Когда война закончилась, Великая Северная пищевая корпорация представила линейку замороженных овощей „Глейшер“. На упаковке красовались романтические пейзажи национального парка, среди которых бродили столь любимые Хиллом черноногие, олени вапити, бизоны, медведи и вымершие мамонты.
Институт Хилла к тому моменту вновь запустил исследовательские программы. Роуз стала старшим научным сотрудником. Может, ей и не удалось спасти мамонтов, но она оказалась ключевой фигурой в разработке замороженных продуктов. Луис Хилл был благодарен, правда все патенты на процесс заморозки он оформил на себя и Роуз не досталось никаких роялти. Вряд ли она возражала. Деньги ее мало интересовали.
Она уже пересекта пятидесятилетний рубеж. Ты же видела ее фотографии, Эмма? Я всегда считала Роуз очень привлекательной – настолько, насколько женщина вообще может быть привлекательной, настоящая дочь племени лакота: острые, словно лезвия, скулы, высоко посаженный нос, как у индейца на пятицентовой монете старинной чеканки. Глаза ее были черны, как космос, и сияли, подобно звездам. Древние легенды нашего племени гласят, что когда-то мы принадлежали к звездному народу. Я видела это в глазах Роуз, хотя она всегда одевалась как белые люди, а мои родные из Стендинг-Рок постоянно говорили, что она и думает как белый человек.
Сложно сказать, когда индейцам пришлось тяжелее всего. Когда мы лишись наших земель? Нет, не в ходе войн – лакота всегда побеждали, – но когда мы начали заключать договоры. Или же худшие времена были, когда мы голодали в резервациях, а солдаты и полицейские отстреливали нас? А может, когда наших детей выкрали, отправили в школы-интернаты, одели как белых людей и наказывали, если они говорили на родном языке?
Мне кажется, самое ужасное время настало в середине двадцатого века, когда умерли наши старейшины – те, кто вырос и перенял от своих родителей, бабушек и дедушек древние традиции. Белые записывают свою историю в книгах, снимают о ней фильмы, в которых показывают, как ковбои отстреливают индейцев. Но наша история хранилась в умах и устах старейшин. Когда они скончались – последние выжившие в битве при Литтл-Бигхорн и бойне на ручье Вундед-Ни[35], люди, знававшие Сидящего Быка и Неистового Коня, видавшие, как мамонты переправлялись через Миссури, – вот тогда казалось, что и мы можем исчезнуть с лица планеты, как мамонты. Да, останется оболочка, шатающиеся пьянчужки, белые с красной кожей, но нашего народа не станет».
Бабушка умолкла и глубоко вдохнула, затем поднялась и принесла еще холодного чая.
Какое-то время мы пили в тишине. Чай обжигал холодом язык! Такой кислый благодаря лимону и такой сладкий из-за сахара! Солнечные лучи теперь ложились почти горизонтально, и в их свете кружились пылинки.
«Мне кажется, именно в то время отношения Клары, дочки Роуз и моей мамы, и самой Роуз окончательно испортились. Роуз приезжала на своем массивном красном „Крайслере Нью-Йоркер“ в Стендинг-Рок, вылезала из автомобиля и стояла посреди дороги, в грязи, уставшая и такая отчужденная. Путь от Сент-Пола был неблизкий – оттого, наверное, Роуз так и выглядела. Но Клара воспринимала ее выражение лица как отречение.
Роуз всегда надевата в поездку слаксы, рубашки и удобную обувь. Даже помятый после долгой дороги, ее наряд выглядел роскошно, а туфли блестели под слоем дакотской пыли. Для Клары Роуз была белой женщиной с красной кожей и не могла пасть еще ниже. Клара жила в резервации, на ее глазах пожилые умирали, а молодые впадали в отчаяние. Роуз отвернулась от своих соплеменников, поэтому Клара отреклась от Роуз.
Все это происходило без открытых конфликтов. У Роуз водились деньги, а семья Клары в резервации жила в жуткой нищете. Поэтому Клара брала у матери деньги, но отказывалась приезжать к ней в Сент-Пол, который считала кошмарным местом.
В сорок пятом году Клара вышла замуж. Ее жених, Томас Два Ворона из резервации Роузбад, был солдатом и как раз вернулся с войны. Не знаю, как они познакомились. Мне известно лишь, что он считался красавцем и знал множество историй. Об этом мне позже поведали родственники из Стендинг-Рок. Каким-то образом его рассказы – о резервации Роузбад, о солдатских похождениях – очаровали Клару, хотя в Сент-Пол она ездить боялась. Понятия не имею почему. Может, все дело в том, что он оказался симпатичным юным воином, доказавшим свою смелость и абсолютно уверенным в себе.
Я родилась в сорок девятом. До меня было еще двое детей, но они не выжили. Томас к тому времени сильно пил. Он умер по прошествии нескольких лет. Как-то раз он выпивал в гостях у друзей. Вдруг, спустя какое-то время, они заметили, что Томаса нет. Наверное, он пошел отлить, говорили мои родственники из Стендинг-Рок. Валил снег, дул сильный ветер, и Томас заблудился. Его тело нашли через два дня, когда утих шторм: он замерз, как мамонты Роуз. Тебе может показаться, что я говорю о нем с прохладцей, но ведь я его почти не знала. Томаса не стало, когда я была еще совсем маленькой. А может, я просто злюсь на него за то, что он погиб из-за выпивки, потерявшись в метель. Прошло столько времени – мне бы стоило его простить. Но Клара так в нем нуждалась.
Ее я помню хорошо, хотя она умерла, когда я была еще ребенком. Помню, как она сидела в нашем маленьком домике, за который мы платили из солдатского жалованья Томаса. Она могла молчать часами. Клара злилась, и оттого мне казалось, что дом погружался во тьму. Но не как ночью в резервации, когда звезды освещают Стендинг-Рок, а будто зимой, когда серое небо низко нависает над землей и с севера дует холодный ветер. Я старалась как можно больше времени проводить на улице и ждала очередного визита Роуз. Она приезжала на своей огромной красной машине, чьи бока были покрыты пылью. Однажды – кажется, в конце лета – весь капот оказался усеян мертвыми кузнечиками. Роуз терпеть этого не могла и потом часами отчищала решетку радиатора.
Я неслась к Роуз, и та заключала меня в объятия. Никто так не пах, как она. Позже я узнала – то был аромат качественного мыла и духов. Роуз всегда привозила мне подарки: потрясающие игрушки, книги, а еще истории о городах-близнецах, Сент-Поле и Миннеаполисе. Игрушки я раздавала другим детям. Мне казалось неправильным забирать все себе, когда ребята вокруг не имели ничего подобного. А вот книги я оставляла себе. И, словно сокровища, хранила истории, рассказанные Роуз. Города-близнецы представлялись мне чем-то вроде Изумрудного города в стране Оз. Я так хотела туда поехать: Роуз много раз меня звала. Но Клара не разрешала. Она боялась, что Роуз украдет меня, подобно тому как белые люди забрали так много детей лакота.
Однако, – бабушка сделала небольшую паузу, – история эта не про Роуз и не про меня.
Роуз продолжила свое исследование и почти каждый день отправлялась в институт Хилла. Ее работа в тот период не дала важных открытий. На самом деле ее основная задача заключалась в том, чтобы сохранять образцы тканей мамонтов замороженными.
Мамонты продержались еще девять лет: последний – старый самец в зоопарке Кливленда – скончался в пятьдесят седьмом году. Как трубили комментаторы из белых, событие возвестило об окончании эры. Старый Запад ушел в небытие, как и его самые знаменитые обитатели. До нас дошли новости о гибели мамонтов в Северной и Южной Дакоте, и мы горячо оплакивали их кончину. Священные животные, которые на протяжении поколений выступали нашими союзниками, исчезли. Мы остались одни в этом ужасном мире, созданном белыми людьми, если не считать небольшой популяции бизонов. Индейцы сильно скорбели, некоторые даже умирали от горя. В основном пожилые люди, однако в тот год заболела и Клара.
Ее убил туберкулез, ну и, конечно, разочарование и удары судьбы. Мне всегда казалось, что в более теплом климате она продержалась бы дольше. В нашем доме царила не только тьма, но и холод. Что ей оставалось? Старый мир исчез вместе с ее мужем и последним мамонтом по кличке Троянец. Я все чаще общалась с Роуз. А Клара сидела одна в своем мрачном жилище, все больше погружаясь во тьму, что царила в ее сердце, – сидела и кашляла. Роуз попыталась найти ей хороших врачей, но Клара отказалась покидать резервацию.
