— Эти скандинавские Боги, — сказала она. — Такие варвары.

Джефф рассмеялся.

— Знаю, — сказал он. — Все, что мне нужно было сделать, это купить тебе золотое яблоко.

Мой брат и его жена обменялись улыбками.

— Извини, — сказала я, слова выскакивали из моего горла, — но кто ты?

Ди лучезарно улыбнулась мне.

— Я твоя сестра, — сказала она. — Афродита.

— Мама всегда говорила, что тебе надо было изучать греческий, — рассмеялся Джефф.

— Что? Как? — Я запнулась, а потом края мира снова начали тускнеть, и я опустила голову между ног.

— Хмм, — прошептала Ди. — В другой раз, милая.

Нежная рука Ди гладила меня по спине, пока мир не перестал вращаться, и я смогла проглотить еще несколько глотков воды.

— Когда будешь готова, — сказала Афродита, греческая богиня любви, — нам придется столкнуться с музыкой. 

Столкнуться с музыкой, означало попасть в полицию.

Меня не было больше месяца. Мои родители подали заявление о пропаже, и мне оставалось всего несколько недель до того, как меня официально объявят мертвой. А потом меня вынесло на пляж Коронадо, одетой так, словно я вернулась с фестиваля эпохи Возрождения, с глубокими ранами от веревки на запястьях и лодыжках.

— Скажи им, что ты рассталась со своим парнем, — сказала Ди, протягивая мне толстовку. Одну из тех, что с петлями на рукавах для больших пальцев, которая прикрыла мне раны на запястьях. — Скажи им, что тебе просто нужно было уйти, — продолжала она, поправляя рукава толстовки, пока мы шли к стоянке. — Дознаватель будет сочувствовать, я обещаю.

Джефф устроил малышку Деви на заднее сиденье, а сам сел за руль.

— Постарайтесь найти баланс между причудливостью и эмоциональной нестабильностью, — сказал он.

— Это будет нетрудно, — прошептала я, и Джефф с Ди рассмеялись. — Но что, черт возьми, что я скажу маме и папе? — В животе у меня образовался тугой узел паники, и я сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони и стараясь не забывать дышать.

— Я разберусь с ними, — сказал Джефф, подъезжая к полицейскому участку. — Не беспокойся об этом. Встретимся здесь через несколько часов.

Невысокая светловолосая женщина-полицейский провела меня в дальний кабинет, где я села на складной стул у складного стола. Я прочистила горло, а затем начала свое официальное заявление, сказав ей, что встречалась с Лукасом, Лукасом Лафи, но держала это в секрете, потому что он был женат. А потом он просто… исчез из моей жизни.

Слезы были естественными.

После целой коробки салфеток и строгого предупреждения обратиться за профессиональной консультацией, блондинка-полицейский записала мое заявление и отпустила меня. 

Я вышла из кабинета, слегка прихрамывая на больные лодыжки, и увидела свою семью, стоящую в вестибюле. Сначала мама обняла меня, потом к ней присоединился папа, а потом мы, молча, стояли в вестибюле полицейского управления Сан-Диего.

— Я… — прошептала я. После всех этих рыданий мой голос звучал хрипло.

— О, милая, твой брат все объяснил, — сказала мама, держа меня за руки. — Тебе не нужно ничего говорить.

Я подняла бровь, глядя на Джеффа, гадая, какого черта он им сказал. Он только улыбнулся.

Пока мы ехали домой, мама без умолку болтала о том, что только что позвонила в Чикаго, убедилась, что с моей квартирой все в порядке, и университет ждет меня, если я все еще готова вести свои занятия, потому что четверть начинается чуть меньше чем через неделю…

Потом мы свернули на подъездную дорожку к дому моих родителей, и я захромала в свою комнату, сняла асгардское платье и сапоги и рухнула на кровать. Я что-то упустила, подумала я, когда моя голова коснулась подушки, а потом я заснула.

Мне снились камни.

Небо было тусклым, тяжелым, свинцово-серым, солнце стояло низко над горизонтом. Я стояла среди камней в Слинденнаре, среди изображений Рагнарёк. Один и Волк Фенрир. Тор и змей Ёрмунганд. Хеймдалль дует в Гьяллархорн, Локи убегает…

Я снова повернулась к камням, но образы исчезли передо мной, камни покрылись землей. Я попытался смахнуть землю, но чем больше я пыталась, тем гуще становилась земля, пока она не покрыла мои ноги, руки, рот…

Я проснулась, хватая ртом воздух. Моя комната казалась очень шумной после месяца в Асгарде. Я слышала тиканье часов, гудение холодильника в коридоре. Я слышала журчание воды в трубах. Я посмотрела в окно, сквозь листья калифорнийского ясеня, но огни Сан-Диего заглушали звезды.

Я потянулась за кулоном Локи, но пространство между моими грудями было пустым.

Это потому, что он в Чикаго, сказала я себе, но рука у меня дрожала. 

Мои родители были чрезвычайно нежны со мной в течение трех дней, прежде чем я улетела обратно в Чикаго. Я предложила помочь в офисе, но мама отмахнулась от моего предложения.

— Твой папа вернулся, милая, — сказала она, — и Ди теперь приходит по утрам. У нас все отлично.

По ее глазам было видно, что это не совсем так, но я не стала настаивать. Я была тем, кто исчез на несколько недель без следа, я полагала, что она имела право обращаться со мной немного деликатно. Кроме того, как только она ушла на работу, я была рада побыть одна.

Мне нужно было позвонить.

Я взяла свою сумку с книгами и вышла из дома, следуя по тропинке, по которой ехала в ту ночь, когда покинула Мидгард. Я не осмелилась попросить у папы машину, особенно после того, как оставила ее брошенной на стоянке у захудалого боулинга. Кроме того, я с нетерпением ждала прогулки. Я много ходила по Асгарду, и мне было приятно снова размять мышцы.

Я решила сделать это на парковке «Радужного боулинга». При дневном свете это место выглядело еще хуже: огни «Б» и «О» были выгоревшими, а две машины, припаркованные на потрескавшемся асфальте, выглядели так, будто они давно не эксплуатировались. Какое-то мгновение я смотрела на светящуюся неоновую радугу, пытаясь ощутить Локи, но это было бесполезно. Теперь это был просто знак: Биврёст был закрыт для меня.

В будке таксофона под неоновой вывеской воняло сигаретным дымом, а тяжелая желтая телефонная книга, болтавшаяся под трубкой, была разорвана в клочья. Я открыла сумку, достала блокнот и открыла страницу, на которой написала «Хиди Меррилл». Затем я скормила первый из нескольких десятков четвертаков таксофону и набрала номер.

— Алло? — В трубке раздался женский голос.

— Здравствуйте, миссис Меррилл, — сказала я. — У меня для вас сообщение. Может, вы сначала присядете… 

Я вернулась в дом родителей в начале второй половины дня. Я чувствовала себя измученной междугородними телефонными звонками. Все были дома. Некоторые из них орали на меня, некоторые даже проклинали меня, некоторые рыдали. Но они все прислушались.

Хуже всех была жена Фила. Она даже не спросила, как меня зовут, откуда я звоню и кем, черт возьми, я себя возомнила. Она просто плакала. Мне показалось, что я слышу ребенка на заднем плане, но я твердила себе, что это был телевизор.

Я смотрела в кухонное окно, стараясь не думать о телефонных звонках и гадая, не слишком ли рано в 4:37 открывать пиво, когда услышала, как с грохотом открылась дверь гаража. Вошла мама с маленькой белой сумочкой «Веризон» и протянула ее мне через круглый стол. Внутри был новый сотовый телефон.

— В следующий раз, — сказала она. — Если будет следующий раз. Просто позвони.

— Спасибо, — пробормотала я.

У меня не хватило духу сказать ей, что мой мобильный телефон все это время был в сумке, и он, вероятно, все еще будет работать, если я просто поставлю его на зарядку. 

Ди и Джефф предложили отвезти меня утром в аэропорт на рейс обратно в Чикаго. Папа погрузил мой чемодан в багажник.

— Ты всегда можешь вернуться домой, — прошептал он, обнимая меня.

— Спасибо, — сказала я, внезапно засомневавшись, где вообще мой дом. Сан-Диего? Чикаго? Вал-Холл?