Гондола покачивалась, вися на парашюте. Пул уменьшил инерционную экранировку, и при силе тяжести в одну седьмую от земной мне стало удобно в толстом и мягком костюме. Ученые негромко перебрасывались малопонятными фразами. Кажется, я даже ненадолго уснул.

Вдруг – резкий рывок, и я мгновенно проснулся. Парашют отстегнулся и теперь медленно дрейфовал в сторону, пошевеливая стропами наподобие медузы. В плотном воздухе и при малой силе тяжести мы падали очень медленно, но все же падали!

А потом, когда Дзик рассмеялся, увидев мое лицо, над нами раскрылся новый купол – точнее, шар. Это был самый настоящий воздушный шар диаметром метров сорок или пятьдесят. Гондола висела под ним на нескольких тонких веревках. Я увидел, как из ее корпуса появился шланг и, извиваясь, проник в устье шара, который начал надуваться.

– Так вот что у вас за план! – догадался я. – Облететь Титан на воздушном шаре! Не очень-то крутое достижение для человека, который сооружает межпланетные червоточины, правда, Пул?

– Но в том-то все и дело! – вспылил Пул, как будто я усомнился в его мужественности. – Мы здесь шныряем прямо под носом у твоих кураторов, Эмри. И чем тише станем себя вести, тем лучше.

– Эту часть экспедиции разрабатывала я, – сказала Мириам. – Мы будем лететь на этой высоте, около восьми километров – заведомо выше любых проблем с неровной поверхностью, но ниже большинства облачных слоев. Так мы соберем все необходимые научные данные. Пары недель нам вполне хватит.

– Две недели провести в этом костюме!

Пул постучал по стенке гондолы.

– Вообще-то эта штуковина расширяется. Ты сможешь раздеться. Роскошных условий не обещаю, Эмри, но тебе будет достаточно удобно.

– Когда придет время, мы уйдем с этой высоты, – объяснила Мириам. – На «Крабе» нет орбитального катера, способного приземлиться, но Гарри пошлет вниз разгонный модуль, тот состыкуется с нами и поднимет гондолу на орбиту.

– Так у нас нет возможности самим выйти на орбиту?

– В гондоле такого оборудования нет, – спокойно ответила Мириам. – Из-за ограничения по массе. Нам необходимо оставаться ниже порога датчиков слежения. Если ты не забыл, нам нужно изображать из себя автоматический зонд. Не волнуйся, это не та проблема.

– Эмм… – Можете назвать меня трусом. Многие так и называли. Но мне очень не понравилась мысль о том, что мой единственный вариант эвакуации с этой чертовой луны находится в тысяче километров от меня и зависит от сложной последовательности маневров по сближению и стыковке. – А что держит нас на плаву? Водород или гелий?

– Ни то ни другое. – Пул показал на тянущийся к шару шланг. – Это шар с горячим воздухом, Эмри. Монгольфьер.

И он прочитал мне лекцию об оптимальности такого решения, если необходимо летать над Титаном на воздушном шаре. Плотный воздух и низкая сила тяжести делают Титан весьма благоприятным для воздушных шаров, а при таких низких температурах достигается сильное расширение газа в ответ на сравнительно небольшое количество тепловой энергии. Вставьте эти факторы в уравнение по выбору оптимального решения, которые так нравятся людям вроде Пула, и в результате получите для Титана монгольфьер в роли наилучшего транспортного средства с низким потреблением энергии.

– Мы сидим в шаре, а не в дирижабле, поэтому не можем менять направление полета, – сказала Мириам. – Но в миссиях вроде этой нас вполне устраивает и то, куда нас понесет ветер. Ведь мы всего лишь собираем образцы экосферы. И в определенных пределах мы все же можем выбирать курс. На Титане преобладают восточные ветры, а на высоте ниже двух километров появляется сильный западный компонент. Это приливная волна, создаваемая Сатурном в плотных нижних слоях воздуха. Поэтому мы можем выбирать направление полета, просто опускаясь или поднимаясь.

– Дополнительно при этом маскируясь, так? Ведь двигатели не нужны.

– В этом и заключается наша идея. Мы ведь прибыли утром по местному времени. Сутки на Титане равны пятнадцати земным, и мы сможем многое узнать до вечера – тем более что я намереваюсь следовать за дневным светом. Сейчас мы направляемся к южному полюсу, где стоит лето.

Даже мне было известно, что на полюсе метан и этан собираются в открытые озера – а это единственные подобные скопления жидкости в системе, если не считать Землю и Тритон.

– Лето на Титане, – ухмыльнулся Пул. – И мы передвигаемся на старейшем летательном аппарате над спутником Сатурна!

Мириам улыбнулась в ответ, и их руки в перчатках соединились.

Над нами похлопывал и раздувался шар, наполняясь горячим воздухом.

Итак, мы летели над промерзшим ландшафтом Титана, направляясь к южному полюсу. Майкл пока не стал расширять гондолу, и мы сидели в ужасной тесноте, так и не сняв костюмы, но по крайней мере без шлемов. Тем временем после входа в атмосферу команда начала новую серию проверок всех систем. Мне же делать было совершенно нечего, разве что глазеть через прозрачный корпус на ползущие по тусклому небу облака, очень похожие на земные, или же коситься через плечо на разворачивающийся внизу ландшафт.

К этому времени мы уже достаточно снизились, чтобы можно было разглядеть подробности. Я увидел, что темные области – это на самом деле длинные полосы дюн, которые ветер выстроил параллельными рядами. По грунту словно кто-то прошелся граблями, он напоминал огромный сад камней. Более светлые области, которые мы видели из космоса, оказались выходами светлых скальных пород, эти ровные плато были иссечены шрамами ущелий и долин. На этой широте открытых водоемов не встречалось, но они наверняка существовали в недавнем прошлом: это было видно по долинам и по берегам высохших озер. Этот ландшафт из дюн и ущелий испещряли круглые шрамы – вероятно, следы метеоритных ударов. Были тут и разрозненные куполообразные возвышения с кальдерами неправильной формы, вулканы. Я узнал, что все они имеют названия, которые несколько веков назад дали им земные астрономы, когда они корпели над первыми фотографиями этого ландшафта, полученными с автоматических зондов. Но поскольку сюда никто так никогда и не прилетел, эти названия, одолженные у исчезнувших мифов и мертвых богов, не прижились.

Краем уха я слышал, как Пул и остальные обсуждают научную программу. Как и на Земле, атмосфера здесь состояла в основном из азота, но содержала пять процентов метана, и этот метан был ключом к чудесам и тайнам Титана. Даже если не брать его загадочную роль в парниковом эффекте, который стабилизирует атмосферу, метан также был ключом к здешним многоступенчатым органическим реакциям. В нижних слоях атмосферы метан реагирует с азотом, образуя сложные соединения, называемые толинами. Это своего рода пластик, выпадающий на землю грязноватым дождем. Когда эти толины падают в жидкую воду – например в подогретые ударом кратерные озера, – образуются аминокислоты, а это, в свою очередь, строительные кирпичики формы жизни, подобной жизни на Земле…

Прислушиваясь к тому, как они спорят, я вдруг поразился, что никто из них, вообще-то, не начинал свою карьеру как биолог или климатолог. Пул и Берг были физиками, а Дзик – инженером и позднее руководителем проектов. Готовясь к этой экспедиции, Берг и Дзик прошли специализированное обучение на хорошем академическом уровне. Все они думали, что проживут еще долго – будут периодически получать новое образование и осваивать при необходимости совершенно иные профессии. У меня подобных амбиций никогда не было. С другой стороны, несмотря на технологии антистарения, я почему-то не предполагал, что доживу до какого-то почтенного возраста.

Но даже в эти первые часы на Титане в их разговорах проскальзывало сомнение. Их все-таки волновали этические последствия того, что они собирались сделать, и эти сомнения всплыли теперь, когда они оказались вдали от подстрекательств Гарри Пула.

– В какой-то момент придется решать вопрос о том, что делать, если мы действительно найдем здесь разумную жизнь, – сказала Мириам.