– Терпеть их не могу, – сказала Риа, сердито поглядывая на мелькающих мимо отдыхающих в шарфах и капюшонах. – На их совести тысячи крушений.

Она демонстративно сплюнула.

– Но ведь это вы их делаете, не так ли?

Она рассмеялась.

– Ты почитал о Бюле?

– Все, что сумел найти.

Леон купил по маленькому пакету акций от всех компаний, в которых Бюль имел существенную долю, положил их на брокерский счет «Эйт» и жадно проглотил годовые отчеты. Чувствовалось, что многое еще остается в тени: держателями множества акций во множестве компаний были слепые трасты. Такова стандартная структура корпораций – летающий макаронный монстр взаимосвязанных диктатур: оффшорных холдингов, долговых стоянок и экзотических компаний-матрешек, как будто пожирающих самих себя.

– Ой, – посочувствовала Риа, – бедняжка! Они не для анализа. Они вроде зарослей шиповника над спящей красавицей – нужны, чтобы заманивать безрассудных рыцарей, которым вздумалось приударить за запертой в башне девой. Верно, Бюль – самый крупный производитель реактивных ранцев, хотя между ним и компанией пара отводящих глаза прослоек.

Она осмотрела летучую толпу, рассекающую воздух плавниками и перчатками, совершающую маневры и фигуры высшего пилотажа – чистой воды показуха от радости жизни.

– Он это сделал для меня, – сказала она. – Ты заметил, что в последнюю пару лет они стали лучше работать? Это мы. Мы тщательно продумали кампанию. «Трубы без глушителей спасают жизнь» были рекламным лозунгом с эпохи мотоциклов, и каждому сопливому летуну хотелось обзавестись ранцем, который грохочет, как бульдозер. Чтобы вывести их на рынок, пришлось поломать головы: самую экономичную модель мы продавали ниже себестоимости. По децибелам она приближалась к тем трубам без глушителей – уродливая, халтурная и разваливающаяся на глазах. Продавали мы ее, конечно, через дочернюю компанию с совершенно другим логотипом и прочим. Потом начали срезать маржу на дорогие модели и в то же время все понижали и понижали у них уровень шума. Наши разработчики уже подготовили модель такую тихую, что она поглощает звук – не спрашивай меня как, если не собираешься потратить день-другой на психоакустику.

Все почтенные бюргеры мерились, у кого ранец тише работает, а дешевки клялись в верности нашим громыхалкам. Год продолжалась конкуренция, а потом мы протолкнули пакет законов о защите потребителей, который «вынудил» нас отозвать шумные модели и снабдить их глушителями, настроенными, как флейта. И вот… – Она махнула на жужжащих и посвистывающих в воздухе летунов.

Леон подумал, не шутит ли она, однако Риа смотрела и говорила совершенно серьезно.

– Ты хочешь сказать, что Бюль выбросил… сколько, миллиард?

– Всего около восьми миллиардов.

– Восемь миллиардов рупий на проект, от которого в небе станет потише?

– В конечном счете да, – кивнула она. – Можно было добиться того же другими средствами, даже дешевле. Можно было оплатить несколько законов или выкупить конкурентов и заменить их производственные линии, но это, понимаешь, слишком тупо. А так вышло мило. Все получили то, что хотели: скорость, тишину в небе, безопасные и дешевые машины. Победила дружба.

Мимо пролетел летун старой школы, громыхая, как куски льда в шейкере. Ему вслед недовольно поморщились.

– Это настоящий любитель, – заметила Риа. – Он сам производит запчасти для этой штуки. Их больше никто не выпускает.

– Не пошлешь за ним ниндзя Бюля, пока он не вылетел на Юнион-сквер? – рискнул пошутить Леон.

Она не улыбнулась.

– Мы не прибегаем к убийствам. Именно это я пыталась тебе втолковать.

Леон сник. Он прокололся, показал себя неуклюжим – именно то, чего всегда боялся.

– Извини, – сказал он. – Наверное… Видишь ли, это не так легко переварить. Суммы ошеломляют.

– Они ничего не значат, – сказала Риа. – В том-то и дело. Деньги – просто удобный способ направлять силу. Главное – власть.

– Не хочу тебя обидеть, – осторожно заметил Леон, – но ты говоришь страшные вещи.

– Вот теперь ты понял, – кивнула она и снова взяла его под руку: – Выпьем?

Лаймы для дайкири срывались с деревьев, росших тут же, на крыше. Эти деревья были крепкой рабочей скотинкой, и бармен опытным взглядом перебрал несколько плодов, прежде чем ловко открутить спелые и унести их к своему блендеру.

– Здесь подают выпивку только своим, – сказала Риа, когда они уселись, глядя на мелькающих мимо летунов.

– Неудивительно, – сказал Леон. – Здесь, наверно, дорого.

– За деньги вход не купишь, – поправила она. – Его надо заработать. Это кооператив. Я сажала вот этот ряд деревьев. – Она махнула рукой, расплескав дайкири на странную поросль под шезлонгами. – И вон ту мяту сажала.

Указанный ею клочок земли украшали валуны и вьющийся между ними ручеек.

– Извини, – сказал Леон, – но ведь ты, наверно, зарабатываешь большие деньги. Ты могла бы… даже не знаю, например, устроить такое же на любом из принадлежащих Бюлю зданий в Манхэттене. Точно такое же. И даже оплатить работников. А членство сделать привилегией для старших членов правления.

– Верно, – сказала она, – могла бы.

Леон допил дайкири.

– Я должен догадаться, почему ты этого не делаешь?

– Именно, – кивнула она и выпила. И раскраснелась от удовольствия. Леон только сейчас обратил внимание на сигналы, которые подавал ему язык. Выпивка была невероятной. Даже стакан был красив: толстое неровное стекло ручной выдувки.

– Послушай, Леон, скажу начистоту: я желаю тебе успеха. Бюля трудно чем-нибудь удивить, а приятно поразить еще труднее. Если ты сумеешь… – Риа сделала еще глоток и проницательно взглянула на него. Леон поежился. Это ее он счел милой и ласковой? Посмотреть на эту женщину – она могла бы командовать партизанским отрядом. Или сбить с ног любого громилу и сделать из него отбивную.

– То есть мой успех будет и твоим успехом?

– Думаешь, мне нужны деньги? – сказала она. – Ты так и не понял. Вспомни про ранцы, Леон. Подумай о том, что такое власть.

Леон собирался домой, но не попал. Ноги сами понесли его через весь город к офису «Эйт», и он предъявил на входе биометрию, и назвал пароль, и посмотрел, как мигают, прогреваясь, светильники и как они омывают его чудным ласковым светом. Подул ветерок, и он оказался в ночном лесу, более влажном и душном, чем днем. Либо кто-то стер руки в кровь, работая над дизайном, либо где-то в здании прятался настоящий лес, снабженный переменным освещением, – только для того, чтобы поставлять ласковый лесной ветерок в рабочие помещения. Леон решил, что лес – более правдоподобный вариант.

Он долго стоял у стола Кармелы, потом нерешительно опустился на ее место. Простой твердый стул хорошей работы, чуть подпружиненный. Смешные клавиши сносились под ее пальцами, а запястья за долгие годы отполировали гранит до блеска. Леон подпер щеки ладонями, вдохнул ночной воздух и постарался прочувствовать ночь. Гостиная была по-ночному темной, но по-прежнему восхитительно щекотала босые ноги, а потом, минуту спустя, голые бедра и грудь. Леон лежал на животе в одних трусах и подбирал название для ощущения в каждом нервном окончании. Лучше всего подходит «предвкушение», решил он: чувство, что тебе вот сейчас почешут спинку рядом с тем самым местом, которое хочется почесать. Потрясающе!

Многим ли в мире знакомо это чувство? «Эйт» продал лицензию нескольким фешенебельным отелям – это Леон выяснил после первой встречи с Риа, – и все. Не больше трех тысяч человек во всем мире испытали такое замечательное ощущение. Из восьми миллиардов. Он попытался разделить в уме, но сбился с нулями. Тысячная процента? Или десятитысячная? В Ангилье такого никто не пробовал: ни работяги из вертикальных трущоб, ни всего лишь миллионеры из роскошных домов и самолетов на почасовой аренде.

Что-то тут…

Хотел бы он еще поговорить с Риа. Она его пугала, и в то же время с ней было хорошо. Как с проводником, которого он всю жизнь искал. Пока ему придется обойтись Бротиганом. Или кем-то другим, лишь бы помог разобраться в том, в чем угадывается самый большой и опасный шанс в его жизни.