Но Клаузен еще не договорила.

– Не знаю, правда это или нет, – сказала она, впервые обращаясь к Гонту как к равному, – но я как-то раз слышала эту теорию. Отображение границы между Сферой и базовой реальностью не такое простое, как можно подумать. На этой границе время и причинность сильно переплетены. События, происходящие там в одной последовательности, совсем не обязательно соответствуют такой же последовательности здесь. И когда они проталкивают через границу своих драконов, те не всегда появляются в том, что мы считаем настоящим временем. Цепочка событий в Сфере может иметь последствия как в прошлом, так и в будущем – относительно нас.

– Не понимаю.

Она кивнула на море за окном вертолета:

– На протяжении всей истории там видели много странного. И эти странности могли быть отголосками войны искинов, ее «брызгами». Оружием, которое пересекало границу в неправильное время, сохраняя когерентность достаточно долго, чтобы попасться кому-то на глаза или потопить корабль. Моряки веками рассказывали похожие истории. Про морских чудовищ. А они могли оказаться всего лишь эхом войны, которую мы ведем. – Клаузен пожала плечами, как будто речь шла о каких-то пустяках.

– Ты в это веришь?

– Не знаю, делает ли это мир более зловещим или чуть более осмысленным. – Она покачала головой. – Все эти морские чудовища… разве кто-то и когда-то думал, что они могут быть реальными? – Она встала, собираясь вернуться в носовую часть вертолета. – Это лишь теория. А теперь поспи немного.

Гонт так и поступил. Заснул он легко.

Пэт Кэдиган родилась в Скенектади, штат Нью-Йорк, в настоящее время проживает со своей семьей в Лондоне. Ее первая профессиональная публикация состоялась в 1980 году, и с тех пор Кэдиган считается одним из самых выдающихся молодых авторов своего поколения. Рассказ «Милый мальчик-гибрид» («Pretty Boy Crossover») попал в списки лучших научно-фантастических работ 1980‑х годов, а рассказ «Встреча» («Angel») вошел в число финалистов премий «Хьюго», «Небьюла» и Всемирной премии фэнтези (в шорт-лист которой рассказы, как правило, не попадают). Малая проза Кэдиган публиковалась во многих журналах, включая «Asimov’s Science Fiction» и «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», а позднее была объединена в сборники «Узоры» («Patterns») и «Грязная работа» («Dirty Work»), Первый роман писательницы «Игроки с разумом» («Mindplayers»), изданный в 1987 году, получил превосходные отзывы критиков. Второй роман – «Синнеры» («Synners»), опубликованный в 1991 году, был удостоен премии Артура Кларка, так же, как и третий роман – «Дураки» («Fools»); кроме Кэдиган только Чайна Мьевилъ дважды завоевывал премию Артура Кларка. Среди других работ писательницы – романы «Цифровой дервиш» («Dervish Is Digital»), «Чай из пустой чашки» («Tea from an Empty Сир»), «Реальность была моим другом» («Reality Used to Be a Friend of Mine») и «Сотовый» («Cellular»), В качестве составителя Кэдиган работала над антологией «The Ultimate Cyberpunk», а также написала две книги о производстве фильмов и четыре новеллизации.

«Есть вещи, которые невозможно увидеть до тех пор, пока не разовьешь особое зрение» – именно об этом жуткая история Пэт Кэдиган.

Ее разбудил не холод, а, скорее, вкус ночи. Нелл укуталась поплотней и вновь задремала. Пройдет немало времени, прежде чем волглая сырость, поднимавшаяся от земли, проберется сквозь слои плотного картона и проникнет в спальник и под одеяло. Нелл была полностью одета, да и запасную одежду запихнула в спальник – хоть как-то согревает. Однако в ближайшие двадцать четыре часа все же придется навестить автоматическую прачечную, потому что «фу».

«Фу» – одна из немногих вещей, оставшихся прежними. Или, по крайней мере, не очень изменившимися. Нелл надеялась, что так оно и будет. Вкус ночи, напротив, стал одним из главных ее секретных наслаждений, хотя Нелл до сих пор не понимала, что это значит. Время от времени она почти начинала догадываться. Почти. Но когда пыталась нащупать ответ – либо мысленно, либо на самом деле к чему-то прикасаясь, то ничего не находила.

Зрение. Слух. Обоняние. Вкус. Осязание. *****.

Воспоминания были похожи на что-то длинное, бело-голубое, плотно растянутое между ее руками.

– Слепые обнаруживают, что другие их чувства, в особенности слух, обостряются, чтобы компенсировать недостаток зрения. Глухие обычно обладают хорошим зрением и чувствительностью к колебаниям – а звук и есть колебание воздуха. Но утратившие обоняние не чувствуют также и вкуса, потому что эти чувства слишком тесно связаны друг с другом. Потеря одного из них обычно является симптомом более серьезной проблемы. Существует небольшое количество людей, не испытывающих боли, но это подвергает их риску получить серьезную травму или подхватить смертельную болезнь.

Женщина-врач была очень терпелива и, к счастью, не отличалась чрезмерной подозрительностью, свойственной всем остальным врачам, к которым Маркус водил Нелл. Нелл могла изучить то, что говорила ей доктор, ощупать все это, опробовать текстуру. Даже несмотря на раздражение, исходившее от Маркуса и захлестывавшее Нелл, подобно приливной волне, она сумела правильно поставить вопрос:

– Шестое чувство? Вроде телепатии или ясновидения?

Вопрос доктора был таким же прямым, как ее собственный, и Нелл изо всех сил постаралась все объяснить как можно понятнее, а в ответ услышала:

– Если бы какое-то дополнительное чувство действительно существовало, даже человеку, обладающему им, трудно было бы объяснить, что это. Это как если бы кто-нибудь из нас пытался объяснить слепому от рождения, что такое зрение.

Нелл согласилась и попросила врача подумать о том, как остальные пять чувств могут компенсировать этот недостаток.

Здесь воспоминание обрывалось, оставляя послевкусие, похожее на ночь, только холодней и горше.

Нелл вздохнула. Ей было уютно. Как ни странно, она чувствовала себя в безопасности. Странно, потому что спала она на улице. Побродяжничай с ложным ощущением безопасности – и долго не протянешь. Просто то углубление, которое Нелл обнаружила в заднем фасаде здания – возможно, кинотеатра или лектория, – оказалось уютным не только на вид. Создавалось впечатление, что у этой норы не было другого предназначения, кроме как давать бездомным приют на ночь-другую. С комфортом здесь могли разместиться лишь пара человек, но для некоторых бродяг это не имело значения. Они бы кучковались здесь до тех пор, пока могли оставаться невидимыми, а потом их наверняка бы заметили и вышвырнули вон. А затем – раз, и дыра уже огорожена или заделана, чтобы никто больше не смог ею воспользоваться. И вот уже одним местом для ночлега меньше для тех, кому некуда идти.

Нелл ненавидела потери и их вкус: сухой, горько-соленый, остававшийся во рту целыми днями, неделями, а порой и дольше. И, что еще хуже, он мог вернуться неожиданно, непрошенно и без всякой видимой причины, не считая того, что ему, как и бродягам, больше некуда было идти. Существовали вкусы не менее неприятные, но ничего хуже, и ни один не мучил ее так долго, даже ржаво-металлический привкус разочарования.

Спустя несколько минут Нелл поняла, что цветовые разводы под веками – это не медленно угасающие остатки сна, а голоса вполне реальных людей, людей одной с ней крови. Они находились неподалеку и то ли не заметили Нелл, то ли им было наплевать.

Нелл медленно распрямилась – никаких резких движений, еще одно полезное правило бродяг – и открыла глаза. Ее ослепил пронзительный белоголубой свет, а в правом ухе раздался безучастный голос: «Бело-голубые звезды недостаточно долговечны, чтобы на вращающихся вокруг них планетах успела развиться жизнь. Возможно, любая, даже самая примитивная. Если, конечно, не существует некой высшей цивилизации, способной засеять эти миры модифицированными быстроразвивающимися организмами. Что, в свою очередь, вызывает вопрос: зачем высшей цивилизации это делать? Но мотивы подобной сверхцивилизации могут показаться – и, скорее всего, покажутся – нелогичными или даже невообразимыми любым существам, не достигшим того же уровня развития».