— Окраска птичьего помета зависит от цвета горных пород в средней части острова; птицы поглощают их кусочки, бог знает как и зачем! Но они, похоже, готовы глотать любую гадость!
Едва Петерсен произнес эту фразу, как туча чаек и глупышей бросилась с дикими криками на Кея, окружив его белым смерчем, несмотря на все его попытки отбиться от решительных птичьих атак. Похоже, что их магнитом притягивал красный берет Кея. Нападение внезапно прекратилось, когда самый храбрый буревестник спикировал ему на голову и взлетел, держа в клюве красный трофей. Вся птичья орда немедленно устремилась за удачливым разбойником.
— Не переживайте, мой юный друг. Вы через пару дней найдете свой берет в скалах. Правда, в таком состоянии, что…
Кей несколько натянуто улыбнулся. Похоже, что его немного раздражал снисходительный тон Петерсена.
Дальше нашим путникам пришлось продвигаться по каменистой тропе, пересекающей морену из плохо окатанного щебня и лавовые поля, усеянные кусками пемзы и острыми обломками вулканического стекла. Нередко им приходилось пробираться узкими темными проходами среди высоких базальтовых скал, на вершинах которых лежал снег, не успевающий растаять за лето.
Во главе процессии осторожно двигался Петерсен, постоянно проверявший почву перед собой металлической палкой, так как под слоем лавы могли скрываться широкие и глубокие трещины.
К семи часам вечера Петерсен решил устроить привал. Кей, измотанный трудной дорогой, но не перестававший восхищаться фантастическими пейзажами, заявил, что он готов продолжать маршрут всю ночь. Тем не менее он сразу же сбросил на землю рюкзак и принялся выбирать место, чтобы разложить спальный мешок.
Но ночь не наступила — она и не должна была наступить. Солнце в своем движении с востока на запад проходило над горизонтом, слегка касаясь его, что обеспечивало сумеречный день и такую же ночь. Тем не менее огромные тени скал укрыли местность густыми тенями, а на небе в разрывах между облаками холодно мерцали звезды.
Петерсен с гордостью объявил, что они прошли шестнадцать километров. Правда, он тут же поспешил добавить:
— Тем не менее это пустяки по сравнению с тем, что нас ждет дальше. Завтра мы окажемся на территории, где развиты сольфатары[47]. Это отвратительные маленькие вулканчики, воняющие серой; монахи Брандана приняли их за дыхание демонов… Не стану утверждать, что монахи в 600 году сильно ошибались…
Надеюсь, вы не станете думать, что мы идем по крыше, под которой скрывается ад. Мнение некоторых людей о том, что центральный огонь в недрах Земли и является адом, кажется мне весьма забавным. Особенно когда они добавляют, что попавшим туда несчастным приходится непрерывно крутиться, как белке в колесе, что неизбежно станет и нашей участью…
Нет, мой мальчик, я не верю в эти россказни. Но надо признать, что существует несколько разновидностей ада. И самый ужасный ад совсем не тот, где пылает сера и простираются огненные долины. Самым страшным следует считать ад, который мы находим в своих душах…
Петерсен замолчал, явно укоряя себя за излишнюю откровенность. Внимательно слушавший старика Кей забыл закрыть рот от удивления, так как не ожидал услышать подобные рассуждения от человека, которого считал невежественным охотником, не склонным к философским обобщениям.
Немного мрачный и, как всегда, молчаливый сэр Клюттер — бак ловко сложил из камней небольшой очаг и разжег в нем огонь, используя в качестве топлива сухую траву и корни папоротника. Кей быстро открыл консервы, с удовольствием использовав свой нож с несколькими лезвиями, до сих пор ни разу ему не пригодившийся. Потом он отправился за водой к небольшому ключу, бившему из-под соседней скалы.
Долго молчавший Петерсен обратился к профессору:
— Я вижу, что вы человек, привычный к походной жизни на севере и ее трудностям. Мне знакомы и люди, способные прожить в пустыне. Но меня немного удивляет, что для участия в крайне трудном путешествии вы выбрали такого неопытного компаньона, как ваш юный спутник.
Сэр Клюттербак бросил на любопытствующего орлиный взгляд, помолчал и сказал:
— Я не выбирал Кея Уэстлока в спутники… Наоборот, этот молодой человек выбрал меня, сэра Гильберта Клют — тербака из лондонского университета!
Петерсен едва не выронил от удивления свою любимую вересковую трубку.
— Кей сирота, — продолжал ученый, — но ему принадлежит большое состояние, а его опекуном является — точнее, являлся — честный человек, который старался быстрее избавиться от заботы о финансах своего подопечного. Как только стали известны удивительные приключения Фалькона и Курленда, Кей Уэстлок поднял на ноги всех лондонских адвокатов, чтобы добиться прекращения опекунства над ним в шестнадцать, а не в восемнадцать лет, как полагается по закону.
С помощью своих денег, адвокатов и опекуна ему это удалось. Как только суд освободил Кея Уэстлока от опекунства, он явился ко мне и…
Сэр Гилберт замолчал, так как к ним вернулся Кей с ведром чистой воды из источника.
— Мы закончим наш разговор позднее, господин Петерсен, если этот вопрос все еще будет интересовать вас.
Теперь Петерсен понимал причину некоторой сдержанности, которую проявлял профессор в общении с Кеем, к которому старый полярник стал относиться с уважением и симпатией.
Весной на острове Ян-Майен сравнительно тепло, особенно в стороне от побережья, а поэтому нашим путешественникам не пришлось страдать от сурового полярного климата. Их пуховые спальные мешки, а также большой шотландский плед обеспечили им комфортный ночлег под навесом скалы, защищавшим их от ветра.
На следующее утро Кей, поднявшийся первым, вскипятил чай. Бисквиты и шоколад со сладким чаем позволили путешественникам продержаться до полудня.
Когда Петерсен объявил привал, Кей не стал скрывать усталость. Он еще не обладал выносливостью взрослого человека, да и рюкзак со снаряжением оказался несколько тяжеловат для него. Накануне Петерсен пообещал трудный день, но действительность оказалась гораздо труднее. Постоянно нужно было выбирать дорогу, обходить лежащие под ногами небольшие изрыгающие серу кратеры. То и дело на путешественников обрушивались насыщенные серой порывы ветра, заставлявшие их отскакивать, кашляя и отплевываясь, со слезящимися глазами и обожженными серными парами легкими.
К вечеру они отошли всего на восемь километров от предыдущего лагеря, и эти километры достались им ценой огромных усилий. Избавившись от ложного стыда, Кей первым попросил пощады.
К этому моменту они оказались на участке на редкость активной вулканической деятельности. Поверхность под ногами выглядела, словно бурное внезапно окаменевшее море, на склонах окрестных холмов то и дело появлялись жуткие, пугающие мрачной глубиной трещины. Пейзаж, залитый желтыми полярными сумерками, принимал все более и более адский облик. Со всех сторон шипели, словно гигантские змеи, фумаролы, выбрасывавшие высокие столбы грязно-желтого пара. Ядовитый ветер, врываясь в узкие щели, издавал ужасные, едва ли не человеческие стоны.
Кей придвинулся ближе к огню, хотя сотрясающая его дрожь меньше всего зависела от холода.
— Прошу прощения, Петерсен, я не сразу поверил вам… Но если это и не ад, то, по крайней мере, неплохая его копия. Я хорошо представляю, что ирландским средневековым монахам могло показаться, будто они находятся на краю света…
Петерсен понимающе кивнул и в знак, что не затаил обиды, протянул Кею тарелку бобов с салом. Кей жадно накинулся на еду. Утолив голод, он отошел в сторону, чтобы набрать сухих веток для костра, пламя которого не только давало согревающее тепло, но и создавало пятачок уюта и покоя. Но и возле костра путешественники то и дело ежились от особенно жалобных завываний холодного ветра или уворачивались от переносимых ветром небольших кусков пемзы и пустотелых вулканических бомб.
Жмущиеся к огню путники утратили вчерашний энтузиазм и сидели неподвижно, не разговаривая. Даже Кей, постоянно одолевавший Петерсена вопросами, сидел печальный и задумчивый.
