Картина была даже трогательной. Майкл усмехнулся. Поднял голову, огляделся.

Книги стояли на полках плотным фронтом, будто войска. Столько и за год не прочитать, и за десять лет. Смотришь на них и мучаешься — а вдруг там спрятано что-то интересное? А ты сидишь и не знаешь, что тебе только руку протянуть, чтобы ухнуть в приключения. Интересно, каково живется здесь Джеймсу. Где он обычно сидит?.. Что он тут делает?.. Смотрит ли в окна? Может, курит в окошко, тайком сбрасывая пепел в цветочный горшок. Может, сидит на подоконниках, среди всех этих кактусов — места хватит. А где пишет? От руки или на ноутбуке? Ходит, наверное, слова подбирает, бормочет что-нибудь вслух, дергая себя за губу? Дорожку в ковре, наверное, протоптал, сочиняючи.

А как он читает? Сидит на диване, с кружкой чая? Или перед сном, в постели? Вот картина, наверное, когда они оба утыкаются каждый в свою книжку. А Джеймс еще и в очках. А у Винсента рукопись молодого дарования, от которой глаза на лоб лезут.

А о чем они разговаривают? Как, где? Сидят ли в обнимку на диване?.. А что обсуждают, когда сидят за столом? Кто у них чаще готовит?.. Чем они завтракают? Завтракают ли вместе?..

Семейная жизнь — это столько всего. Миллион дней бок о бок. Миллион завтраков, миллион цветочных горшков. Вот сюда Джеймс каждый раз возвращался, вот это он здесь любил. Тишину. Рутину. Солнечные пятна на желтом паркете, белые занавески, каминные трубы, полки с книгами. То, чего Майкл никогда не смог бы ему дать.

Он посмотрел на Винсента, который устроился на диване рядом, и тоже катал вино по бокалу, тоже думал о чем-то невеселом. Майкл уже хотел сказать ему, мол, мужик, ты не парься. Я — все. Точно, все. Отвалил. Живите, любите… Я так не умею. Я так не могу. Уже даже рот открыл, чтобы начать, но Винсент опередил:

— Иногда я думал, что именно к этому все и придет, — сказал он, не поднимая взгляда.

Майкл выдохнул набранный воздух, уставился на него. Винсент молчал. Потом привычным жестом закинул локоть на спинку дивана, пощелкал себя ногтем по губам. Спохватился, убрал руку.

— Тебе бы пьесы писать, — сказал Майкл. — Вместо Джеймса. У тебя эффектно получается вешать фразы в воздухе. Повесил — и держишь паузу, пусть зрители ломают голову, что это значило.

Винсент неожиданно улыбнулся, глядя на него. Нормально улыбнулся, почти весело. Без издевки. И смотрел прямо в глаза, не бегал по углам взглядом.

— А ты ломаешь?..

Майкл пожал плечами.

— Нет. Я подожду, пока ты сам скажешь. Эффектные банальности меня не впечатляют, я сам так могу.

Винсент глубоко вздохнул, зачесал назад короткие волосы.

— У тебя всегда было особенное место в его жизни. Ты же «тот самый Майкл». Он никогда тебя не забывал. Я думаю, никогда не забудет.

Винсент казался спокойным, но что-то подсказывало Майклу, что это спокойствие — лишь видимость. Французский акцент в его чистой речи слышался сильнее обычного. Но что за ним крылось, угадать Майкл не мог. Он бы легко понял, если бы Винсент набил ему морду, спустил с лестницы, наорал на него. Но тот сидел, покачивал ногой, пил вино и грустил бровями.

— Творческие люди — всегда в чем-то дети, — сказал Винсент, устав молча качать ногой. — Так устроен мир. Я не слишком религиозный человек, но я убежден, что талант — это божий дар. Искра. У одних она есть, у других ее нет. Ее невозможно в себе воспитать, купить, украсть… Джеймс талантлив, — искренне сказал он. — Я старался уберегать его от проблем, но, как видишь, не преуспел. Потому что есть ты. И вас притягивает друг к другу… Потому что в каждом из вас есть этот божественный свет.

Майкл чувствовал себя неуютно. Его иррационально тянуло оправдываться, мол, все не так, я не такой — но Винсент его толком ни в чем не обвинял, так что и оправдываться-то было не в чем. Он хвалил Майкла, вообще-то. А Майкл моргал, не зная, что на это сказать.

— Спасибо?.. — наконец сообразил он.

Винсент отмахнулся, мол, оставь, пустяки.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Майкл.

Винсент дотянулся до бутылки, жестом предложил еще, и Майкл подставил бокал. Винсент выдержал паузу в пару длинных глотков, явно собираясь с мыслями.

— Я не хотел с тобой ссориться, когда приезжал в Ирландию, — сказал он. — Я сказал тебе много неприятных вещей, прости за это.

Майкл вспомнил их разговор у конюшни, ощутил странное смущение. По правде говоря, просить прощения нужно было ему. Это он тогда вел себя, как свинья.

— Я просто не ожидал, что ты будешь так груб, — словно извиняясь, сказал Винсент.

— А чего ты ожидал? — недовольный своим смущением, буркнул Майкл. — Что мы мило поговорим о погоде?

Винсент чуть удивленно поднял брови.

— Я ожидал, что мы поговорим совсем о другом. Видишь ли, в моем мире люди сохраняют дружеские отношения, даже если они расстаются. Так случается, это жизнь. Иногда люди расходятся. Бывшие супруги, бывшие любовники сохраняют хотя бы приятельские отношения и не бросаются с кулаками ни друг на друга, ни на новых партнеров тех, с кем они были близки.

Майкл пренебрежительно хмыкнул. Потом все же спросил:

— Так о чем ты хотел поговорить?.. Тогда.

Винсент еще раз глубоко вздохнул.

— Я хотел сказать, что я рад быть причастным к тому, что вы делаете. Я считаю тебя очень хорошим актером, Майкл, — сказал он, и по голосу было слышно, что он не шутит. — Большим актером. Я вложился в этот фильм, потому что знал, что ты справишься. И дело не в финансовой стороне вопроса. А в том, на что ты способен как профессионал. Знаешь, я много думал… о том, что он нашел в тебе. Ты не самый приятный человек в жизни. Прости за резкость, но иногда ты более чем неприятный человек. Но именно это и делает тебя — тобой. Резкость. Прямолинейность. Острота. Каждая твоя роль — это вызов. Ты к каждой относишься так, словно она главная в твоей жизни. И когда я увидел ваш фильм — я наконец понял, почему он так любит тебя. Ты его вдохновляешь.

— Джеймса?.. — недоверчиво спросил Майкл, будто они могли говорить о ком-то другом.

Винсент усмехнулся с какой-то сдержанной завистью.

— Он прожил со мной много лет, — сказал он. — Но все, что он писал — всегда было о тебе. В той или иной степени. Ты его муза. Рядом с тобой он начинает сиять. Я не могу ему дать этого, я не творческий человек. Я могу дать ему дом, семью, заботу. Но огонь в него вдыхаешь именно ты.

Майкл внезапно перестал понимать, о чем они сейчас разговаривают. Он молчал, только смотрел на Винсента, прихлебывая вино, чтобы запить шок. Оно шло, как виноградный сок, и кончилось совершенно внезапно. Майкл посмотрел на предательски пустой бокал — и Винсент потянулся к бутылке, чтобы налить ему еще. Майкл бы с удовольствием выпил чего-нибудь крепче, а то вино забирало его слишком медленно. Но решил не выкобениваться. Тем более что сам Винсент пил мало, и хер его знает, что он задумал с такими разговорами.

— То, что сейчас происходит, приносит всем только страдания. Ему, тебе, мне. И дело не в ревности, — Винсент плеснул и себе, вернул бутылку на столик возле дивана. — Я взрослый человек, я давно вышел из подросткового возраста и не считаю, что люди являются собственностью друг друга. Даже в паре, и даже в браке. Мы с Джеймсом договорились ничего друг от друга не скрывать, и он никогда меня не обманывал. До твоего появления.

Майкл молча пил вино и смотрел. Так, если взглянуть отстраненно — Винсент был вполне красивый мужик. Породистое лицо, темные волосы с едва заметной рыжиной, голубые глаза. У них с Майклом даже было что-то неуловимо общее в чертах лица. Он весь был какой-то мягкий и обтекаемый, но это была не воздушная пухлость облачка, а, как Майкл начал догадываться, обманчивая маскировка. Мягкий-то мягкий, а под этой мягкостью — танк. Мягкий, просто чтобы не зашибить при столкновении.

— Я был очень огорчен, что он скрывал от меня правду, — сказал Винсент. — Но когда я подумал над этим как следует, я понял, почему он так делал. Связь с тобой для него была значима. Он не хотел ранить меня, признаваясь в этом. Он пытался пощадить мои чувства. И когда я это понял… — Винсент щелкнул себя по губам, бегло глянул на Майкла, — я понял, к чему все движется.