Какими же дурацкими могут быть условности: мы оба жаждем этого поцелуя, и ни один из нас никогда не решится на него. Хотя между нашими желаниями существенная разница: Милан всего-навсего хочет поцеловать женщину, потому что давно не целовал, а я… Я — безумный творец Пигмалион, влюбленный в свою Галатею…

Бред… Нечего тут думать, надо просто действовать. Темнота не выдаст нашего секрета. Я коснусь сейчас живых губ и скажу, что молодежь так нынче благодарит за танец. Это не будет даже поцелуй. Только секундное соприкосновение губ. Только бы не промахнуться…

Рука с плеча барона скользнула ему на щеку, и большой палец сразу же утонул в ямочке на подбородке. Губы на два сантиметра к центру — это я точно знаю. Носки на вытяжку, как у балерины. И…

Меня обдало ледяным воздухом. Барон резко отвернулся и стиснул запястье своевольной руки. Мой бешеный пульс ударил ему в палец.

— Какая же вы нетерпеливая, Вера! Как все женщины! Я пообещал зажечь свечу. Зачем же сейчас ощупывать мое несчастное лицо?!

Барон отпустил мою руку, вложив в брезгливый жест столько силы, что я пошатнулась. Господи… Он не понял, что это было началом поцелуя… Он не допускал даже мысли, что я хочу и могу его поцеловать… Как объяснить теперь мое истинное желание? И не разверзнется ли после моего признания между нами еще большая пропасть, чем та, которую я создала своей дурацкой попыткой поцеловать барона?

— Ваше вино!

Карлик вынырнул из темноты прямо между нами, будто подбирался по-пластунски. Возможно, он предотвратил ссору. От стыда мне вдруг безумно захотелось пить, и я еле дождалась от барона тоста:

— За ваше здоровье и долгую счастливую жизнь, — произнес он слишком сухо, отчего-то не добавив — с Яном.

Буду думать, что его тоже мучила жажда. И правда, барон осушил бокал чуть ли не залпом и звякнул им о поднос так громко, будто жаждал разбить на счастье. Карлик виртуоз: не расплескать вино по дороге уже искусство, а пробираться с подносом во тьме — вообще высший пилотаж! Я справилась с вином за два глотка и с благодарностью вернула карлику пустой бокал.

— Хотите еще?

В голосе барона издевка? Принял меня за алкоголичку? Сам-то он явно закладывает в одиночестве и не по одной, судя по сноровке слуги.

— Я подожду до ужина со вторым тостом, — отозвалась я предельно нейтрально и вежливо.

— Как вам будет угодно, — в голосе чувствовались остатки гнева, которые барон даже не попытался скрыть. — А мне пока угодно взглянуть на ваши сегодняшние рисунки.

Только не это! Да еще в приказной форме. Нет уж — сначала трудовой договор, а потом уже требования.

— Я не хочу вам их показывать, — ответила я и, чтобы не казаться слишком уж грубой, тут же добавила: — Если уж вы хотите оценить мое искусство, то я покажу вам перчаточную куклу. Если, конечно, одной свечи будет достаточно для того, чтобы разглядеть мое искусство…

Ну кто же за язык меня тянул! Я даже услышала скрежет, с которым растянулись в саркастической усмешке губы барона:

— А я справлюсь на ощупь!

Теперь понятно, в кого слуга такой злой на язык. В хозяина!

— Тогда я сейчас на ощупь поднимусь к себе за куклой.

— Пятнадцать шагов, затем двадцать и потом тридцать ступенек, — выдал все так же сухо барон. — А дальше будет трудно заблудиться…

Как малые дети, право! И я решила быть взрослой и первой протянуть руку. Со словами:

— Это ваш последний шанс, пан барон. Завтра я не подойду к вам и на пушечный выстрел.

Барон молниеносно стиснул мои пальцы и сделал шаг вперед. Темнота рука об руку с таким проводником не казалась уже слишком плотной. Я даже начала различать очертания предметов и профиль барона, в котором не нашла ни одного несоответствия моей марионетке. Милан принялся считать шаги, и я присоединилась к нему, но на пяти шагах от лестницы он вдруг оборвал счет и встал, как вкопанный.

— Да что же это в самом деле, Вера! — барон до хруста стиснул мне пальцы. — Неужели вы ничего не чувствуете подле меня?

Кислый комок подпрыгнул к горлу и, перекрыв его, спас меня от необдуманного ответа. Нет, барон говорит вовсе не про влечение. Его тревожит он сам, не более того.

— А что именно я должна чувствовать подле вас? — спросила я, намеренно отступая от барона на крохотный шаг, чтобы выпрямить руку, не разбивая рукопожатия.

— Страх, — выдохнул Милан неестественно низким голосом. — Страх, Вера, нечеловеческий страх… Я чудовище. И пусть между нами сейчас темнота, но вы, женщины, слишком чуткие создания, чтобы обмануться, просто закрыв глаза…

— Именно так женщины всегда и поступают, пан барон. Закрывают глаза на проблему, и та мгновенно исчезает.

Я попыталась улыбнуться, но уголки губ склеились, и я испытала физическую боль, открывая рот для того, чтобы произнести каждое последующее слово. Все мое тело напряглось, и я даже не поняла сначала, что руки мои теперь свободны, потому что пальцы в перчатках сомкнулись на моей талии. Они не побежали вверх по позвоночнику, они погнали туда стадо мурашек. Наши лбы соприкоснулись, но я не испытала ни малейшего желания отстраниться. Вблизи все расплывалось, но я по памяти восстанавливала черты Милана. Неужели поцелует? Неужели…

— Я твержу вам, что страшен, что я чудовище, что вы пожалеете, что зажгли свечу, а вы смеясь протягиваете мне руку… Как можно… Как можно быть такой наивной и верить мужчине, которого вы не знаете в сумме даже двадцати четырех часов…

Я боялась сглотнуть слюну слишком громко, и во рту у меня началось наводнение. О ком Милан говорит сейчас: о себе или об Яне? Какой же пан директор дурак с этим кольцом… Барон в курсе, что я совершенно не знаю его протеже… Или барон все же говорит о себе?

— Простите, пан барон, — даже если бы я захотела отодвинуться, все равно не смогла бы даже дернуться, так крепки были путы, приковавшие меня к темному телу, но я и не хотела отступать от барона. — Ян сказал, что в вашем доме мне нечего опасаться…

Барон замотал головой, но лба от моего не отнял.

— Ах, Ян, Ян… Наивный мальчик… Я болен, Вера. Я не всегда понимаю, кто передо мной… И если я хоть на секунду спутаю вас с другой женщиной…

— To что? — чуть ли не пробулькала я, захлебываясь слюной.

— Я могу убить вас, — Милан обжог мне нос своим дыханием. — Убить! И это правда. Именно поэтому я не пускаю в дом ни одну женщину. Именно поэтому я отказался от идеи театра. Моя болезнь прогрессирует… Я хочу, чтобы вы уехали и понимаю, что не в силах отпустить вас… Мне безумно не хватает женского общества. Безумно… Вера, вам честно не страшно рядом со мной? — голос его сделался мягким, почти мальчишеским. — Только правду, Вера, говорите мне только правду…

— Мне не страшно, — выдохнула я. — Но мне больно. Отпустите меня, пожалуйста.

Барон отпустил и привалился к перилам, закрыв лицо белоснежными манжетами, которые двумя нечеткими силуэтами птиц взметнулись перед моим затуманенным взором в темноту.

— Если только почувствуете страх, кричите, бегите… Я велел Карличеку всегда быть начеку… Я постараюсь с вами не встречаться. Я думал об этом весь день. Так будет лучше для нас обоих. Я не прощу себе, если причиню хоть какой-то вред невесте Яна. Ступайте наверх. Я буду ждать вас внизу. Мы поужинаем и думаю… На этом наше общение закончится. До приезда Яна мой особняк в вашем распоряжении. Но меня в нем не ищите…

Я подняла голову и нашла глаза барона, но во тьме их выражение осталось для меня тайной.

— Я могу обойтись без ужина, — сказала я твердо, давая барону шанс уйти прямо сейчас, не причиняя себе большего дискомфорта, чем тот, который он уже испытал за два вечера скудного общения со мной.

Барон усмехнулся и, кажется, даже покачал головой.

— Я не настолько безнадежен, Вера. На столе три прибора. Пан Драксний ни на секунду не оставит нас наедине, а уж Карличек, тот точно будет шнырять взад- вперед. Мальчишка вообще не умеет сидеть на месте… И потом я действительно хочу показать вам себя, чтобы вы не испытывали больше никаких сожалений по поводу того, что наше знакомство не состоялось. А сейчас поднимайтесь наверх и отбросьте на этот вечер все страхи. Даже те, что я нагнал на вас только что…