Лето промелькнуло, словно не было. Только недавно оно громыхало грозами, пело соловьями, дурманило голову сладким липовым духом, а вот уже и улетело в теплые страны, грустно прощаясь из поднебесья голосами перелетных птиц. Все природа приуныла, встречая рыжую осень мелким затяжным дождичком. Жизнь в скиту замерла, застыла словно в капле смолы. Словно тени скользили трудницы, козы удалились в сарай, Устинья… Не пропала, конечно, но словно бы притихла, не звала Добряну к себе, и сама не заходила, спросит мельком о работе, и все.

А боярышне того и надо. Не скучно ей, не боязно. То и дело находит она оставленные неугомонным оборотнем гостинцы: цветы, орехи, а то пряники медовые. Давеча на завалинке платочек шелковый лежал. Прижала Добряна яркий лоскут к сердцу, улыбается, а сама смотрит, не мелькнет ли волчий хвост поблизости, не высунется ли из-за угла любопытная морда… И так хорошо на душе делается. Сами собой песни поются, работа просится в руки, и на душе светло.

Кстати, о работе, непростое ремесло судили боги Добряне. Сколько она слез поначалу выплакала одним богам ведомо, а только научилась, превозмогла себя. Уже первую рубаху на заказ расшивает. Кладет боярышня стежок ко стежку красной нитью по беленому полотну, слова заветные, от стариков даденные проговаривает, старается. Загадала она, коли примет наставница работу с первого раза, то и с волчком все сладится, а коли со второго… Все равно оборотню от нее не уйти! Ее он, Добрянин,и точка.

Сказано — сделано. Готова рубаха крапивная, пора ее на суд нести.

Долго-долго смотрела на сорочку Устинья. Так и этак гладила тонкую шелковистую ткань, подслеповато щурилась, рассматривая вышивку.

— Хорошо, — разродилась, наконец. — Надо бы придраться, а не к чему. Завтра братцу твоему письмецо отправлю. Мол, закончила Добряна Кондратьевна обучение свое. Забирай ее и взамуж отдавай, ибо по всем статьям созрела девка для этого дела, — сказала и смотрит насмешливо, а потом и вовсе рукой махнула. — Иди, голуба моя, к себе, отдыхай.

Добряна не пошла, полетела. Настала ее пора. Пришло время действовать. Перво-наперво истопила она печь, нажарила блинцов с припеком яблочным, стол накрыла, чем боги послали, нагрела воды лохань, завесила окошки, постель перестелила… Короче, изготовилась.

Мылась боярышня неторопливо, неспешно промывала русые косы свои, изогнувшись словно татарский лук, терла спинку и старательно не замечала, что поддувает из сенцов. Не так уж и сильно оттуда холодом тянуло, потерпеть можно.

Ополоснувшись чистой водицей, принялась красавица вытираться. И так повернется, и эдак. Ножку на лавку поставила, рукой белой по ней ведет, колено круглое гладит небрежно, а сама все ждет… Когда волосы чесать начала, в сенцах будто вздохнули глубоко, а как назад волной их откинула, закряхтели, закашлялись…

— Заболел ты что ли, мой сердечный друг? — с голубиной кротостью позвала Добряна, — Так это от сквозняка, точно тебе говорю. Ты в горницу входи поскорее, а то и меня продует, — добавила искусительного меду в голос красавица.

Только проговорила, скрипнула дверь, и к спине прижалось твердое мужское тело.

— Думал не дождусь уже, покраду тебя, — жарко выдохнул он в порозовевшее ушко. — Лада моя.

— А ты мой, — развернувшись в кольце сильных рук, в первый раз прямо поглядела на оборотня Добряна. — Никому не отдам, — шалея от собственной смелости, коснулась точеных скул, обвела дрожащим пальчиком приоткрывшиеся навстречу губы, запуталась в кудрявых волосах…

— Гнать будешь, не уйду, — втягивая Добряну в головокружительный поцелуй, пообещался он.

Дева глаза прикрыла, в коленях ослабла и в рот своему милому стонет. Подхватил он ее как пушинку невесомую на постель уложил…

— Выйдешь за меня замуж? — спрашивает, а сам смотрит, как будто боится, что откажут.

Как такого обидеть, пришлось соглашаться. Главное имя не забыть спросить и матушке его понравиться. Но с этим Добряна обязательно справится! Иначе никак!

Тут и сказке конец, кто читал — молодец!

Автор на ПродаМан httрs://рrоdаmаn.ru/Yаninа/

Автор на Призрачных мирах httрs://fеisоvеt.ru/магазин/Веселова-Янина/

Оплывшая свеча нещадно чадила и слабо освещала просторную чердачную комнату. Чересчур просторную. Настолько, что маленький магический обогреватель не справлялся, и у Тары зуб на зуб не попадал. Она на цыпочках пробежала в полотенце от бадьи с водой до шкафа, оставляя влажные следы, и пообещала себе купить пару новых кристаллов для печки. И пару свечей. Или украсть.

Масштаб, конечно, для неё несерьёзный, достойный беспризорной шпаны, а не для одной из лучших воровок Тинсдейла, но последние месяца два дела шли не столько в гору, сколько с горы: заказ на кражу крупного бриллианта из частной коллекции оказался с подвохом, и кошка едва унесла лапы из ловчей сети. А еще по-глупому засветилась перед городской стражей. Как раз в окно влезала, когда их капитан вломился с подкреплением в кабинет, словно медведь в малинник. Красивый, надо признать, молодой, зеленоглазый, пару мгновений на него смотрела, как дурочка. Искра, буря… На каждом фонарном столбе потом ветер трепал её портреты. Хорошо хоть, в парике была и цвет глаз сменила. Пришлось залечь на дно.

Дном сейчас служила холодная комната на краю тихого рабочего квартала. Бедного, но достаточно приличного, чтобы патруль появлялся редко: воровать здесь было особо нечего, но и комнаты стоили подороже, чем в Городке Оборванцев, поэтому пьяные драки и дебоши случались редко. Божественно скучный район. Хозяйка считала съёмщицу цветочницей из магазина на другом конце Тинсдейла и тоже не докучала, получая свою серебрушку в неделю.

Чердак, возможно, того и не стоил, необжитый, холодный, но к сквознякам и скрипучим полам прилагались три окна, кровать, стул, стол, комод и шкаф, что её вполне устраивало. Купальной бадьёй, магической бездымной печкой и зеркалом обзавелась уже сама, желая свести к минимуму контакты с соседями.

Тара передёрнула плечами, покрываясь мурашками, и вытащила из шкафа ворох белья с запутанными чулками и бордовое муаровое платье. Спокойный, не привлекающий лишнего внимания, цвет. Неопасный, вечерний, добропорядочный и обыкновенный. Половина зала будет в бордо.

С добычей пробежала к высокой металлической кровати и сбросила на лоскутное покрывало. А потом приподняла кровать, подставляя под одну ножку проповеди Святого Футуса. Толстенная книга, в мужскую ладонь шириной, тоже утащенная откуда-то по случаю и ни разу не читаная. Наверняка Святому до всего было дело. Тара потянулась к другой ножке и раскрутила основание, из металлической трубы выскользнули шёлковые свёртки с украшениями. Выбрав комплект с изумрудами, не слишком чистыми, чтобы не запоминались, затолкала остальные драгоценности обратно и вернула Футуса под подушку.

Через пару минут она уже собирала волосы в тугой узел на затылке перед треснувшим и пятнистым зеркалом, притащенным с ближайшей помойки. Длинные пепельные кудряшки привычно сопротивлялись, и девушка зачерпнула из фарфоровой баночки лосьон для укладки. Тоже почти закончился… Магические искорки пробежали по прядкам и будто стянули ниткой. Тара надела тёмный повседневный парик и взглянула в зеркало.

В ответ на неё посмотрела совсем молодая женщина с большими серыми глазами, в которых тонули золотые крапинки. Пушистые ресницы бросали трепещущиеся тени на нежную кожу. Возле губ замерла маленькая родинка, будто крошка сладкого печенья. Мадам Жоли, которая помогала ей маскировать внешность и для которой она иногда выполняла заказы, а иногда сбывала украшения в её заведение, всегда говорила, что с таким личиком нужно было идти не в воровки, а в её «маленький розарий», но… Нет. Тара ещё немного полюбовалась на себя, как всякая женщина, а затем скрыла родинку корректирующим эликсиром, им же подправила скулы и носик, делая их чуть шире и неприметнее. Пара капель под веки — и глаза сменили цвет на карий. Немного духов, спутывающих запах тела, уже изменённый маслами для купания. Украшения и перчатки завершили образ и преображение.