял у него с пальто невидимую волосинку, поправил пуговицу.

— Напиши мне, когда будете дома.

— Конечно, да. Конечно, — машинально ответил тот, тряхнув головой, и вдруг как будто включился, успокаивающе погладил по руке: — Майкл, не переживай. Ты же к нам скоро выберешься, правда?..

— Конечно, он выберется, — сказал Джеймс, вставая. Фредди, схватив его за руку, уцепилась за Эвана и теперь прыгала между ними, пытаясь взлететь повыше. Потом вспомнила про Питера, покраснела и встала смирно.

Джеймс чему-то ухмыльнулся, но спрятал ухмылку. Протянул руку Эвану.

— Очень приятно было познакомиться. Майкл много о вас рассказывал.

— О, это мне нужно много о нем рассказывать, — радостно отозвался тот. — Майкл самый удивительный человек в моей жизни.

— Я бы с огромным удовольствием послушал, — сказал Джеймс.

Майкл не сомневался, что они еще долго обменивались бы улыбками и любезностями, но их окликнули: перерыв заканчивался, пора было возвращаться на площадку. Эван ушел, забрав Фредди, Питер убежал к пароходу, затерялся в массовке.

Майкл с подозрением покосился на Джеймса. По нему было не разобрать, что он понял, чего не понял. Спрашивать Майкл не хотел, хотя знать хотелось до ужаса.

— Ты был прав, — сказал Джеймс, негромко и как будто интимно.

— Насчет чего?

— Насчет Эвана. Между вами действительно только дружба. Я зря тогда волновался.

Майкл насупился, посмотрел на него в упор. Джеймс улыбнулся в ответ. Глаза у него были какие-то сучьи, хотя казались такими невинными, что только незабудки бывают невиннее.

— Чтоб ты знал, мы живем вместе! — сказал Майкл с досадой, что вызвать ревность не прокатило.

— Да хоть спите, — улыбка у Джеймса была сдержанно торжествующей. — Я знаю, как ты смотришь на тех, кого хочешь.

— Это как же?

Джеймс сунул руки в карманы, качнулся на каблуках. Отвел взгляд, будто хотел что-то скрыть. Улыбка никуда не исчезала.

— Вот в сцене с Питером у тебя почти получилось, — Джеймс снисходительно покивал. — Но ты можешь быть убедительнее.

Майкл разъяренно выдохнул. Убедительнее ему надо?! Будет ему убедительнее!..

Они сделали еще дубль, и Майкл вложил в сцену столько подавленной ярости, что Питер выглядел натурально опешившим от такого знакомства со своим управляющим, а Шене сиял и чуть в ладоши не хлопал.

Съемки шли хорошо. Он не бегал от Джеймса, а Джеймс не бегал от него. Они встречались на площадке, сталкивались взглядами, пожимали руки. Разговаривали, не пятясь друг от друга. Они сработались, и это радовало. Когда все закончится, они разъедутся в разные стороны, и, скорее всего, уже никогда не встретятся. Чтобы сохранить хорошие воспоминания об этом времени, проведенном вместе, Майкл держался.

Он говорил себе, что Джеймс — уже давно чужой, не близкий ему человек. Они теперь почти не знали друг друга. Они изменились, и он постоянно напоминал себе об этом — потому что иногда на него накатывало, и он переставал понимать, как это так могло получиться.

Джеймс — чужой?.. Во всех смыслах, чужой-незнакомый, чужой-принадлежащий другому. Джеймс, которого он подобрал однажды осенней ночью у памятника Виктории, озябший и потерянный. Джеймс, который талдычил ему про актерскую карьеру, Джеймс в килте и белых гольфах с кисточками, Джеймс, выскакивающий из дверей университета и шарящий взглядом по головам. Его Джеймс, которого он грозился отобрать у всего мира и увезти с собой… Как он мог больше не принадлежать ему?..

От приступов тоски хотелось срываться на всех, кто подвернется под руку. На Джеймсе, конечно, больше всего. Иногда Майклу хотелось вывести его из себя, чтобы тот психанул, как он умеет, швырнул сценарий в лицо режиссеру и уехал, свалил к чертям в свой сраный Париж и никогда больше не возвращался.

Но Майкл держался.

График съемок был плотный, они работали без перерывов. И странная вещь происходила с ними со всеми. Что-то неуловимое витало над съемочной площадкой. Здесь были люди, сохранившие влюбленное, серьезное отношение к своей работе. Майкл заставал членов каста за разговорами на самые разные темы, от политики до авангардного искусства. И изумлялся — никто не делился сплетнями, не устраивал друг другу подставы, не зубоскалил. Он попытался по традиции подкатить к актрисам первого плана, но его не поняли. Все намеки остались совершенно незамеченными. Это было так удивительно. Там, где он привык работать, все спали с кем-нибудь — от скуки, из желания развлечься, из желания получить выгоду. Здесь же люди как будто не знали всех этих правил, и он смотрел на них, удивляясь, как это возможно. Почему они — такие… нормальные? Простые? Они обсуждали детей, свои семьи — у них были семьи!..

Настоящие, не показушные. И дети, которые болели, ходили в школу. Все это было так буднично, что казалось ему почти примитивным. Он даже не верил, что они сумеют что-то сделать таким составом. Разве это актеры?.. Это обычные люди, без золотого сияния.