Когда стоит хорошая погода, прогулка по Джорджтауну и его окрестностям вполне может показаться приятным времяпрепровождением; но стоит подняться ветру с Атлантики, и ты сразу чувствуешь себя жалким лондонским бродягой, страдающим от холода на набережной в районе верхних доков. За шиллинг в день я договорился с одним негром, что могу воспользоваться его лачугой и обедом из сладких бататов или риса с растительным маслом и соленой рыбы. Меня также не ограничивали кокосовыми орехами и бананами. На этих условиях мне удалось протянуть почти две недели, после чего, почувствовав пустоту в карманах, я должен был расстаться с негритянским раем со всеми его прелестями в виде бананов и громадных тараканов.

Опускались сумерки, и погода решила показать свой отвратительный характер. Поднялся душный туман, и хлынул проливной дождь, после чего я почувствовал, что сильно простудился. Невзирая на то, что улицы походили на парильню, я дрожал от холода, несмотря на поднятый воротник плаща. Я медленно брел по мерзкой, заваленной нечистотами Бритль-стрит, протянувшейся вдоль портовых кварталов, рассматривая цветные афиши, когда кто-то за моей спиной пробормотал:

— Это он… Да, это Эл Бекетт…

Обернувшись, я узнал беглеца из школы Диббертона. Это был странный малый, казавшийся мне симпатичным, но никогда не откликавшийся на мое доброе отношение к нему. Когда я заговаривал с ним, он молча смотрел на меня своими большими золотистыми глазами, в которых я мог прочитать лишь неприкрытую враждебность. Мне казалось, что я понял причину этой враждебности. Этот мальчуган, формально считавшийся англичанином, имел черную курчавую шевелюру и смуглую кожу. Очевидно, его мать была цветной женщиной, и это причиняло ему мучения. Я потерял надежду научить его чему-нибудь, поскольку он постоянно был в бегах и его то и дело приходилось разыскивать и отлавливать, как дикого зверька. Надо признать, что это было не слишком сложно, так как он всегда стремился к морю. В пятнадцать лет он был удивительно опытным ныряльщиком, и волнующееся море было для него родным домом. Когда школу закрыли, он удрал в очередной раз. Я узнал, что он жил в негритянском квартале, зарабатывая на жизнь рыбной ловлей, и, несомненно, страдал от нищеты далеко не так сильно, как я.

А сейчас, освещенный скудным вечерним светом, этот босоногий дьяволенок в потрепанных брюках и рваной рубашке, ничем не отличавшийся от множества живущих возле порта детей-метисов, неприязненно смотрел на меня. Я впервые увидел на его лице, постоянно серьезном и неулыбчивом, странную, непонятную мне улыбку.

Я дружелюбно поприветствовал его и спросил:

— Мой дорогой Фрэнки Бойд, чему я обязан удовольствию увидеть тебя? Как ты живешь? Надеюсь, тебе удается сводить концы с концами?

Он прищурился, пожал плечами и крикнул, обернувшись назад:

— Ведь вы хотели увидеть именно его?

После этого он мгновенно растаял в тумане, а я очутился лицом клицу с совершенно незнакомым мне типом, которого я, как мне показалось, никогда даже не встречал. Должен сказать вам, что людей этого облика я никогда не забываю, даже увидев его один раз несколько лет назад.

На голову ниже меня, неприятно широкоплечий и толстый, с широким плоским, странно бледным лицом, словно выпачканным в белом порошке, он выглядел рабочим мукомольни, вышедшим на улицу, не смыв муку, заполнившую морщины и складки лица. Среди них не сразу можно было заметить небольшие, остро смотрящие глазки. Встретив такую личность, нельзя не подумать, что вряд ли тебе когда-нибудь еще повезет встретить лицо со столь злобным выражением. На нем был шикарный дорожный костюм, словно только что приобретенный в модном магазине, и явно слишком маленькая для его головы панама, сдвинутая на затылок.

Он с неожиданной быстротой шагнул ко мне, схватил меня за руку, стиснув ее, словно железными тисками, и произнес неприятным скрипучим голосом:

— Да, именно вас я должен был увидеть, Эл Бекетт.

— Могу ли я поинтересоваться… — начал я вежливую тираду.

— Нет, ни в коем случае! — свирепо рявкнул он, и его узкие глазки дико сверкнули. — Вы не имеете права спрашивать меня о чем бы то ни было, и сейчас вы пойдете со мной, Эл Бекетт, куда я вам прикажу, и будете находиться со мной столько, сколько мне будет нужно. И даже не пытайтесь удрать от меня, иначе…

В его правой руке возник неизвестно откуда револьвер системы Смита-Вессона, мрачное дуло которого угрожающе уставилось на меня.

Даже появись у меня желание сбежать, я не мог сделать ни шагу, так как левая рука этого странного бледнолицего типа крепко вцепилась в мою правую руку. Пожалуй, легче было избавиться от когтей тигра…

Пока мы шагали по улице, туман рассеялся и погода резко улучшилась. Стемнело, на небе появилось множество мерцающих звезд, и над сплошной стеной высоких пальм поднялся серебряный месяц. Мой спутник отвесил мне основательный тумак по спине, очевидно, желая показать этим, что я должен повернуть налево. Мы вышли на просторную набережную, освещенную пронзительным светом прожекторов со стоявшего у причала английского крейсера «Бэконсфильд» и сопровождавшей его канонерской лодки «Грампиан». Я знал, что они прибыли в Джорджтаун сегодня утром.

У меня мелькнула мысль, что если я закричу, то могу привлечь внимание кого-нибудь из моряков, но тут же почувствовал, как мне в спину уперся ствол револьвера, а мой спутник прошипел:

— Не советую кричать. Даже дышать вам стоит как можно тише, или же вы быстро переселитесь в потусторонний мир. Вас это устроит? Говорят, там живется весьма неплохо…

Мне пришлось подчиниться.

Затем мы некоторое время шли по усыпанной гравием набережной, оставив позади основной массив городской застройки. Здесь нам попадались только отдельно стоявшие виллы, казавшиеся заброшенными.

Наконец коротышка сбавил скорость и со вздохом облегчения спрятал револьвер в карман.

— Отсюда вы уже не сможете удрать, — ухмыльнулся он. — А вот и мой товарищ, который поведет вас дальше. Он давно ждет нас. Ему поручено отвести вас к человеку, мечтающему познакомиться с вами. У этого моего приятеля нет револьвера, но он объяснит вам еще лучше, чем я, что сбежать вам не удастся.

В этом месте от набережной отходила обсаженная пальмами аллея, терявшаяся в темноте.

Неизвестно откуда перед нами возник огромный негр, отвратительная физиономия которого заставила меня внутренне содрогнуться. На нем были надеты широкие матросские панталоны, а голову обматывал в виде большого тюрбана кусок довольно грязной светлой материи.

Я подумал, что он вряд ли был африканским негром; скорее всего, он принадлежал к местному племени обитателей леса, потомков когда-то сбежавших от хозяев рабов, смешавшихся с туземным населением. Мое предположение оказалось весьма правдоподобным, когда я разглядел на его мускулистой груди характерную татуировку.

В руке негра поблескивало в лунном свете лезвие длинного ножа, казавшееся зеленоватым.

— Ну, Сэм! — воскликнул человек с бледным лицом. — Вот тебе наша птичка. Я сцапал ее до того, как она спряталась в своем гнезде. Отведи ее… Ну, ты знаешь куда.

— Ладно, отведу, — проворчал негр. Коротким взмахом руки он приказал мне следовать за ним. Я молча подчинился.

Пальмовая аллея казалась бесконечной. Тишину нарушали только приглушенные звуки наших шагов по утоптанной земле.

Внезапно я услышал легкий топот босых ног, доносившийся сзади. Во мне вспыхнула надежда. Я был уверен, что кто-то бежит за нами. Мне пришлось удержать себя, чтобы не обернуться в надежде увидеть своего спасителя.

Вскоре моему конвоиру представилась возможность продемонстрировать свое умение обращаться с холодным оружием. Из тени впереди неожиданно вынырнул небольшой домовый сычик с серебристым животом. Несколько мгновений он летел перед нами, потом резко свернул в сторону, чтобы скрыться в тени большого куста гибискуса. Но он опоздал, потому что негр мгновенно метнул в него свой нож. Этот небольшой ночной хищник по размерам едва превышает дикого голубя; тем не менее нож попал в него и едва не рассек на две части; получилось нечто вроде курицы, подготовленной поваром для вертела.