Проходя под аркой, профессор внезапно почувствовал в запястье под браслетом боль или, точнее, нечто странное – смесь удара током с оргазмом. Джейсон вскрикнул от неожиданности. Пару секунд он не мог двигаться. А затем впервые за шесть месяцев, проведенных в Африке, из браслета раздался голос – глубокое мелодичное контральто:

– Добро пожаловать в Замбию, доктор Джонс. Поверните налево и идите вверх по тропе.

Она ждала его за гребнем холма. Женщина, высокая, с тонкой талией. На ней была накидка из красно-зеленой с золотом ткани, завязанная узлом над грудью. Короткие волосы курчавились черными завитками над темно-карими глазами. Запястье снова заныло, и Джейсон тряхнул рукой, чтобы избавиться от неприятного ощущения.

– Извините за причиненные неудобства, – сказала женщина. – Когда люди пересекают границу, мы можем снять их биометрические показатели и другим, менее болезненным способом, но это довольно долго и хлопотно. Идемте… Ах, позвольте мне представиться…

– Я знаю, кто вы, – сказал Джейсон. – Может, вы и отключили половину функций в моем мозгу, но я все еще способен узнать доктора Мириам Бвалья.

Женщина улыбнулась и покорно кивнула. Джейсон следом за ней пересек покрытую асфальтом автостоянку и подошел к чему-то в виде большого розового пластикового слона с детской игровой площадки. Оказалось, что это флаер. К собственному удивлению, Джейсон расхохотался и продолжал смеяться, пока взбирался по лестнице в брюхо слона и усаживался на комфортабельное кресло прямо за огромными слоновьими глазами.

– А летучих свиней вы выпускаете? – фыркнул ученый. – Не помню, когда смеялся в последний раз. Я думал, это уже невозможно.

Женщина тоже рассмеялась, сверкнув превосходными белыми зубами.

– Мы сделаем для вас летучую свинью, если пожелаете, доктор Джонс. Если хотите, можете получить даже острокрылый высокотехнологичный европейский истребитель, который так мил маленьким мальчикам. Нам больше нравятся изгибы. Это лишь оболочка, как вы наверняка понимаете.

Она добавила пару слов на неизвестном ему языке, и флаер вертикально поднялся вверх, а затем беззвучно заскользил над эвкалиптовой рощей на север. Джейсон не смог удержаться от непочтительной мысли, что слово «изгибы» отлично характеризует доктора Бвалья.

Замбийский прорыв в области физики хранили в строжайшем секрете, но ученый знал, что сидит сейчас рядом с одним из его ключевых игроков. Мириам Бвалья была ребенком-вундеркиндом, выучившимся и ставшим неподражаемым теоретиком лазерной физики. По слухам, именно она стояла за созданием солнечных реакторов, превративших ее родную страну из прозябающего государства третьего мира с парочкой медных шахт в самую внушительную силу на планете. И вот Джейсон сидел рядом с ней в летучем слоне, глядя на мелькающие внизу холмы и деревья. Ее близость волновала – он ощущал что-то вроде сексуальных позывов, несмотря на ограничения, накладываемые браслетом.

Мириам провела пальцем над серой поверхностью под слоновьими глазами-иллюминаторами, и заиграла музыка. Африканская румба. Давным-давно работорговцы увозили отсюда свой человеческий груз, чтобы продать его американцам, а рабы забирали с собой сложные ритмы своих барабанов и маримб, антифонное пение, поднимающееся над живым пульсом перкуссии. Они сплавили свои напевы с церковными гимнами и песнями скованных одной цепью каторжников. А затем в шестидесятых годах двадцатого века эти мелодии вернулись в Конго, Южную Африку и Родезию на пластинках и в радиопередачах. Румбу увезли из этих краев, немного видоизменили и вернули домой – как музыканта-вундеркинда, нуждавшегося в небольшом дополнительном образовании. От такой музыки даже самых заторможенных и холодных людей тянуло в пляс.

– Ваше путешествие было долгим и трудным, – сказала Мириам.

– Несомненно.

– И оно еще не кончилось.

– Я понимаю, – ответил Джейсон. – Если бы кончилось, вы бы уже сняли эту штуку с моего запястья.

– На нас нападали. К нам проникали шпионы. У нас пытались устроить диверсии. Мы отследили вас только вчера, потому что ливийцы удерживают много информации. Танзанийцы не понимали, кто вы такой, пока мы не отправили к ним запрос. Они хотели оставить вас у себя, но мы на несколько минут отключили энергоснабжение, что привело их в чувство. А затем, конечно, тот человек в поезде.

Это Джейсон никак не прокомментировал.

– Флаер не поднимается на высоту больше двухсот футов, – сказал он, – из чего я заключаю, что вы используете что-то вроде динамо-эффекта.

– Он может подняться и выше, но энергетические затраты возрастают экспоненциально. Зачем возиться с этим?

– А зачем возиться со мной?

Женщина подняла одну из складок своего чиквембе.

– Если вы присмотритесь, сможете заметить пару распустившихся петель. В идеальной на первый взгляд вязке есть небольшие погрешности. То же самое с нашей физикой. Быть может, вам удастся подвязать петли и залатать несколько дыр.

– А конкретно?

– А конкретно поговорим позже.

– Так что же примерно будет позже? – с иронической улыбкой поинтересовался Джейсон.

Флаер перевалил через холм, теряя скорость, прошел над городком Мбала и опустился на посадочную полосу рядом с низким белым зданием ЗИВФ – Замбийского института высшей физики.

Его так и не допустили в ЗИВФ – ни разу за те пять месяцев, что он провел в Замбии. Джейсон уже знал, что надземные конструкции только маскировка, а настоящие лаборатории находятся глубоко под землей.

– Ничего личного, – говорила Джейсону Мириам, когда они сидели на бревне в пятнистой тени двух деревьев и попивали холодное пиво.

– Если бы на этом дереве был всего один лист, мы бы обгорели, – продолжила она, указав вверх. – Этот листок не знает, что делает другой на противоположной стороне ствола. И ему не нужного этого знать, чтобы выполнять свою работу, а именно – поддерживать жизнь во всем дереве.

Джейсон уже привык к тому, что у бемба имелись поговорки на все случаи жизни, а если нужной вдруг не находилось, они тут же ее сочиняли. А еще он знал, что даже у многих местных ученых отсутствовал доступ к главной части института. Джейсон не был исключением.

– Но если пустить дело на самотек, то одна гусеница может съесть много листьев, – заметил он.

Мириам захихикала, хоть это и было совсем не в ее стиле. Затем лицо женщины вновь стало серьезным. Сунув руку в сумку, она извлекла оттуда лист интерактивной бумаги, бросила перед Джейсоном, хлопнула в ладоши и отдала приказ на чибемба. Лист развернулся и повис в воздухе, изменив цвет с желтоватого на серебристый. Какое-то мгновение профессор видел оба их отражения – его кожу, которая уже успела загореть и стать смуглой, ее темные волосы, чуть тронутые сединой над ушами; ее карие глаза, способные за секунду⁷ менять взгляд с теплого на гневный, и его серо-зеленые глаза, сейчас полузакрытые от солнца.

– Мы не хотели, чтобы вы видели это, пока не оправитесь полностью, – сказала Мириам. – Но сейчас я должна вам показать.

Интерактивная бумага прислушивалась к ее голосу, а затем начала показывать кадры видеохроники. В Англии Брэдфорд был полностью разрушен, мусульмане и индуисты висели распятые, улицы Лондона усыпаны черными телами – их сжигали, словно больную скотину, а темнокожие дети умирали от лучевой болезни. Во Франции и Германии тела арабов сгребали в кучи бульдозерами, а по мере того как все больше и больше стран выходили из Евросоюза, разгорались новые национальные войны. В Америке Гарлем отравили «грязными бомбами», деревья Каролины гнулись под тяжестью гниющего урожая человеческих фруктов, а фанатики повсюду размахивали флагами и провозглашали фальшивые победные лозунги. После того как уровень моря поднялся, а засуха погубила растительность, коллапс охватил полмира. Темнокожие люди бежали в районы, где все еще выпадали дожди, экономики рушились одна за другой, и кровь козлов отпущения текла ручьем.