На пару мгновений ее ноги приросли к земле. Едкие слова попадали прямо в ее живое сердце и ранили так больно, словно ее атаковали сильнейшими заклинаниями. Избалованный ребенок… плохая студентка… легкомысленная особа. Все то, чем она изо всех сил старалась не быть, всю жизнь.

И она в порыве откровенности говорила ему об этом, жаловалась, что ее такой часто считают. А теперь он использовал все это против нее. Зачем? Чтобы оттолкнуть наверняка, боясь, что слов «я тебя не люблю» будет недостаточно? Она была настолько ему противна?

Резко повернувшись, Алиана побежала прочь, почти ничего перед собой не видя от слез. Она не помнила, как добежала до своей комнаты, как рухнула на кровать, рыдая в подушку. И сколько еще часов рыдала перед тем, как смогла, наконец, заснуть — просто от того, что больше не могла плакать.

Наутро Мексен проснулся с горьким ощущением во рту. Он почти не спал. Впервые за все лето ему не хотелось ни спать, ни вставать, ни учиться, ни тем более завтракать с леди Лизергейн. Он чувствовал себя так, словно разом лишился вкуса к жизни — всей сразу. Но он заставил себя подняться и спуститься в столовую к нужному часу.

Когда стало ясно, что Алиана не спустится, Мексен положил серебряную вилку и перестал пытаться есть через силу. Наблюдая за тем, как спокойно завтракает леди Мелиция, он вдруг испытал злость.

— Надеюсь, теперь вы довольны, миледи? Ваш слуга сделал все, как хотели?

Но его прямой взгляд, полный ярости, против ожиданий нисколько не смутил его собеседницу.

— Вы не слуга мне, Мексен. И таланта комедианта в вас нет, стоит ли паясничать? — спокойно спросила она, едва взглянув на него.

Скрипнув зубами, он отодвинулся от стола и встал, подойдя к окну. Ему хотелось бы придушить эту женщину, но он знал, что не сделает этого.

Вчера, накануне приезда Алианы, она вызвала его на разговор в гостиную и произнесла очень длинную речь, после которой Мексен почувствовал себя страшным глупцом. Леди Лизергейн начала с того, что дала понять: все это время ей было прекрасно известно все, что происходило между ним и Алианой. Она упомянула и ночные свидания в саду, и тайные уроки зельеварения. И пересданный экзамен, о котором ей стало известно из переписки с ректором Королевской Академии.

— Но… почему же вы тогда не разоблачили нас в первый же день? — спросил он, и пристыженный, и озадаченный.

— Потому что не вижу в том смысла, — отозвалась она. Тон ее был скучающим и спокойным, как гладь пруда в безветренный день, и Мексен, краснеющий и бледнеющий перед ней, почувствовал подвох.

После долгой паузы, в течение которой леди Лизергейн изучала его, на ее губах заиграла улыбка:

— Однажды я сказала: «если мне придется оставить в гостях лишь одного из вас» и вы ответили, что поняли меня. Давайте проверим, как вы поняли?

— Разумеется, вы оставите свою внучку, леди Лизергейн, — пробормотал Мексен, сгорая от стыда. Он изучал свои ноги в старых ботинках и невольно подумал, что скоро придется искать деньги на новые.

— Вы неправильно поняли. Я, разумеется, оставила бы вас, — невозмутимо сказала леди Мелиция и встала из кресла, неспешно прогуливаясь по комнате. Мексен невольно повернулся в ту сторону, куда она шла.

— Как такое может быть? — недоверчиво спросил он.

— Я всю жизнь покровительствую талантливым людям, Мексен. Не родственникам. Не аристократам. Не тем, кто похож на меня саму чем-либо. Талантливым, — повторила она, подчеркнув это слово так яростно, что показалось, будто леди Мелиция произносит боевое заклинание.

— Так вы считаете Алиану бездарной? — удивленно спросил Мексен.

— Увы.

Сложив руки на груди, леди Лизергейн подняла подбородок повыше, но от этого ее взгляд стал выглядеть только еще грустнее:

— Поверьте, мой мальчик, я предпочла бы, чтобы ваш талант достался Алиане. Чтобы это моя внучка с горящими глазами просиживала ночи над учебниками, а дни — над котлом с зельями. Но надо смотреть правде в глаза, и я всегда так делаю.

Леди Лизергейн развернулась боком к окну, и Мексен заметил, что освещенная часть ее лица будто стала добрее, в то время как вторая, остававшаяся в темноте, отражала злость и разочарование. Тем временем она продолжала говорить:

— Алиана — посредственность. В ней нет ни живости ума, ни силы духа. Возможно, я в этом тоже виновата. Родители баловали ее и я не уступала. Теперь она проваливает экзамены и находит себе репетитора, с которым можно флиртовать, чтобы выдержать скучные занятия.

Леди Лизергейн выдержала большую паузу перед тем, как продолжить, словно помогала ему этим лучше усвоить сказанное.

— Мне жаль говорить вам это, Мексен, — продолжила она, наконец, — но моя внучка постоянно ищет развлечений. Не удивлюсь, если сейчас она уже планирует побег и замужество за вами, но не от глубоких чувств, а лишь потому, что ей скучно.

Мексен удивленно открыл рот — Алиана писала ему о подобном в последнем письме. О своей любви, о готовности отправиться с ним на край света.

— Да, вижу, она делилась с вами этими идеями, — усмехнулась леди Мелиция. — Что ж, я даже не буду вам мешать. Все, что я хочу для вас сделать, Мексен — это описать ваше ближайшее будущее с моей внучкой. Присаживайтесь, сегодня у нас будет урок жизни вместо зелий, — насмешливо предложила она.

Мексену пришлось выслушать все до конца. И уже через несколько минут он понял, что леди Мелиция во всем права. А самое ужасное, что она не запугивала его и не пыталась помешать — напротив, предлагала помощь: деньги и даже свой дом в другой вотчине, расписав этот дом во всех красках: и удобный, и теплый, и уютный. А потом предложила подумать, что будет, когда они окажутся там вдвоем с Алианой.

— Вы, Мексен, можете вернуться, как только моя внучка станет оборотнем. Не стесняйте себя — я человек без глупых принципов, и все равно помогу вам с образованием, — мягко сказала леди Лизергейн.

— Что? — нахмурился Мексен, всерьез обдумывая в тот момент ее предложение и не уследив за ходом мысли. Он был слишком шокирован внезапной щедростью и добротой леди Мелиции.

— Да полно вам, мальчик мой. Неужели вы не понимаете, что искусаете ее в первое же полнолуние? Может, ещё скажете, что не мечтали покусать ее в прошедшие три дня? — со смешком спросила леди Лизергейн.

И этот смешок напугал его до смерти, до дрожи. Не в силах произнести ни слова, он только смотрел перед собой, переживая одно из самых жутких озарений в жизни.

— Но не волнуйтесь, — продолжила она, не отрывая взгляда от его лица, — об Алиане позаботятся родители. Проведет жизнь в их доме, на пару-тройку дней в месяц ее будут запирать в спальне — не велика беда. Это не так уж тяжело, ведь правда?

Ошеломленный, Мексен прирос к креслу, тяжело дыша. Горячка чудовищна. Теперь он прекрасно знал об этом. Как и леди Мелиция. Их судьба, если сбегут — ужасна. Алиана обязательно пострадает, и никогда ему этого не простит. Он сам никогда себе этого не простит.

После долгого молчания он медленно сказал:

— Извините мою глупость, леди Лизергейн. На этот раз, кажется, я действительно все понял.

Что могло быть хуже, чем самому, своими словами, отталкивать Алиану, чтобы оградить ее от опасности? Для Мексена — ничего. Прошлой ночью он едва удержался от того, чтобы бежать за ней и во всем признаться. И потом, сидя в своей комнате, еще трижды собирался пойти к ней, чтобы объясниться. Но каждый раз сдерживался, понимая правоту леди Мелиции.

Положив вилку, леди Лизергейн развернулась к нему, стоящему у окна и кусающему губы. Думающему только об Алиане — как она провела эту кошмарную ночь? Не надо ли ему все же пойти к ней и сказать правду?

— Боль пройдет, мой мальчик. Каждому из нас хоть раз в жизни случалось влюбиться не в того человека. Многим — даже более, чем раз, — мягко сказала она. — Сегодня Алиана уедет домой, и уже завтра вам станет намного легче.

Скандал на дороге.

После урока Мексен отправился в лес. Ему было проще посвятить весь день поискам тропника, чем каждую секунду рваться к Алиане, снова и снова принимая мучительное решение этого не делать.