Дзик покачал головой.

– Иногда мне даже не верится, что мы здесь и ведем этот разговор. Я точно помню, что ты сказал в Печеной Аляске, Майкл: «Вся Солнечная будет стучаться к нам в дверь, чтобы это увидеть, – если только мы сможем придумать способ, как защитить экологию… А если не сможем, то просто захлопнем эту проклятую червоточину. А средства на постройку „Коши“ будем добывать каким-нибудь другим способом». Вот что ты тогда сказал.

– Черт побери, Билл, это было тринадцать лет назад, – резко ответил Пул. – Ситуации меняются. Люди меняются. И наш выбор, что и как мы хотим менять, – тоже.

Пока они спорили, только я смотрел вперед – туда, куда плыл наш шар. Я уже мог разглядеть сквозь дымку первые признаки этановых озер в полярных регионах: кляксы угольно-черной жидкости, окруженные фрактальными ландшафтами. Все это напоминало модель земной Арктики, изображенную в условных цветах. Вдруг мне показалось, что я заметил движение – что-то там поднималось с этих озер. Может, туман? Но для тумана силуэты были слишком плотные.

А потом эти непонятные тени вынырнули сверху из дымки: несомненно, они были вполне материальны – и они приближались.

Я нахлобучил на голову шлем и покрепче ухватился за кресло.

– Если вы быстренько сейчас что-нибудь не предпримете, у нас вскоре может вообще не оказаться никакого выбора, – сказал я.

Они озадаченно уставились на меня, а затем посмотрели вперед – и увидели то же, что и я.

Эти штуки были похожи на чернокрылых птиц с белыми линзообразными телами. Их крылья действительно били по плотному воздуху, когда они взлетали из полярных морей, вполне убедительно имитируя полет земных птиц в земной атмосфере. Странно, но голов у них, похоже, не было.

И они явно направлялись прямо к нам.

– Лета… Сбросить давление! – рявкнул Майкл.

Он ткнул пальцем в панель, и остальные тоже схватились за приборы, спешно натягивая шлемы.

Я ощутил, как шар просел, когда из его оболочки выпустили горячий воздух. Мы опускались – но медленно, как во сне, а птицы с каждой секундой приближались и росли на глазах.

А потом они набросились на нас. Они пронеслись над гондолой, заполнив все небо. Их черные крылья двигались абсолютно неестественно – слишком плавно, как в мультфильме, – земные птицы летают иначе. К тому же эти создания были просто огромными, метров по десять-пятнадцать в поперечнике. Мне показалось, что я их как будто слышу: сквозь плотный воздух Титана доносились хлопки и шуршание.

И вот они воткнулись в оболочку шара. Ткань была рассчитана на то, чтобы выдерживать метановые дожди Титана, но никак не на подобную атаку, и моментально разодралась в клочья. Порванные нити заколыхались в воздухе. Некоторые птицы запутались в нитях или врезались друг в друга и с шуршанием упали. Одна прямо налетела на гондолу, ее смяло, как ненужную салфетку, и птица понеслась вниз бесформенным комком.

Мы тоже стали падать следом за нашей жертвой-убийцей. С высоты восьми километров мы опускались очень долго. В плотном воздухе и при малой силе тяжести на Титане мы вскоре достигли конечной скорости падения. Нам хватило времени пристегнуться, а Пул с коллегами спешно готовили все системы к экстренной посадке. В последние секунды Пул затопил гондолу пеной, которая заполнила весь ее объем и жестко зафиксировала нас в креслах, мы сидели как куклы в упаковке – незрячие и обездвиженные.

Я ощутил сильный удар, когда мы врезались в грунт.

Пена ушла, а мы остались сидеть рядком, как спеленатые младенцы. На Титан мы опустились так же, как входили в атмосферу – спиной вперед, и теперь лежали в накренившейся гондоле, поэтому я навалился на Мириам, а сзади меня подпирал Билл Дзик. Корпус гондолы опять стал непрозрачным, поэтому мы лежали в тесной жемчужной раковине, но внутреннее освещение и всевозможные панели приборов все еще работали, хотя на многих тревожно моргали красные надписи.

Команда быстро запустила рутинные проверки. Я не обращал на них внимания. Я был жив. Я дышал, воздуха хватало, и самым неприятным для меня сейчас была объемистая туша Дзика, прижатая к моему боку. Значит, ничего не сломано. Но все же я испытал приступ такого же острого страха, как и мой виртуальный близнец, когда тот узнал, что обречен. Может быть, во мне зашевелился его призрак, все еще дрожащий от ужаса?

И еще я вывалил в костюм все содержимое кишечника. Это никак нельзя назвать приятным опытом, какой бы совершенной ни была система утилизации отходов. Зато это напомнило мне, что я всего лишь слабое животное, затерянное в космосе. Пусть это и оправдание для моей трусости, но оно наполняет меня смирением и реализмом, которые ставят меня выше спесивой надменности Майкла Пула.

Болтовня о технических проблемах наконец смолкла.

– Свет горит, – сказал я. – Полагаю, электричество у нас есть.

– Чтобы разбить мой ВЕТ-двигатель, нужен удар посильнее этого, – мрачно заверил Майкл.

– Если бы мы лишились источника энергии, ты уже превратился бы в ледышку, Эмри, – презрительно бросил Дзик.

– Заткнись, Билл, – негромко проговорила Мириам. – Да, Эмри, у нас все неплохо. Герметичный корпус цел, у нас есть электричество, обогрев, воздух, вода и еда. В ближайшее время мы не умрем.

Но я вспомнил о местных птицах и подумал: откуда у нее такая уверенность?

Пул начал расстегивать ремни.

– Нужно провести наружный осмотр, – решил он. – Определить, какие у нас есть варианты.

Мириам тоже отстегнулась и сказала мне с улыбкой:

– Он такой романтик, правда? Сейчас первый человек ступит на Титан, а он называет это наружным осмотром.

Она стала неожиданно приветливой. Очевидно, после катастрофы у нее появилось чувство, что между нами есть какая-то связь.

– Да-да, конечно, – буркнул Пул, но я заметил, что он смягчился.

– Шевелись, Эмри, – буркнул Дзик и ткнул меня локтем в ребра – так сильно, что я ощутил боль даже через толстый костюм.

– Оставь меня в покое.

– Мы тут упакованы, как сельди в бочке. Если идет один, значит, выходят все.

Что ж, он прав. Выбора у меня не осталось.

Пул заставил нас выполнить проверку костюмов, их встроенных батарей и герметичности сочленений. Потом он выпустил воздух и открыл верхний люк. Я увидел мрачное бурое небо, очень темное по сравнению с яркостью внутреннего освещения, и падающие с него черные снежинки. Люк был дверью в этой утробе из металла и керамики, а за ней таилась неизвестность.

Мы выбрались из люка в порядке, обратном тому, в каком забирались: Пул, Дзик, я и Мириам. Сила тяжести в одну седьмую земной напоминала мне пребывание на Луне, так что я перемещался с достаточной легкостью. Когда я оказался снаружи, фонари на моем комбинезоне автоматически вспыхнули в темноте.

Я спрыгнул с высоты примерно в метр и сделал свой первый шаг на Титане. Под ногами захрустел песок. Я знал, что это водяной лед, твердый, как стекло. Песчаную поверхность покрывала рябь, как после отлива. Повсюду валялась галька, щербатая и потертая. На меня давил ветер, медленный и сильный, и я услышал его низкий басовитый стон. Стекло шлема забрызгало каплями черного дождя.

Мы стояли тесной кучкой, неповоротливые в своих костюмах, – единственные люди на этой планете, которая, вообще-то, была крупнее Меркурия. За границами лужицы света от наших фонарей совершенно незнакомый ландшафт простирался вдаль, в непроглядную темноту.

Мириам наблюдала за мной.

– О чем ты думаешь, Джовик?

Насколько мне известно, это были первые слова, произнесенные человеком на Титане.

– Почему ты спрашиваешь именно меня?

– Потому что ты единственный, кто смотрит на Титан, а не на гондолу.

Я хмыкнул.

– Я думаю о том, насколько здесь все похоже на Землю. Словно стоишь где-то на пляже или в пустыне. Песок, камешки… И на Марс тоже похоже, на местность возле Кахры.

– Конвергентные процессы, – пренебрежительно бросил Дзик. – Но ты здесь совершенно чужеродное тело. На Титане твоя кровь горяча, как расплавленная лава. Смотри, как от тебя распространяется тепло.