Во время этих поездок Эразм изучал местность и сделал несколько полезных открытий. Один из данов — кланов, семей или как там называли себя эти недоумки — владел талантом в большей мере, чем прочие. До сих пор Эразм не трогал их, а гоббам не позволял даже резать их скот. Если легенды не лгут и у этих червей в самом деле есть какие-то способности, то прежде, чем их отнимать, следует выяснить, в чём они заключаются.

Эразм пришёл, чтобы брать магию, а не отдавать её. Мысль о том, что кто-то из стирмирцев сможет противостоять ему, который так долго, так тщательно отбирал свои знания и оттачивал свои умения, была, конечно, смехотворной. И всё же дан Фирта до поры до времени оставался нетронутым. Возможно, эти люди и впрямь обладали каким-то особым природным чутьём, ибо в тот день, когда Эразм пришёл в долину, они затворили ворота от всех, даже от прочих данцев.

В домашнем кругу всё шло по заведённому обычаю, как будто в Стирмире ничто не изменилось. Маг наблюдал за ними и даже составил в уме небольшой список: несколько мужчин, один очень старый, второй давно уже не юный, несколько не блещущих могуществом подростков и несколько мальчишек.

И ещё женщины. В Цитадели знаний никто не спорил, что талант, с которым рождаются женщины, отличается от мужского и нередко превосходит его. В дане Фирта была древняя старуха, которая редко попадалась на глаза птицам-соглядатаям, потому что почти не выходила из дома, женщина средних лет, две молоденькие и едва научившаяся ходить малышка. В том же доме жила ещё одна женщина, и её присутствие следовало как следует обдумать. Что привело её в дан Фирта в тот самый день, когда пришёл Эразм, и почему она осталась? С другой стороны, сейчас ей уже некуда возвращаться, потому что в один из своих набегов гоббы не оставили от её прежнего дома камня на камне.

Да, несмотря на всю уверенность в собственных силах, Эразм ощущал дан Фирта, как занозу между лопаток. Чем раньше получится с ними разобраться, тем лучше.

И почему его мысли постоянно возвращаются к младшей девушке? Как будто он что-то забыл, а оно вертится в голове и не даёт покоя… Ну что ж, сегодня он снова засядет за книги, которые теперь хранились в одной из лучших комнат башни, отведённой под библиотеку. Эразм вынес из запечатанного подвала Цитадели знаний целую полку книг, хотя до сих пор сумел разобраться только с четырьмя. Впрочем, пока и этого достаточно.

Взволнованный неожиданно разыгравшимся любопытством, Эразм поворотил лошадь к башне и краем глаза успел уловить необычайно чёткий образ леса. С такого расстояния нелегко было уверенно разглядеть… что? Бродячее дерево, отступившее в сумерки чащи?

Что за чушь, разумеется, такого быть не могло!

ЦВЕТЫ увядали, и вместе с ними земля лишалась последних красок. Люди безрадостно ковыляли по полям, но их новый властитель насыщал только свой собственный неутолимый голод. Поля тоже были сероватые, а колосья пшеницы загнивали, не созрев.

Юржику теперь нечего было пасти — то, что осталось от овечьей отары, стало дичью для гоббов. Дома он лишился, и боль утраты днём и ночью пожирала его изнутри. По рождению юноша не принадлежал к дану Фирта: когда-то дан принял его, сироту, ещё не умевшего ходить, благодаря узам очень отдалённого родства.

От прочих данов долины остались одни развалины. По никому не ведомой причине повелитель пока не трогал дан Фирта, хотя и упивался тем страхом, который рождала постоянная угроза. В голове Юржика поселилась глухая пустота — он стал будто полоумным и лишь гадал иногда, почему Эразм не вытянул жизнь из его приёмного клана, как вытянул из других.

Юржик был во дворе крепости, черпал воду из вонючего колодца, который прежде стоял заколоченным. Может, именно потому, что Эразм первым подчинил его своей воле, юноша остался в ближайшем окружении мага.

Он знал, что повелитель демонов — и его тоже — въехал во двор, окружающий основание башни, но не смел поднять глаза, до тех пор пока кривая когтистая лапа Карша, предводителя гоббов, не опустилась на его плечо. Тогда Юржик посмотрел на Эразма и отрешённо заметил, что даже богатые одеяния меркнут в этих стенах, которые измученные мужчины и женщины с каждым днём возводили все выше на древнем основании.

— Эй, слизняк.

Повелитель поманил его пальцем. Юржик, даже если бы захотел, не мог бы противиться этому властному зову, тем более когда его держал предводитель гоббов. Каким-то образом он собрался с силами и посмотрел в бесстрастные глаза мага, читавшие его как открытую книгу.

— Сколько тебе лет? — прозвучал вопрос.

Слова приходили все с большим трудом — теперь, когда Тьма поглотила их, у стирмирцев не осталось, о чём говорить. Правда, на мгновение мысли Юржика как будто слегка прояснились, одновременно вернулось и чувство страха. Он закашлялся и едва не задохнулся, словно ветер швырнул ему пыль в лицо, однако ответил так быстро, как мог.

— Прошлым летом меня допустили к покосу, — выпалил юноша эти теперь уже бессмысленные для него слова.

Повелитель улыбнулся.

— Не слишком стар и не слишком юн, чтобы медлить, — пробормотал он. — Негоже пренебрегать подходящим инструментом. Отправляйся на кухню, слизняк, выбрось эти лохмотья и вымойся как следует. — Повелитель зажал нос, показывая, что думает о чистоплотности бывшего пастуха. — Потом пойдёшь с Каршем. Может быть, — сказал он, кивая своим мыслям, — ты-то мне и нужен.

Не выпуская из рук теперь уже полные ведра с водой, Юржик поплёлся на кухню, за его спиной маячил Карш.

Кухня была на первом этаже башни, её душный запах мешался с вонью, которая чуть ли не туманом клубилась вокруг гоббов. Здесь суетились две женщины: одна разводила огонь в грязной печи, другая разделывала сочащийся кровью шмат мяса. На лице у неё был свежий синяк от щеки до подбородка, с уголка губ стекала струйка крови.

Женщины даже не посмотрели на вошедших, только та, что с синяком, кивком велела поставить ведра под стол. Карш отвечал жуткой ухмылкой.

— Этот… — (ранее повелитель с помощью магии сделал так, чтобы люди и гоббы могли понимать друг друга), — моется и идёт наверх. — Гобб махнул в сторону лестницы. — Повелитель сказал, чтобы был голый, никакого тряпья.

Женщина молча вытащила одно ведро из-под стола. Вторая достала кусок грубого мыла и протянула Юржику. Затем они вернулись к работе. Карш уселся на лестнице и не спускал голодного взгляда с тела пастуха, как будто перед ним редкий деликатес.

Вымывшись настолько чисто, насколько это было возможно, Юржик опрокинул ведро в вонючий водосток. На кухне стояла жара, но его охватила дрожь неведомого прежде стыда.

— Пошёл! — нетерпеливо рыкнул гобб, и Юржик заторопился по холодным ступеням. Наверху показалась площадка. По правую руку была закрытая дверь, однако лестница тут не кончалась, и гобб приказал подниматься выше.

Что-то переменилось в воздухе. Сюда не долетали запахи кухни, и на одно отчаянное мгновение Юржику почудилось, будто с верхнего этажа на него повеял доброжелательный Ветер. Впрочем, в следующий миг юноша понял, что хотя новые запахи заглушали прежнюю вонь, в них не чувствуется ни аромата живых цветов, ни радости, ни облегчения.

На этом этаже тоже оказалась закрытая дверь, но ступени не кончались и здесь. Лестница, которая вела наверх, была грубее, новее и уже: огромный гобб не сумел бы в неё протиснуться. Однако он и не стал подниматься выше, лишь гулко постучал в дверь, когтистой лапой придерживая Юржика за плечо.

Ни звука не раздалось с другой стороны. Дверь распахнулась, и взгляду предстала занавесь, такая чёрная, как будто там и нет никакой комнаты. Карш, не давая юноше времени на раздумья, швырнул его в практически невидимый проход.

Юноша попал в комнату, полную таких красок и света, какие он уже почти позабыл.

Эразм сидел в причудливом кресле — казалось, оно собрано из изогнутых костей какого-то огромного животного, — утопая в алых бархатных подушках.