Возможно, именно благодаря своим принципам мальчику повезло, и его заметил сам Безымянный Король. Владыка увидел в грязном оборванце-несмышленыше нечто, что выделяло из толпы. Он неустанно перед смертью любил повторять Тиберию: «У тебя, мой друг, хребет, как у филя — его ничем не сломить».

Жизнь в замке, конечно же, разительно отличалась от бессмысленного существования в трущобах. Здесь и кормят четыре раза в анимам, и спишь в тепле и на мягкой кровати, и носишь хорошую чистую одежду. Счастье омрачали лишь занятия с хаятами и мастерами гладиуса. Приходилось много читать, писать и изводить себя тренировками. Когда ты беден и никому не нужен, у тебя есть свобода действий. Хочешь — пошел гулять, хочешь — дальше спишь. Но Тиберий понимал, что лучше соблюдать жесткую дисциплину, чем жить впроголодь.

В итоге за все старания Владыка назначил его личным помощником, выделил дом в Венерандуме, слуг и одарил целым сундуком золота. Самые важные дела проходили через королевского прокуратора: на тот момент Его Величество часто болел. Поэтому порой Тиберий самостоятельно принимал решения. Даже старейшины завидовали его власти, боялись, что попытается захватить трон… Глупости! Он преданно служил правителю, еще не понимая, как ловко тот им управляет.

Вскоре Тиберию удалось жениться на дочке богатого юментского консула. Честно говоря, это был брак не по любви: прокуратору надо было упрочить свое положение, иначе по законам Мезармоута старейшины могли в любой момент сделать его рабом. А после смерти физической оболочки Владыки всё к тому и шло…

Юлия оказалась чудесной и умной женой. Она сделала Тиберия счастливым. Могла лишь одним словом усмирить его гнев, одним прикосновением прогнать грусть и одним поцелуем вернуть уверенность в себе. Прекраснейшая из всех женщин, даже несмотря на то, что прожила большую часть жизни в роскоши. Она умела переживать за других и ощущать чужую боль.

Спустя столько хакима, Тиберию часто снилось, как Юлия встречает его на пороге их дома. В пронзительных голубых глазах играют смешинки, на щеках выступает румянец. Она стоит в легкой синей тоге, не боясь заболеть. А он, хмурясь, берет её на руки и уносит в теплый зал, закрывая ногой за собой дверь. Счастливое время!

Юлия родила троих прекрасных детей: Доминика, Гименею и Луция. Тиберий души не чаял в них, именно после их появления он осознал, насколько же мягким и ранимым обладает характером. Ему-то казалось, что он жесток, непоколебим и тверд!

Жена умерла, когда Луцию было всего два хакима: подхватила простуду и, пролежав больше семи анимамов в постели, умерла. Как уверяли лекари: не выдержало сердце. И жизнь Тиберия в один миг превратилась в нескончаемое страдание. Он всё время плакал, а боль, поселившаяся в груди, казалась вечной. Пришлось на некоторое время отойти от дел, благо Безымянный Король позволил.

Тиберий так и не смог заставить себя явиться в храм Юзона, дабы увидеть, как сжигают его Юлию. Только при мысли о том, что её положат в открытый каменный саркофаг, обольют черной гадостью и… Нет, даже сейчас об этом думать больно.

Лишь дети держали Тиберия в этом мире. Не будь их — он бы давно перерезал себе горло. В Гименее, Доминике и Луции видел смысл в жизни и свое будущее. Возможно, еще настанут периоды счастья — надо лишь преодолеть все неприятности.

— Выпей.

Кудбирион протянул ему флягу.

— Что это? — Голос был сиплый. Лицо онемело на морозе.

— Специально сохранил, — ответил друг. — Особая настойка, которая поможет тебе взбодриться.

— Хмельная?

— Нет. Пей же.

Тиберий влил в себя ледяной жидкости из фляги, рот тут же обожгло, заломило зубы. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы усмирить огонь в горле. Удивительно, но вскоре стало заметно лучше. Мороз не казался уже таким кусачим.

— Пока мы не добрались, я хотел бы тебе кое-что сказать, — вымолвил Немерий, забирая флягу.

— Ну…

— В общем, такое дело… Если будет воля богов, экспедиции удастся добраться домой и тогда… Я… Я хочу сказать, что…

— Не томи уже.

— Ты не мог бы попросить у Безымянного Короля, чтобы он пощадил Авлу?

Впереди, сияя чешуей, их дожидался дагул Сир, под крыльями которого можно было спрятать Венерандум. Ящер казался поистине циклопическим.

— Думаю, смогу уговорить Владыку, — сказал Тиберий после недолгого молчания. — Надо лишь объяснить ему, что Авла стала жертвой обстоятельств.

— Спасибо тебе, друг! Никогда не забуду!

— Сначала надо вернуться домой.

Зависшая над павшим богом Луна, бледная и робкая, воровато выглядывала из-под черных туч.

— Кажется, скоро опять снег пойдет, — вздохнул Тиберий. — Сейчас бы руку отдал, чтобы оказаться дома.

— Мы выкрутимся, друг. Я верю.

Прокуратор повернулся к нему.

— Ты еще совсем недавно говорил об обратном.

Кудбирион подвинулся к нему поближе и прошептал в ухо:

— Так я из-за Авлы. Голову совсем потерял от любви. Думал, сдохну.

— Не ожидал увидеть тебя таким, Немерий.

— Я сам от себя не ожидал. Она как будто в голову залезла. Веришь, постоянно думаю о ней. О том, какая она красивая. Проклятье! Вот уж где не ожидал влюбиться, так это в ледяной пустыне. Кому расскажешь — на смех поднимут.

— Тебе не кажется это странным? — спросил Тиберий.

— Что именно?

— Мы сейчас направляемся к дагулу — существу, создавшему человеческий род. А разговариваем о женщинах.

Кудбирион так и не ответил.

Огромные ледяные горы, раскинувшиеся вокруг, давили на нервы. Тиберий по-прежнему не мог отделаться от мысли, что там, на заснеженных острых вершинах, кто-то следит за экспедицией. Но сколько бы он не всматривался вдаль, на таком расстоянии и при такой плохой видимости ничего нельзя было разглядеть. Высота гор казалась колоссальной. Оставалось только догадываться, кто, когда и зачем создал это страшное каменное великолепие.

Из-за стремительно несущихся чернильных облаков время от времени выглядывала луна, но её холодного бледного света было недостаточно, чтобы люди могли уверенно продвигаться к павшему дагулу, поэтому Тиберий приказал зажечь масло. И теперь пляшущие огоньки в бронзовых чашах слабо покачивались на специальных костяных подставках с левой и правой сторон саней.

Бегунки королевского прокуратора и кудбириона тащили трое солдат — палангаи Авкт, Кастул и Мардарий. Ловко управляясь с лыжными палками, они шли уверенно и быстро. И не скажешь, что за теплыми одеждами прячутся худые и изможденные переходом воины. Тиберию было их немного жаль: сам он с трудом представлял, как бы смог тащить бегунки. Возраст уже не тот… Да и сытая теплая жизнь в замке дает о себе знать.

«Мы дойдем. У нас получится. Должно получиться…»

— Думаешь, он живой? — едва слышно спросил кудбирион, накинув на себя еще одну толстую шкуру дагена.

— Дагул?

— Да.

— Надеюсь на это. — Губы едва слушались из-за холода.

— Когда боги там, в небесах, они кажутся невероятно прекрасными, — сказал Немерий. — Помню, один астроном позволил мне взглянуть в эту их огромную металлическую штуку с линзами…

— Телескоп, — подсказал королевский прокуратор.

— Да-да, в телескоп. Как же я тогда поразился красоте дагулов. Понимаешь? Их чешуя переливалась красными и зелеными цветами… И я все не мог понять, как же они висели в пустоте? Этот вопрос долгое время мучил меня… А сейчас, глядя на поверженного Сира, я вижу… просто огромную тушу. Наверное, боги покарают меня за эти слова.

Тиберий кивнул, но ничего не сказал. Кудбирион озвучил его мысли. В старом ящере не чувствовалась искра жизни. И чем ближе сани подходили к дагулу, тем отчетливее это становилось понятно. Прокуратор буквально молился, чтобы Сир, как в древних сказаниях, раскрыл безгубую пасть и исторг натужный рев, от которого дрогнет земля. Чтобы порванные крылья сложились на могучем теле, а не безжизненно трепыхались под порывами ветра. Чтобы огромные, идеально круглые глаза засияли божественном светом.