Хотя — тут Эразм чуть не расхохотался в предвкушении — когда в последний раз Тьма угрожала Свету? Те, кто построил весы, давно умерли. Хранит ли творение их рук хоть каплю былой силы? Он сам — маленький, ничтожный, практически незаметный — живое доказательство того, что брешь в древней магии растёт и ей может воспользоваться любой, кому хватит дерзновения.

Пришпорив кобылу, Эразм представил себе древнюю карту. Кляча фыркала, потела и прядала ушами, будто охваченная смертным страхом, — и неудивительно. Впрочем, время ещё не пришло.

Да, не зря он столько корпел над книгами: место первой атаки выбрано идеально. Стирмир — широкая богатая долина. Даже несколько суровых зим кряду не смогли подорвать её процветание. Тамошние безмозглые земледельцы мягкосердечны и чураются собственного магического дара, полученного от предков. Теперь эти мужланы поплатятся за то, что много поколений зарывали талант в землю.

В Цитадели знаний часто говорили о Договоре Света; его древний текст по-прежнему торжественно звучал каждые десять дней на собраниях, давно уже превратившихся в пустую формальность. Некогда была война, опустошившая полмира, если не больше. Даже и теперь купцы не рисковали направлять караваны слишком далеко; по слухам, сохранились странные и величественные руины в таких отдалённых местах, что никто не тратил время на их поиски. Некий могущественный повелитель Тьмы — Эразм повёл головой, будто в знак уважения — простёр кровавую длань над многими землями, однако не преуспел, так как силы Света объединились и дали ему отпор.

О последней битве сохранились весьма противоречивые свидетельства, но большая часть легенд описывала бурю такой невероятной мощи, что рушились самые горы, — видимо, этой метафорой невежды в понятных им словах описывали выброс огромной энергии.

Увы, низвергнув Тьму, буря не пощадила и бойцов Света. Те, кто выжил, поклялись никогда больше не прибегать к страшному оружию. Опустошённый мир замер в изнеможении, с годами превратившемся в равнодушие, и наконец забылся, будто в дремоте.

Со стороны камней донеслось приглушённое повизгивание. Кобыла дрожала под седлом, воздух пропитался тяжёлым запахом лошадиного пота. Всадник нахмурился. Твари за камнями принадлежали ему, он приобрёл их в своё полное распоряжение. Если они немедленно не прекратят возмущаться, то получат сполна! Его рука скользнула к тому, что висело на поясе, — не мечу (любой металл сейчас только повредил бы), а жезлу, воспользоваться которым Эразм не смел, пока караван не отошёл от Цитадели на достаточное расстояние.

— Ссссаааааа, — угрожающе зашипел всадник. Теперь воняло не только лошадиным потом.

Поморщившись, Эразм вытащил из кармана изрядно поношенного дублета небольшой кисет, источавший пряный аромат благовоний, и, поднеся его к самому носу, глубоко вдохнул. С приспешниками из другого мира осталось мириться недолго — в Стирмире предостаточно слуг иного рода.

Стирмир — и башня Ронус. Конечно, спустя столько лет крепость утратила былое величие, однако башня до сих пор оставалась основным укреплением долины. Эразм намеревался остановиться в ней — она требовала лишь небольшого ремонта. Не секрет, что здания, где проходили испытания магического могущества, где некогда бушевали страсти, накапливают немалую долю энергии — для того, кто умеет её собрать. Про Ронус ходила пара историй; Эразм пытался незаметно разнюхать ещё что-нибудь, но, к сожалению, у незлобивого, безобидного на вид архивариуса Гиффорда оказалось в запасе немало хитроумных охранных заклятий из тех, с которыми не стоит связываться, если не хочешь привлекать к себе внимание.

Эразм прикусил губу. Все слишком просто. Жители Стирмира сами шли к нему в руки, безропотно, как бараны на бойню. Что бы ни случилось под конец той древней войны, старейшины стирмирских данов дали клятву никогда больше не обращаться к своему дару. С тех пор в Цитадель знаний из долины не пришло ни одного ученика. Местные жители словно приросли к земле — тучной и ожидающей жатвы.

Жатвы, да — неприятные мысли были тут же позабыты, — и теперь все, все достанется только ему. Скоро, уже скоро! До Ястребиного перевала, единственного ныне пути в Стирмир, караван доберётся завтра. Но чего ждать? Сегодня, как и всегда, эти олухи рано лягут спать. Что ж, тогда можно и рискнуть!

СУЛЕРНА из дана Фирта потянулась над стиральной доской, чтобы, как говаривает бабушка, «усталость выщелкнуть», и чихнула — резкий запах мыла щекотал ноздри. Руки её давно покраснели и зудели; она уже была готова поверить, что пятна с мужской рабочей одежды можно вывести только могущественной магией, сохранившейся лишь в преданиях. На это бабушка сказала бы: «Три, три сильнее, да не отлынивай! »

Плодами её трудов были увешаны едва распустившиеся ветви ближайшего куста, но неподалёку ждали своей очереди ещё две огромные корзины грязного белья, а Жэклин опять где-то прохлаждался, хотя ему давно пора бы принести воду. Мальчишку трудно винить: в первые весенние деньки после суровой зимы всех тянет прочь от дома — бегать по зеленеющим полям, вдыхать ароматы пробуждающихся садов, просто бродить, подставляя солнцу истосковавшуюся по теплу кожу… «дурака валять», как сказала бы мама.

Дан Фирта был древнейшим, крупнейшим и богатейшим из всех стирмирских уделов. На нечастых советах данов первое слово всегда предоставляли старейшине Фирта, хоть речь и шла обычно о земледельческих вопросах, в которых все поднаторели одинаково хорошо.

Сулерна вытерла мыльные руки о фартук, убрала волосы с лица и поправила ленту, которая опять сбилась куда-то набок.

И вдруг…

Мягчайшее из касаний — будто рука, сотканная из дыма. Сулерна попыталась поймать её — рука лишь хлопнула девушку по щеке.

Ветер!

Нежное, случайное прикосновение Ветра, и в душе всколыхнулись отголоски древних знаний. На мгновение её захлестнула эта грозная сила, благая и сокрушительная. Увы, Ветер оставил Стирмир много лет назад, и без него многие чувствовали себя обделёнными.

Дан Фирта крепче своих соседей держался за древнюю веру. Теперь лишь вдова Ларларна, травница и целительница, время от времени приходила к данцам, чтобы вместе почитать книгу, такую старую, что дерево её оклада искривилось и пошло трещинами.

О нет, данцы не смеялись над старыми сказками. Ведь их посещал Ветер, и каждое полнолуние женщины собирались в роще почтить Зовущую, единственную, кому Ветер повиновался до того, как Договор положил пределы его свободе.

Сулерну будто окатила волна — на мгновение пронзило странное чувство единства со всем миром, с птицей высоко в небе, с землёй под ногами, будто все живое стало ею, вернее, она сделалась частью всего вокруг.

— Слава луне, последняя!

В дверях дома появилась другая молодая женщина, крутобёдрая, с огромной корзиной белья в руках. Опустив ношу на землю, она крякнула от усталости и облегчения.

— Можно подумать, они там в поле на пузе ползают, — фыркнула женщина, повертев в руках штаны. — А братцу твоему и того не надо, к нему грязь сама липнет.

Сулерна не слушала. Высоко подняв голову, она вглядывалась в горизонт. Не может быть, чтобы Ветер ушёл так скоро!

— Аааиии! — вдруг засвистела-запела она, и голос её понёсся над полем, к небу, к лесу.

— Сулерна! — затрясла её испуганная невестка. — Ты что? Хочешь, чтобы тебя осудили всем кланом?

Трудно было придумать более страшную угрозу, но Сулерна по-прежнему смотрела с выражением бесконечного счастья.

— Этера, Этера, приходил Ветер, клянусь луной! Он коснулся меня — вот здесь! — Она провела рукой по щеке. — Ветер! Ты понимаешь, Этера? Вдруг печати сняты и он снова вернётся к нам? Он подарит нам целый мир, как в старых преданиях…

— Сулерна! — Теперь жена брата трясла её обеими руками. — Ветра больше нет, про него одни сказки остались! Вот бабушка услышит, что ты тут городишь!

Сулерна помрачнела.

— Бабушка Хараска — сновидица, — проговорила она.