Вместе с Томми он выходил бы на крыльцо, звать всех к столу. Вместе с Браном и девочками валялся бы под сосной, глядя в небо. Вместе с Эваном играл с ними в прятки. Вместе с Бобби купался в прохладной воде залива.

Его отсутствие ощущалось так остро, что Майкл едва удерживал себя от звонка. Он не хотел навязываться. Джеймс связался бы с ним, если бы захотел. И Майкл уважал молчание. Не писал, что скучает. Не спрашивал, как он там, чем занят, что думает, когда они снова увидятся, увидятся ли вообще. Не звал. Просто скидывал фотографии. Каждый день.

Режиссерская ноша была тяжела. Майкл чувствовал, что не справляется. Нужно было учесть столько деталей, что голова шла кругом. Ему определенно нужен был совет профессионала — и он вспомнил про Арджуна. Тот, насколько Майкл помнил, говорил, что хотел бы поработать с ним вместе. Наверняка Арджун имел в виду — как режиссер с актером, но Майкл все же решил позвонить и попросить пару советов. Как оказалось, не зря — узнав, что Майкл делает свой проект, Арджун сказал, что немедленно бросит все и прилетит, почти умолял дождаться его, не заканчивать съемки. Майклу пришлось уверять его, что до конца съемок еще далеко, что впереди самая ответственная часть, из-за которой он и волнуется.

Заранее готовя титры, он поставил три имени на одном экране. Майкл Винтерхальтер, Арджун Сандип, по мотивам произведений Джеймса Сазерленда.

Круг замкнулся. В очередной раз. Майкл подозревал, что и этот еще не последний. Их еще будет много, как кругов по воде. Они будут множиться, расходиться волной все дальше. Ударившись в берег, отразятся обратно, побегут в точку своего создания. И так будет всегда.

— А так и есть, — говорил Арджун. — Так и должно быть. Все, что мы создаем, отражается в тех, кто рядом. Ты никогда не предскажешь — как. Да и не надо, ты не должен об этом думать. Всегда думай о том, что вдохновляет тебя — а не о том, как ты хочешь вдохновлять других. Держи глаза и уши раскрытыми. Вдохновение — это искра. Но чтобы искра разожгла костер, нужны дрова для костра. Нужен труд и терпение.

Они теперь говорили на одном языке, Майклу больше не требовался перевод. Он понимал. Смотрел на профиль Арджуна, слушал его мелодичные рассуждения.

— Я помню один твой фильм, — сказал Майкл. — «Поиск солнца». Я был на одном из показов.

Арджун поморщился. Они гуляли по светлым сосновым рощам, по тропинкам сквозь черничные поляны и прогалины, заросшие белым мхом. Бобби трусил впереди с шишкой в зубах. Бегать за крупными сосновыми шишками ему нравилось куда больше, чем за привычным мячиком.

— Я хотел поблагодарить за него. Этот фильм многое изменил в моей…

Арджун вдруг обогнал Майкла, преградил дорогу. Взял за плечи, встряхнул, глядя в лицо.

— Это я должен благодарить тебя. Я счастлив!.. Я горд! Я не любил эту работу. Она была пустой, я набил в нее столько смыслов, аллюзий, метафор, что ни одна там не удержалась. Она была моим худшим опытом. А что теперь? Я стою с тобой рядом, и ты говоришь, что она изменила твою жизнь. Это ты меняешь мою жизнь своей благодарностью! Это ты, сейчас, возвращаешь смысл моему фильму! Что бы ты ни увидел там, — Арджун приложил к его груди коричневую ладонь, — оно твое. Если то, что я сделал, изменило жизнь хотя бы одного человека — я сделал этот глупый и пустой фильм не напрасно.

В нем было что-то сказочное — в его многословности, в его любви к цветистым метафорам. В свою плавную речь он постоянно вставлял красивые обороты. Поначалу это казалось странным, но Майкл быстро привык — и часами мог слушать, как Арджун рассказывает о своем опыте в кино.

— Я всегда стеснялся своих корней, — говорил Арджун. — Стремился уйти от них как можно дальше, чтобы никто не сказал: «О, это же Болливуд! А как зовут режиссера?.. Ах, конечно, все ясно». Я вытравлял из себя все стремление к красочности, к фигуративности. Я дошел до того, что начал снимать черно-белые фильмы без слов. Я пытался быть европейцем, снимать, как европеец. И я пришел к тому, что мои фильмы стали избыточны с другой стороны. Они стали избыточны пустотой.

— Я боюсь, у меня получится что-то наивное, слишком простое, — признался Майкл. — Как детский рисунок. Знаешь, такое, в чем находят очарование только родители, когда ребенок приносит им нарисованного кота.

— Майкл, ты представить себе не можешь, как долго люди учатся простоте, — сказал Арджун. — Специально учатся — и мало кому удается. Если это твое, твой язык — говори на нем. Это куда труднее, чем заталкивать в каждый кадр по цитате.

Было естественно, что Майкл предложил Арджуну стать вторым режиссером. Было естественно, что тот согласился.

Солнце приходило в дом на несколько часов, ложась яркими пятнами на старый деревянный пол. Самую светлую комнату превратили в «дом» Питера, где тот жил до встречи с китом, и снимали его бытовую жизнь — как он ходит из угла в угол, рисует, спит, готовит себе бутерброды. Как по ночам, чтобы ни с кем не встретиться, он ходит в круглосуточный магазин в миле от дома или на заправку, чтобы выпить там кофе и съесть хот-дог с жареным луком. Возвращается по обочине, смотрит, как мимо проносятся машины и фуры. Ходит в ночную аптеку, забирает свои оранжевые стаканчики с таблетками, расставляет их по всему дому.

Он украшал «свою» комнату, будто таскал листья в ежиное гнездо. Выстраивал на подоконнике спичечных человечков, горевал, если кто-то из них ломался. Просыпался по ночам, прислушиваясь к голубой тишине. Смотрел мультики, клеил на стену картинки. Пока они ехали, Питер набрал себе бесплатных открыток и флаеров, занял ими целую стену — и так они выяснили, что он поддерживал связь с миром не только в сети. У него были друзья по переписке, посткроссеры. Они обменивались открытками. Отправляясь в путешествие за китом, Питер написал каждому из них, что собирается сделать. И вот поэтому о нем заговорили в разных уголках страны. Вот поэтому, когда открытки дошли, возник резонанс. Не просто видеоролик, не просто один из сотни проектов на Кикстартере. Это было личное участие тех, кто знал его раньше.

— А что, если он рассылал открытки по всему миру? — спросил Питер, болтая ложечкой в чае. Они с Майклом сидели на бревнах под стеной дома, разговаривали полушепотом. Утро было раннее, все еще спали.

— Это вряд ли, — сказал Майкл. — Во-первых, он же у нас живет на пособие. Послать открытку в другую страну дороже, чем в другой штат.

— Логично, — согласился Питер.

— Потом, нам нужно будет пять-шесть человек, получивших его сообщение. Мы не поедем в Европу, чтобы снять двадцать секунд. Но мы сможем снять коротенькую сцену на улице, в офисе, у кого-то дома. Понимаешь?

— Ага.

Питер вынул ложечку из кружки, положил на бревно рядом с собой. Подул на чай, прежде чем отхлебнуть.

— Все равно жалко, — сказал он. — Мировая известность была бы круче.

— Да, — согласился Майкл. — Но мировая известность нам не по зубам, поэтому будем работать с тем, что есть.

Он шутливо взъерошил Питеру волосы на затылке, убрал руку.

— Ты молодец. Это была отличная идея.

— Жалко, что она не пришла мне в голову тогда, когда мы еще были в пути, — пожаловался тот. — Сэкономили бы время.

— Хорошо, что она вообще к тебе пришла, — поправил Майкл. — Сегодня снимем, как ты их пишешь и отправляешь. Потом, смотри, — Майкл раскрыл ладони, будто обозначал границы кадра, — одну положат кому-то на крыльцо. Одну — на офисный стол вместе с другими конвертами. Одну бросят в почтовый ящик. Потом нам нужно будет всего несколько человек, которые эту открытку читают. Наймем в Квебеке актеров, не будем мучаться. Отснимем за один день — нам же нужны эпизоды секунд по десять.

Питер кивнул, держа кружку в ладонях.

Если день выдавался ненастным и для съемок было мало естественного света, Майкл вместе с Арджуном запирался в трейлере и отсматривал снятый материал. Они часами обсуждали, какие куски должны войти в финальный монтаж. Майкл заполнял блокнот заметками, выстраивая и перекраивая компоновку сцен. Иногда что-то приходилось переснимать, и Майкл начинал чувствовать себя одним из тех эксцентрично-творческих режиссеров, которые точно знают, как все должно быть, но не могут это объяснить.