Кто угодно может быть. Она ждала, пока появится Старик. Поезда с вокзала Хуа Лампонг никогда не уходят по расписанию.

Ее имя до или после не имеет значения. Когда-то ее называли Мулан Руж – глупое имя, однако «чужестранцам» нравилось. Мулан Руж – когда она еще работала на сои Ковбой, на сцене, на коленях или по-собачьи, но очень редко – на спине, зарабатывая денежки на операцию, которая должна была спасти ее из этого мужского тела и сделать ее тем, кем она действительно была, то есть катоем[99].

В Таиланде их называют «третьим полом». Но она сама всегда считала себя просто женщиной.

Она проверила периметр. Впереди перед ней был слизень, как и всегда вызывавший у нее восхищение. Он был соединен с головой поезда – существо в пятьдесят метров длиной и в тридцать – шириной. Он поблескивал боками и испускал газы, пока парни-слизничие, ласково приговаривая, натирали его плоть – их было человек тридцать-сорок, облепивших его массивную тушу, словно рой мух. Она проверила возницу: женщина была низенькой и смуглой – наверное, из горной части Лаоса. Возница восседала в своей упряжи, вознесенная высоко над слизнем, голову полностью закрывал шлем – единственная деталь ее гардероба. Из ее плоти тянулись трубки, соединенные с плотью слизня. Они были единым целым, ее разум заставлял животное двигаться, отдаваясь безмятежному бегу: ночной рейс из Бангкока в Нонгкхай, и она, ночная возница. Она и есть поезд.

Ходили истории о разумах, соединенных подобным образом на Небесах. На Небесах, над атмосферой, где мир начался по-настоящему. Где многочисленные корабли Исхода медленно отваливали из Солнечной системы в неведомые дали в поисках лучшего будущего. Говорили, что некоторые корабли работали на силе разума, на интерфейсе человека и Иного, унося в своих утробах спящих. Рассказывали о кораблях, которые сходили с ума, о спящих, которым было не суждено проснуться, о молчаливых кораблях, которые вечно неторопливо дрейфуют в галактике… или еще хуже – о кораблях, где спящие были разбужены, где разум корабля превратился в темное божество, требовавшее поклонения… Мулан Руж не знала, о ком идет речь или откуда об этом известно. Это просто истории, а истории циркулируют сами по себе. Выбор Дарвина когда-то рассказывал ей истории…

Она встретила его (ее) в теле катоя постарше в одном клубе на сои Ковбой. Выбор Дарвина – не самое изысканное имя (со смехом сказал он сам), но ему оно нравилось. Он посмотрел, как она танцует, а потом жестом предложил присоединиться к нему.

Она мысленно называла его «он», хотя у Иных пола нет и большинство из них не берет тела напрокат. Он эволюционировал в Благодатных Землях, пост-коэн[100], через миллионы поколений после первого эволюционного цикла в Иерусалиме, и она мысленно называла его «он» только потому, что тела, которые он стремительно менял, всегда имели пенис. Он часто сжимал пенис в руке, изумляясь ему. Он всегда выбирал тела до операции, с женской грудью, но без женских гениталий. Он всегда одевался, как женщина. Операция была дорогая, и многие катои отрабатывали ее стоимость на сцене. Сдавая же тело напрокат, легче платить по счетам, ведь дело не ограничивалось одним лишь отрезанием всех причиндалов и изменением пола – требовалось еще подточить скулы, уменьшить кадык, скруглить ягодицы, а если у тебя есть настоящие деньги, то можно получить даже новые руки. Кисти рук всегда выдают, и все это необходимо, если хочешь сойти за женщину.

Чего многие катои не хотели. Выбор Дарвина всегда подбирал катоев постарше, которые не удаляли гениталии. «Я не мужчина и не женщина, – сказал он ей как-то. – Я – даже не я, если на то пошло. Не более чем человек – сеть из миллиона нейронов, спаянных вместе, – является истинным я. Выбирая катоя, я во многих отношениях ощущаю себя ближе к человечеству. Я ощущаю себя разделенным и в то же время цельным».

Как и большинство его рассуждений, это не имело для нее особого смысла. Он был одним из тех немногих Иных, которые пытались понять человеческую природу. Большинство Иных существовало внутри своих сетей, используя примитивных роботов, когда у них возникала необходимость в контакте с физическим миром. А вот Выбор Дарвина любил менять тела.

Благодаря ему она заработала достаточно, чтобы оплатить полный набор физиологических изменений.

И даже сверх того.

Рядом с ним она обнаружила в себе вкус к контролируемой жестокости.

Босс Гуй наконец появился, плавно лавируя по платформе – толстяк Гуй, Старик, «большая старая господина», говоря на астероидном пиджине. Его окружали его Жабы: гибриды людей и жаб со встроенными в них генераторами энергии ци – они умели по желанию раздуваться, прыгать высоко и далеко, убивать, с шипением выбрасывая ядовитый раздвоенный язык, и людской поток откатывался от них, как капли воды от раскаленной сковородки. Очень быстро.

Босс Гуй подошел и остановился перед ней.

– Ну как? – спросил он.

Он выглядел старым. Морщины покрывали его ручей и лицо, словно шрамы. Он выглядел усталым и раздраженным, что было понятно, учитывая обстоятельства.

Она уже советовала ему отложить поездку. Старик отказался слушать. Так что делать нечего.

Она сказала:

– Не могу отыскать очевидное…

Он самодовольно улыбнулся.

– …но это не значит, что его нет.

– Я – Босс Гуй! – сообщил он. Произнося эти слова, он раздулся по-жабьи. – Кто посмеет покуситься на мою жизнь?

– Я посмела, – сказала она, и он усмехнулся и сдулся, пусть и немного.

– Но ты так и не довела дело до конца, птичка моя.

Эти двое тогда пришли к соглашению. Она его не убила – чертовски трудно было возвращать клиенту гонорар, а он, в свою очередь, дал ей работу. К работе прилагался соцпакет: пенсионная программа, полная медицинская страховка, жилье и начисление зарплаты с премиями, причем с учетом инфляции. Была даже система поощрений.

Она никогда не сожалела о своем решении – до текущего момента.

– Все равно это слишком опасно, – сказала она теперь. – Тебе же вот-вот…

– Цыц! – Он посмотрел на нее слезящимися глазами. – Я – Босс Гуй, босс Куньминских Жаб!

– Мы далеко от Куньмина.

Он сощурился.

– Мне семьдесят девять лет, и я до сих пор жив. А тебе сколько лет?

– Ты же знаешь, – сказала она, и он засмеялся.

– Не хочешь говорить о возрасте, – заметил он. – Как это по-женски!

Он отхаркнул слизь и сплюнул на землю. Слюна зашипела, прожигая в бетоне маленькую круглую дырочку.

Она пожала плечами.

– Купе готово, – сказала она и добавила: – Сэр.

Он кивнул:

– Очень хорошо, – сказал он. – Передай вознице, что мы готовы отправляться.

Вкус к контролируемой жестокости…

Выбор Дарвина использовал взятые напрокат человеческие тела в хвост и в гриву. Он силился понять человеческую природу. Ради этого он посещал соревнования по пинг-понгу и кикбоксингу, торговые центры Луиса Ву, парады уродов, бангкокскую оперу, магазины, храмы, соборы, мечети, синагоги, кварталы бедноты, многоэтажки и железнодорожные вокзалы.

«Жизнь, – сказал он однажды, – это вокзал».

Она не знала, что с этим делать. Но знала одно: чтобы постигнуть суть человека, он брался за все, что делают люди. Сброшенные им тела оставались с героиновой зависимостью, генитальными язвами, похмельем и сознательно подхваченными вирусами, которые должны были самоликвидироваться, однако делали это не всегда. Время от времени, то ли в качестве извинения, то ли по каким-то своим собственным непостижимым причинам, он отправлялся к пластическим хирургам на сои Ковбой и возвращался полным трансгендером, вероятно, даже не задумываясь о том, что хозяин заимствованного тела предпочел бы оставить его неоперированным. Иногда он изменял чужие тела самым причудливым образом – однажды он целый месяц был помешан на разных отростках и явился из клиники колыхающейся массой многочисленных осьминожьих конечностей.