И направилась было за чаем из ивовой коры, чтобы унять головную боль, как вдруг услышала сзади голос:

— Но сейчас еще время завтрака!

После еды Харамис дала Майкайле старую летопись Рувенды — в надежде, что это, по крайней мере, займет девочку на сегодняшний день и его остаток пройдет спокойно. Волшебница была слишком утомлена, чтобы с нею возиться.

Харамис прошла в свою комнату, чувствуя потребность побыть в одиночестве, хотя и старалась не думать о странном происшествии, случившемся с нею ранним утром. Она прилегла на кровать, намереваясь отдохнуть часок-другой, но усталость совсем одолела ее, и она продолжала лежать совершенно неподвижно до тех самых пор, пока Энья не пришла выяснить, почему ее госпожа не спустилась к обеду.

— К обеду? — Харамис села и откинула упавшие на лицо волосы. — Разве уже время обедать? — Она выглянула в окно и с удивлением заметила, что стало совсем темно. — Я, видно, заснула.

— О да, госпожа, — отозвалась Энья. — Принцессу Майкайлу я уже накормила, и она беседует с господином Узуном, так что о ней у вас нет причин беспокоиться. Почему бы вам просто не остаться в постели и не подождать, пока я принесу поднос? Судя по вашему виду, вам не помешал бы отдых.

— Спасибо, Энья, — сказала Харамис. — Я немного устала, и поднос с едой в комнате, пожалуй, пришелся бы кстати.

Служанка вышла, Харамис встала и подошла к зеркалу. Энья права: совершенно очевидно, что она переутомилась, ибо тот внешний вид, который ей всегда удавалось поддерживать автоматически — заклинание, заставлявшее людей видеть ее такой, как она сама хотела, — теперь исчез. Из зеркала на Харамис смотрело ее настоящее лицо — бледное, исхудавшее и очень старое. «Пожалуй, лучше оставаться в своей комнате, пока опять не соберусь с силами, — пробормотала она себе под нос. — Узун меня не видит, а Энья знает, какова я на самом деле. Но объяснять это Майкайле пока рановато».

Харамис забыла, что Майкайла уже видела ее в этот день и во все глаза глядела на волшебницу во время завтрака, но та этого даже не заметила, и теперь у Майкайлы шел длинный и невеселый разговор с Узуном.

— Не больна ли Харамис? — спросила девочка. — Она неважно выглядела за завтраком и вовсе не сошла к обеду. Энья говорит, что госпожа просто утомилась, но сегодня она выглядела гораздо хуже, чем просто усталой.

— Что ты подразумеваешь под этим «хуже, чем усталой»? — спросил Узун.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты сам все видел! — вздохнула Майкайла. — Обычно у нее такой вид, что очень трудно определить возраст, то есть волосы ее седы, но все-таки она не похожа на старуху.

Послышался слабый перезвон струн.

— В детстве у нее были черные волосы, но, сделавшись волшебницей, она переменила цвет на белый. В то время ей было около двадцати лет — слишком рано для естественной седины. Тогда же она изменила и остальные свои черты, стала выглядеть старше — лет примерно на сорок, и с тех пор сохраняла одну и ту же внешность — пока я мог ее видеть. Не знаю, произошли ли и ней какие-нибудь изменения с тех пор, как я стал арфой…

— Нет, — сказала Майкайла. — Точно так же она выглядела всегда, вплоть до сегодняшнего дня. А сейчас ее волосы стали какими-то желто-серыми, лицо осунулось, и щеки ввалились. Она все эти годы пользовалась заклинанием, чтобы изменить внешний вид?

— Самым простым, — ответил Узун. — Слово «заклинание» даже не очень подходит к этой незамысловатой фразе.

— О, это мне известно! — припомнила Майкайла. — Я пользовалась чем-то подобным, когда была совсем маленькой. Это один из тех заговоров, что служат для того, чтобы тебя не замечали, когда ты не хочешь. Например, выбегаешь погулять, но опасаешься, что по дороге из замка кто-нибудь тебя остановит. Или сидишь в комнате, и тут входит кто-нибудь, кому ты не хочешь показываться на глаза. Надо просто сидеть неподвижно и мысленно повторять: «Меня здесь нет» — и никто ничего не заметит.

— Похоже, тут действует один и тот же принцип, — согласился Узун.

— Из твоих слов выходит, с его помощью я могла бы сделать вид, что прекрасно выгляжу, тогда как на самом деле моя одежда перемазана грязью, а косы расплетаются? — спросила девочка. — Мне надо бы научиться и этому. Так я избавилась бы от множества попреков.

Узун усмехнулся:

— Магические формулы способны послужить и для этого. Но я подозреваю, что для тебя, принцесса, упреки были скорее досадной мелочью, чем серьезной проблемой, и потому ты просто не задумывалась над тем, чтобы использовать магию в подобных целях.

— Ты прав, — рассмеялась Майкайла. — Мне всегда казалась неимоверно глупой идея о том, что одежду следует непременно всегда сохранять чистенькой и красивой. Когда бродишь по болотам, она обрастает грязью, и ничего уж тут не поделаешь. Да, по совести говоря, никому и не было дела до моего внешнего вида, пока не приближалось какое-нибудь важное событие, а тогда уж я позволяла горничным нарядить меня как следует и оставалась чистой и аккуратной до конца торжества.

Она нахмурилась, подумав, как ко всему этому отнеслась бы Харамис.

— Значит, если наша госпожа с помощью магической формулы поддерживала свою внешность неизменной на протяжении стольких десятилетий, а сейчас этот образ неожиданно исчез, она либо ни с того ни с сего перестала придавать ему значение, либо… она больна и у нее нет сил, чтобы его поддержать?

— Боюсь, что ты права, — сказал Узун. — Сегодня утром с ней случился какой-то приступ, когда она сидела здесь, около меня, — на некоторое время она лишилась возможности говорить и передвигаться. Потом сказала, что все это ерунда, а я обратил ее внимание на то, что идет дождь, и госпожа довольно быстро удалилась.

— Она велела мне выяснить, для чего предназначен стол, — изрекла Майкайла с издевкой в голосе. — Как будто мне это не было очевидно с первого взгляда. Но нот что странно, — продолжала она, — это не просто приспособление для регулирования погоды, хотя с его помощью погодой очень просто управлять. Когда я к нему прикоснулась, то как бы почувствовала через него всю страну, саму землю, несмотря на то что это всего лишь маленькая модель.

— Почувствовала страну? — Голос Узуна звучал одобряюще. — Что ты этим хочешь сказать?

Весь вечер Харамис оставалась в постели, и Майкайла решила не упускать возможность. Она прошла в свою спальню, забрала шкатулку с шариками и отправилась в рабочую комнату.

Хотя ей и не удавалось общаться с Файолоном каждое утро и каждый вечер, за последний год они выходили на связь достаточно часто, и теперь это уже не составляло труда. Она уже стала гораздо искуснее вертеть шарики на ладони, как велела Харамис, — этим Майкайла тоже не пренебрегала. Однако сегодня она покрутила их ровно столько, чтобы образовался энергетический заряд, необходимый для установления связи.

— Файолон, — зашептала она возбужденно, разглядев лицо собеседника, — я собираюсь показать тебе нечто невообразимое. Ты там один?

Файолон кивнул.

— Я в нашей старой игровой комнате, — сказал он, — здесь мне никто не помешает. — Он ни мгновение сделался грустным. — Ты знаешь, когда тебя нет, на меня вообще никто не обращает внимания. Тут стало очень одиноко.

— Прости, — смущенно проговорила Майкайла. — Я тоже очень скучаю по тебе. Мне бы очень хотелось, чтобы ты был здесь и увидел бы все это сам, а не с помощью наших шариков.

— Увидел — что? — Файолон смешно вытянул шею.

— Гляди. — Она подняла шарики над столом, передвигая их в разные стороны, чтобы создать ему хороший обзор.

— Это Рувенда! — тут же воскликнул Файолон. — И гораздо подробнее, чем на любой из карт, какие мне приходилось видеть. Ты сможешь подождать, пока я сбегаю за чернилами и пергаментом и срисую себе копию?

— Это не составит труда, — ответила Майкайла. — Харамис и слуги отправились спать, а Узун не горазд разгуливать по комнатам. Если потребуется, у нас есть время до самого утра. Собери все, что тебе нужно, а потом вызывай меня своим шариком.