Чтобы успеть хотя бы на пару осенних фестивалей, работать нужно было быстро — и они с Арджуном сидели за монтажом по двенадцать часов. Иногда Арджун вскакивал среди ночи, вдохновленный новой идеей, будил Майкла и торопливо пересказывал, что вдруг понял, как сделать лучше — и они садились и делали лучше. Поначалу Майкл не видел большой разницы между «как было» и «лучше», но чем дольше смотрел, тем яснее видел, что Арджун прав. Тот выбирал не самые яркие, не самые очевидные дубли, не те, что Майкл считал удачными. Но они сливались в историю. Начав с яркого солнечного быта первых дней, картинка плавно уходила в приглушенные, мягкие, пыльные тона, будто герой пересекал черту между мирами.

Майкл проникался этим странным, интуитивным языком. Он чувствовал себя как человек, который начал учить древние иероглифы. Составлял из отрезков дублей кривые фразы, не зная ни логики, ни законов. Учился выражаться яснее. Четче. Короче. Работа была трудной — но писать сценарий было труднее. Сценарий создавался из ничего, из белой пустоты на листе. Здесь — здесь у него были гигабайты видео, и задача была лишь в том, чтобы найти правильные секунды и поставить их друг за другом в нужной последовательности.

— Вот здесь, пиши, мне нравится эта динамика, — говорил Арджун, и Майкл хватался за ручку. — Двадцатый день, первый дубль. Видишь — он нависает, камера смотрит снизу, это подчеркивает угрозу. Сразу после дай мне «лицо с глазами» — проверь сорок первый день, там похожий цвет, мы их склеим.

Они на ходу создавали рабочий слэнг. «Лицо с глазами» означало специфическое выражение лица Питера, когда тот слышал зов своего кита. «Где его мышь напугала» — сцены в придорожных закусочных. «Банан» — проход Питера от точки до точки по дуге вместо прямой.

Еще когда монтаж не был закончен, они отправили заявки на все фестивали, куда успевали до последнего дедлайна. Арджун сопровождал каждую личным письмом: у него везде были свои знакомства, он знал, кому стоит писать, чтобы их не проглядели в общем потоке. Майкл был уверен, что все пройдет гладко. Он не боялся. Но ему очень хотелось закрыть глаза — и открыть их уже в день премьеры.

Он вернулся в Лос-Анджелес, будто побывав на другой планете. Он больше не встраивался в прежнюю жизнь, даже город из панорамных окон Беверли Хиллс не казался волшебным. Дом был пустым и огромным. Майкл впервые задал себе вопрос, зачем ему столько места, если он живет один. Что ему делать в этом пространстве — играть в футбол?..

Что-то случилось с ним, пока он был там. Ему казалось, он замер на цыпочках на краю пропасти, раскинув руки. Падать — не хочется, оставаться там, где ты есть — нельзя. Майклу хотелось поехать в рехаб, отыскать Уизли и спросить, как жить дальше. Но он и так знал, что тот скажет. Он скажет — иди, ищи сам, думай своей головой.

Это Майкл и сам себе мог сказать.

Он позвал Зака к себе — показать ему фильм. За ним оставалось последнее слово, выйдет ли из этого толк. Куда это деть: положить на полку и забыть или выпустить в свет, показать свое творение людям? Майкл думал, что будет волноваться перед первым показом сильнее, чем перед премьерой «Баллингари». Ведь эта история была полностью его созданием. Он придумал ее, написал ее, снял. Пришло время отдать ее на чужой суд. Он должен был бы бояться, что Зак не оценит. Не поймет его замысла или назовет его скучным и примитивным. Может, даже абсурдным. Но почему-то бояться не получалось. У Майкла не было даже никакого энтузиазма и предвкушения чего-то хорошего. Он так вымотался, столько всего вложил, что внутри была пустота. Его сейчас не тронула бы ни критика, ни похвала — он просто хотел знать, возьмется ли его агент за работу с фильмом.

— Ну показывай, — со скептическим вздохом сказал Зак, ерзая, чтобы удобнее устроиться в кресле. — Но если это нанесет неизмеримый вред моему здоровью, счет за лечение я пришлю в твой адрес.

— Глаза на лоб уползут? — флегматично спросил Майкл.

— На затылок, — буркнул Зак и нервно потер руки.

— Не бойся, я тебе их обратно нарисую и проволочкой прицеплю, чтоб наверняка.

Зак сердито посмотрел на него и поставил на колени ведерко попкорна.

— У меня отрастают седые волосы, когда я думаю, что ты убил целый год ни на что, когда мог бы ходить и подбирать деньги у себя под ногами.

Майкл молча погасил свет и включил проектор.

Он знал фильм наизусть. Помнил в нем каждый кадр и каждую фразу. Невольно улыбался, когда происходящее на экране трогало его. Все же было какое-то волшебство в кинематографе, в том, что люди, собираясь вместе, создавали что-то удивительное. Он смотрел на знакомые, родные лица. Слушал собственный закадровый голос — ровный, спокойный. Наверное, дело было в том, что они с Арджуном писали звук глубокой ночью, и Майкл, читая свой текст, несколько раз засыпал, сидя на стуле и роняя распечатки на пол. Но со стороны было не сказать, что к тому моменту он не спал около суток.

Майкл то и дело косился на Зака, проверяя, не заснул ли тот. Но нет — Зак смотрел. Автоматически жевал попкорн, иногда останавливаясь, и смотрел очень внимательно. Досмотрел до самых титров. Майкл не стал выключать — музыка Эвана не заслуживала, чтобы ее так прерывали. Зак пристально смотрел в экран, будто читал титры, и молчал.

— Ну? — наконец не выдержал Майкл.

— Я думал, все будет хуже, — сказал Зак, откинувшись на спинку кресла. Отправил в рот еще горсть попкорна, задумчиво прожевал.

— И все? — спросил Майкл. — Больше ничего не скажешь?

Зак постучал пальцами по картонному ведерку, почесал бровь. Выражение лица у него было на удивление серьезным.

— С этим можно работать, — наконец сказал он. — Для первого опыта это неплохо. Что ты теперь хочешь сделать?

— Не знаю, — удивленно отозвался Майкл. — Показать людям, наверное. Пустить в кинотеатры.

— То есть, тебе его нужно продать.

— Да.

— Хочешь, чтобы я связался с Ларри?

— Нет, — Майкл поморщился. — Я же сказал, я не хочу с ним дальше работать.

Зак, нахмурившись, съел еще горсть.

— Ладно, — сказал он. — Ты ему ничего не должен, ваш контракт закончился еще год назад. Не удивлюсь, если он тебя уже не помнит.

Зак облизнул губы от соли, посмотрел на Майкла.

— Есть пара ребят, которые очень хотели бы с тобой поработать. Я шепну им, что у тебя есть готовый проект. Они возьмут тебя и купят твой фильм на сдачу. Но сначала засветись на фестивалях.

Майкл кивнул:

— Мы уже отправили заявки.

— Молодец, — кивнул Зак и растопырил пальцы, перечисляя: — Начни с Гринфеста в Сан-Франциско, потом поедешь на Аризону Андеграунд, потом Мунфест, Квир Сити, Глобал НонВайолент, Экофест, Инди Фест. Это все на сентябрь. На октябрь…

— Подожди. Квир Сити?.. Там же ЛГБТ-тематика, а у меня…

— А у тебя лесбийская пара с ребенком, — Зак кивнул на экран. — И ты называл героя асексуалом. Чем тебе не квир?

— Ну, на нем же не написано… — начал Майкл.

— А вот это — стереотипы, — сурово сказал Зак. — Ни на ком не написано. И не должно быть написано, люди должны иметь право быть теми, кто они есть, никому ничего не объясняя.

Майкл невольно раскрыл глаза. Уж от кого, но от Зака такой риторики он не ждал. Тот сменил строгий взгляд на снисходительный, дотянулся, потрепал Майкла по голове.

— Учиться тебе еще и учиться, — вздохнул он. — Запоминай, это будет ваш лозунг на всех фестивалях для педиков.

Майкл с облегчением выдохнул.

— Я чуть не подумал, что тебя кто-то подменил.

Зак пренебрежительно фыркнул.

— Насчет фестивалей, — сказал Майкл, — мы мало куда попадаем. У них дедлайны были весной, летом…

Зак покровительственно похлопал его по руке.

— Я послал заявки от твоего имени на все, — сказал он. — Еще зимой.

— Ты?.. Ты же меня отговаривал вообще это снимать!..

Зак пожал плечами.

— Да, я бы предпочел, чтобы ты снимался в крупных проектах, а не высасывал из пальца что-то свое, но я всегда думаю о будущем. Раз тебе так приспичило снять свой фильм — я твой агент, я работаю для тебя. Покатаешься по стране, поговоришь с людьми. Не вздумай обниматься! — строго сказал Зак, когда Майкл качнулся к нему. — Я это ненавижу.